В джунглях Москвы. Роман

– Письмо Лазаревой писать собрался? – спросила Катерина, улыбаясь.

– Да-да! Только давай скорей, а то не успею: другой опередит!

Он схватил ручку и тут же за столом начал писать.

– Ух ты, смотри, даже стихами! – восхищенно произнесла Катерина, заглядывая в листок.

– Ну-ну, не смотри. Потом увидишь!

– Ладно, пиши. Я ухожу. – Катерина поднялась.

Ванек писал:

Дождь шумит на улице,
По веточкам сечет,
А мне вода за шиворот
Струйками течет

Стихотворение заканчивалось словами: «Когда же крышу сделают, и щели все забьют?» Сочинил его Егоркин во время работы, когда в первый раз потекло с крыши, и работать стало невмоготу. Правда, дождь тогда прекратился быстро, а мокрый снег сыплется и сыплется.

Володя прочитал стихи и похвалил:

– Здорово! Но для «прожектора» не пойдет. Надо короче и посмешнее, чтоб начальника хозчасти до нутра проняло. Тогда он вмиг сделает… Ничего, я сам придумаю. А стихи возьму. Для стенгазеты, там они будут к месту…

Перед обеденным перерывом появилась карикатура, и сразу прибежал начальник хозчасти – маленького росточка, в сереньком обвисшем пиджачке. Ходил он всегда, чуть наклонясь вперед. Посмотрев на стол Егоркина, потом на крышу, начальник хозчасти что-то прикинул в уме и так же торопливо удалился, погрозил пальцем Володе.

– Как перестанет течь, чтоб снял свою мазню! – крикнул он.

– Две недели висеть будет, – засмеялся Володя.

– Я те дам – две недели!

После обеда капать перестало.

2

Дня через два после этого случая Егоркин обедал в столовой один, без приятелей. Володя побежал в бухгалтерию что-то выяснять, а Антон Маркин взял еду с собой и обедал на участке с женатыми сборщиками. Там они играли в домино на перевернутой железной урне. Удары костяшек гулко раздавались по притихшему участку. Егоркин, возвращаясь из столовой, обычно присоединялся к болельщикам и вместе с другими подшучивал над проигравшими. Маркин играл неплохо, азартно и кричал больше всех, когда выигрывал. Зато, когда оставался «козлом», над ним подшучивали даже во время работы: окликали его и поднимали над головой два растопыренных, как рога, пальца.

– Ничего, подождем до завтра! – отвечал он на шутки сборщиков.

Маркин всегда долго переживал проигрыш. Все это знали, поэтому и подсмеивались над ним.

Егоркин в столовой ел неторопливо, по сторонам не смотрел и не видел, как к нему подошла Галя Лазарева.

– Приятного аппетита! – услышал он рядом с собой женский голосок.

Ванек поднял голову, увидел Лазареву, смутился, растерянно закивал и, пытаясь ответить, поперхнулся, закашлялся, еще больше смущаясь.

– Спасибо! – наконец выдавил он из себя.

Лазарева, глядя на него, тоже стушевалась и поспешно спросила:

– Вы Егоркин?

– Да…

– А-а. Я вас видела у секретаря, – вспомнила она. – У вас тогда синяк под глазом был. Помните?

– Помню, – ответил Ванек, стараясь угадать, что ей от него надо. Ну и видок, наверное, у него сейчас.

– Драться любите?

– Люблю. Я боксер! – вызывающе ответил Егоркин, сам не зная, для чего он это брякнул. Какое ей дело, любит он драться или нет.

– Да-а? – с уважением в голосе протянула Лазарева. – А что же вы Викентьеву не сказали? Он же спрашивал… И стихи пишете?

– Ка-кие стихи? Я их сроду не писал…

– Как же… Мне Володя стихотворение передал. Говорит, что вы написали!

– А-а! Это я так… баловался.

– Я за комсомольскую печать в цехе отвечаю. Володя просил, чтобы мы стихи в стенгазете напечатали, но об этом уже в «прожекторе» было… Я хочу попросить вас заметку написать. О другом.

– Заметку? О чем? – Теперь Егоркину стало ясно, почему Лазарева обратилась к нему, и он успокоился.

– Напишете? – спросила Галя и заговорила быстро, словно опасаясь, что Егоркин передумает. – О своих первых впечатлениях, о нашем цехе, обо всем, что понравилось, и что не понравилось у нас. Напишите.

– Я подумаю! Сразу-то обещать не могу. Пообещаю, вы будете надеяться, а я не смогу… А в общем, напишу! – решился Егоркин. – Вам когда нужно?

– Можно через неделю.

3

Работая на конвейере, Ванек обдумывал заметку. Он уже не думал о деталях, о болтах, крепил «тарелку» машинально. Руки сами находили нужные детали, сами поворачивали передачу, сами ловили машинку, висевшую на тросике над конвейером. Ему стало казаться, будто лента конвейера неподвижна, а все вокруг плывет.

Заметка, решил Ванек, будет о Маркине, о том, как он возился с ним в первые дни. Написать ее Егоркин решил сегодня же вечером.

Но после работы Егоркин получил письмо от Вали, взлетел на свой этаж, вбежал в комнату, скинул куртку и со счастливой дрожью стал вчитываться в строчки. Он чувствовал, где Валя что-то недоговорила, постеснялась, понимал намеки и млел от нежности. Ах, Валя-Валюшка! Но когда он прочитал, что Петька пристает к ней, нахмурился. Потом перечитал письмо уже спокойнее и сел писать ответ.

На звук открываемой двери Егоркин не оглянулся, решил, что пришел Володя.

– Ты один? – услышал он за спиной и вздрогнул от неожиданности.

К нему подходил Царев.

– А где Володя? – спросил Андрей спокойно, как у старого знакомого, будто бы между ними ничего не произошло.