Фуршет в эпицентре рая

Они почти не разговаривали, – нервно-паралитический газ приковывал к постели тяжёлым сном. Чтобы не сойти с ума они смотрели первый канал Братского телевидения, – кроме бессмысленных военных баталий и пожирающих навоз динозавров, смотреть было нечего. О бойне, учинённой Элит-Кавалерией, из-за провального визита Папатриарха, не сообщалось ни слова.

В новостях появился сюжет о предотвращенном теракте, – молодая девушка брала эксклюзивное интервью у самого Главнакомыслящего. Был задан вопрос по существу: какие меры принимаются "сплотившимися" под руководством лидера Поп Державы, чтобы защитить жителей Братства от терактов "Воинства Неба" (организации, строго настрого запрещённой в Поп Державе). Лицо Главнокомыслящего озарилось праведной театральной злобой так, что восковая маска треснула под правым глазом выпустив гнойную мутную жидкость:

– Преследуем по всей необъятной и по одному затопим в моём собственном мобильном био-нужнике! Еще и свечи повставляем, извините, сами знаете куда!

Девушку восхитила чёткость продуманной стратегии борьбы с терроризмом, она восторженно аплодировала и подобострастно смотрела на своего кумира. Решение было нетривиальное – игра действительно стоила свеч.

Познавательное интервью с первым лицом государства плавно перешло в осмысление исторических уроков минувшего века. Профессор с ужасом наблюдал как распорядились его гениальным изобретением – проектором горизонта событий чёрной дыры. Военные битвы прошлого, полученные из проектора методом квантового сканирования, подавались вырванными из общего контекста эпизодами, без объяснения дат, смысла и целей спецопераций. Правдивая история прошлого никого не интересовала, ровно как и вымышленная. То что народу Братства разрешали знать о прошлом сконцентрировалось в одном единственном дне, – Судьбоносном Дне Победы. Беда заключалась в том, что и этот день истории был покрыт для них мраком.

Близился великий день чести, мести, совести и похмельного самосознания – День Выборов. Нейронное голосование стало возможным благодаря прибору, получившему название "нейронный детектор правды". Устройство изобрёл один из талантливых нейрохирургов под кураторством спецслужб Братства. Прибор не имел ничего общего с детектором лжи, который использовали много лет назад, когда Поп Держава еще не существовала. Принцип работы нового изобретения основывался на понимании механизмов устройства человеческой памяти.

Инновационная технология исключала любые ошибки в подсчёте голосов. Предыдущий опыт показывал, – простые люди часто скрывали свой настоящий выбор от самих себя, стесняясь полностью распахнуть душу полюбившемуся претенденту. Научно этот феномен был доказан ещё сто пятьдесят лет назад неким учёным-психологом-психопатом, родившимся в области, которая много лет спустя вошла в состав Северо-Баллистического Пасьянса. Новая технология исправляла эту неточность.

Изобретатель показал, что извлекаемая мозгом информация о некотором пережитом опыте, с каждой новой попыткой складывается в визуальный образ не совсем точно, – существует некоторый коэффициент искажения. Это не мешает человеку хранить и воспроизводить в памяти переживания, живописные пейзажи или страницы математических формул, – погрешность компиляции фрагмента пренебрежительно мала.

Тем не менее, данное свойство мозга можно успешно использовать для оценки достоверности нейронного фрагмента памяти. Вымышленные или намеренно искажённые воспоминания увеличивают ошибку до критической величины. Обмануть нейронные процессы невозможно, даже если годами представлять себе никогда не происходившие в действительности события.

Устройство не требовало никаких настроек или конфигураций под конкретного индивидуума, – детектор правды использовал специальные электроды, которые, в прямом смысле слова, залезали в голову подозреваемого и просвечивали нейронные контуры, как рентгеновские лучи. Результат выдавался мгновенно и фактически служил приговором, – определить врёт человек или говорит правду о реальном событии было также легко, как понять происходило оно в действительности или намеренно создавалось силой воображения.

В случае голосования эту технологию было сложно переоценить, – тайное волеизъявление народа наконец становилось явным. Нейронный детектор правды устранял кривотолки и противоречия, связанные с традиционным подсчётом голосов, – научные методы делали фальсификацию пережитком старых времён.

Результат всегда колебался от 99.97 до 99.99% в пользу Главнокомыслящего. Больше кандидатов на пост главы Поп Державы не было, – бессменный лидер одерживал тяжёлую победу над собой. Сотая доля процента не в его пользу служила лишним доказательством демократии и свободы выбора в Братстве.

Времени до отъезда в Терема оставалось совсем немного. Профессор решил поговорить с дочерью о штабе сопротивления и рассказать о ядерном ударе Братства по собственному народу. Элис должна переварить услышанное и пережить крушение всех оставшихся иллюзий о Поп Державе, прежде чем принять решение о сотрудничестве со штабом. Это далось профессору с огромным трудом, – он чувствовал, что сам наносит ядерный удар прямо в сердце дочери. Когда он закончил, она ушла в спальню и закрыла дверь ни сказав не слова, – правда проникла в кровь, как радиация, запустив процесс распада патриотических чувств на клеточном уровне.

Наступил день нейронного голосования. Надо было выходить из дома и идти на линию электродных ячеек. Профессор не получил никакого ответа от Элис по поводу её намерений после награждения. Он решил не насиловать психику дочери и не заводить с ней разговор о политике. Прошло слишком мало времени с тех пор, как она узнала правду о войне с Северо-Баллистическим Пасьянсом, – Элис могла закрыться и навсегда уйти в себя.

Линия электродных ячеек была апофеозом унижения личности и надругательства над здравым смыслом. Она напоминала профессору конюшню, где людей доили как коров, выцеживая из них последние капли человеческого достоинства.

В каждой ячейке, больше похожей на стойло, висел портрет Главнокомыслящего. Под портретом, из стены торчали электроды с небольшими иглами на конце. Член наблюдательной комиссии вставлял их в голову несчастного избирателя. Затем иглы извлекались из ума и человеку грубо указывали на дверь.

Самым унизительным было то, что электроды находились очень близко к полу ячейки. Чтобы прикрепить иглы к голове, приходилось нагибаться, кланяясь портрету, или вовсе вставать на колени. Это был единственный выбор, который предоставлялся голосующему. Иногда профессору казалось, что в этом и состоит истинный смысл голосования. Тот кто встал на колени – считался преданным лидеру державы, кто изображал поклон – лояльным. Тот же кто нёс голову к электродам с достоинством, без малейшего намёка на поклонение вождю, – попадал под подозрение, подвергался нейронному полит-контролю и, в конечном счёте, подлежал уничтожению. Профессор относился к третьему типу, к нему же принадлежала и его дочь.

Профессор почувствовал чей-то пристальный взгляд и обернулся. Молодая девушка смотрела на них не отводя глаз. Миловидное ангельское лицо, атласная разглаженная кожа, – профессор понял, что она прибыла из Теремов. Может быть принадлежала к аристо-элите. На ней была национальная религиозная одежда Братства. Этому было только одно объяснение, – прилетела с Папатриархом. Тогда почему не улетела обратно вместе с картелем? Не успела из за возникшей суеты или осталась намеренно? Девушка не принадлежала ни к силовым структура, ни к спецслужбам. Это было видно по утончённой фигуре, но главное – по взгляду. В нём чувствовалось желание немедленно прийти на помощь, сообщить нечто чрезвычайно важное, предупредить. Профессор видел это лицо совсем недавно, но никак не мог вспомнить где и при каких обстоятельствах. Он чувствовал, что начинает терять нить происходящего. Девушка сделала шаг в их сторону, но затем резко отвернулась и быстро скрылась из виду.

В этот момент на них в упор наткнулся маленький юркий человек. Было очевидно, что сделал он это намеренно.

– Профессор! – воскликнул он панибратским тоном, как будто встретил старого друга. Мои поздравления, – воспитать такую дочь! Дорогого стоит!

Слова произносились с издевательским пафосом, профессору потребовалось три секунды чтобы понять что перед ним сексот – секретный сотрудник Братства. Учёный решил не реагировать на унижения и равнодушно наклонил голову, давая понять, что принимает поздравления.

– Не хочу вас долго задерживать, – продолжал сексот. Завтра в девять утра у подъезда будет ждать машина. Хотел лично удостовериться, что Ваша дочь будет на месте.

Сексот пристально посмотрел на профессора. Потом перевёл взгляд на Элис. Они молчали. Профессор понял, что последняя фраза была сказана ему, как предупреждение. Ответственность за отъезд дочери теперь возлагалась на него. Сексот выждал паузу, его лицо резко изменилась. Ему явно не понравилось, что в ответ не прозвучало ничего, кроме звенящей тишины .

– Быть! – рявкнул он, как будто неожиданно выстрелил в затылок.

Это уже был приказ. Сексот ушёл не прощаясь, толкнув учёного плечом. Удар развернул профессора в сторону девушки, – она бесследно исчезла.

Элис взяла отца за руку.

– Я видела его раньше, – сказала она морщась от отвращения. – Он подходил ко мне с такими же дурацкими поздравлениями, когда я лежала на носилках перед кафе.

– В этой стране по наследству передаётся либо власть, либо повестка в прокуратуру, – подумал профессор и обречённо обнял дочь.

XVIII

Профессор заснул только под утро. После разговора с Ноем прошло две недели. Тогда ему казалось что у них с Элис ещё куча времени. Он всё разложит по полочкам, всё успеет обьяснить, ответит на вопросы, на которые сам не знал ответов. Но завтра утром её уже забирали в Терема. Он больше не поговорит с дочерью. Может быть не поговорит уже никогда. Братство отнимало последнее, что осталось. Было ещё здоровье, с которым бы он с лёгкостью расстался, лишь бы не забирали дочь.

Он вспомнил отца белокурой девочки на площади, – человек в чёрном плаще шёл на явную смерть, замахнувшись на самого Папатриарха, лишь бы отстоять свою семью. Сейчас его пытают в “Кричащей Тишине”, – главной тюрьме Братства. Его жена держалась за ребёнка до последнего, пока ей не отрезали конечности. Она вступила в бой голыми руками, не задумываясь о последствиях.

Ночь наводила профессора на сумрачные мысли, – смог бы он взять в руки стальной прут и убить им хмыря, который столкнулся с ними на площади? А потом всех остальных, кто посмеет приехать за его дочерью? Что может остановить человека от подобного поступка? Профессорская степень, присвоенная теми же людьми, которые хотят отнять у него дочь? Четкое осознание последствий? А может страх, совесть, решительность имеют конкретный химический состав и у многих людей нервная система просто не способна запустить реакции на клеточном уровне для их образования?

Профессор вдруг вспомнил, что по одной из версий, бомбист, пытавшийся взорвать кафе, где была Элис, приехал на место теракта на такси. Что если таксист понял кого везёт, но не смог преодолеть свой страх и привёз смертника прямо к намеченной цели? Если бы он знал, что везёт террориста в кафе, где сидит его дочь, то наверняка нашёл бы выход.

Засыпая профессор решил, что отложит решение до утра. Он проснётся с ясной головой, за несколько часов до приезда сексота и ещё раз всё обстоятельно обсудит с дочерью.

Элис разбудила профессора за час до приезда правительственной машины.

– Папа, нам скоро выходить, – сказала она, как будто они опаздывали в зоопарк.

– Да, уже собираюсь, – засуетился профессор.

Он чувствовал, что не сможет сдержать эмоций, если поймает взгляд дочери; хотелось закрыть глаза и промотать время на много лет назад, когда он поставил собственные амбиции выше интересов семьи и остался в Братстве работать на правительство.

Элис засовывала в рюкзак любимые игрушки, профессор не мог на это смотреть. Они бросили бессмысленные сборы и вцепились друг в друга, как двое влюблённых перед вынесением смертного приговора. Это была последняя попытка остановить время.

Черная машина, больше похожая на катафалк уже ждала внизу. Они вышли на улицу, профессор обернулся, словно просил помощи у соседей в последней надежде спасти дочь. Жильцы молча припали к решётчатым стёкла, как арестанты, провожающие соратников на виселицу.

Охранник, сидевший рядом с водителем, открыл им заднюю дверь. В салоне уже находился сексот, с которым они встретились на площади вчера вечером. Он похлопал рукой по сиденью, как будто звал в кабину любимую собаку. Они сели рядом, как провинившиеся домашние питомцы. На спинке кресла висел портрет Главнокомыслящего, по периметру лобового стекла блестели серебряные монетки с изображением лидера державы, сидящего на конном роботе, как на гимнастическом козле.

– Через двадцать минут будем на военном аэродроме, – сказал сексот, обращаясь к профессору. Даю пять минут на прощание с дочерью.

Профессор не удостоил хмыря ответом и взял Элис за руку. Он знал, что ублюдка раздражает его молчание. Это была единственно возможная месть за унижение, которое профессор испытывал последние пятьдесят лет и двадцать минут, пока они ехали до аэродрома. Машина остановилась, охранник открыл им дверь. В ста метрах от машины они увидели вертолёт.

– Пять минут, – издевательски подмигнул сексот и отошёл от профессора, намеренно толкнув его плечом.

Элис бросилась к отцу. Он обнял её ещё сильнее, чем в день теракта, когда они стояли в оцеплении около кафе Барро.

– Время! – гавкнул хмырь.

Охранник грубо тронул Элис за плечо, профессор ослабил объятия и отпустил дочь. Она направилась к вертолёту, сексот с охранником шли вплотную и скалились, как дикие собаки, стащившие добычу у старого больного льва. Все трое сели в кабину, заревел мотор.

Профессор вздрогнул. Он вспомнил чёрный плащ, прут, отрезанные пальцы рук, красную ковровую дорожку Папатриарха. Элис уже не было рядом, – она протягивала руки из вертолёта, как маленькая девочка, украденная жлобом-спецслужбистом во время визита духовного лидера в геттополис. Внутри что-то щёлкнуло и оборвалось, – профессор рванулся к дочери в приступе панической атаки, словно хотел поймать вертолёт руками. Водитель догнал его, сбил с ног и с садистским удовольствием вдавил лицом в асфальт.

Элис стала маленькой точкой в мутном небе Великого Братства. Через минуту горизонт вычеркнул её из жизни профессора.

Глава II