В джунглях Москвы. Роман

– Во, видали, подрался! – передразнил Набоков, повернувшись к Маркину. – Где же ты подрался? Раздеть, что ли, кого за углом хотел?

Егоркин взглянул на мастера исподлобья и хмуро усмехнулся:

– В общежитии подрался… С Царевым.

– Бутылку не поделили? Кому-то меньше досталось, да? Разливать поровну еще не научились. Так, что ли?

– Не пил я ни капли, – снова буркнул Ванек и рассказал, из-за чего они подрались, не называя Галю Лазареву.

Он не понимал, что от него хочет мастер, и почему он так взвился. Утром же видел синяк и ничего!

– Подрались! – вновь передразнил Набоков. – Она что, не могла в милицию сообщить? Без тебя бы быстрей разобрались… А теперь на тебя докладная пришла. Совет общежития будет разбирать. Передадут дело в суд, будет тебе – подрались! Достанется и Цареву! С ним мы тоже разберемся… А вам, Антон Сергеевич, – обратился мастер к Маркину, – придется сегодня в общежитие ехать. На заседание совета вызывают. Как наставника! Мастер опять повернулся к Егоркину и повысил голос. – Пропесочьте его там как следует, да накажите примерно, чтобы знал, как должен вести себя рабочий!

Мастер вчера еще почувствовал боль в боку и забеспокоился: не камни ли в почках дают о себе знать? Неужели снова придется лечь в больницу? Записался к врачу на сегодняшний день, а тут, на тебе, надо ехать в общежитие. Поэтому он и решил послать вместо себя Маркина.

2

Маркин шел на заседание совета общежития неохотно. Считал, что его собирают формально, для галочки в отчете. Поругают, пожурят Егоркина с Царевым, тем все и кончится. Дело молодое! Сами подрались, сами и разберутся. И Маркин дрался. До женитьбы он жил в этом общежитии и подходил к нему с душевным трепетом. Вестибюль выглядел по-новому на стенах стенды другие, в углу, у окна, фикус, которого раньше не было. Стены выкрашены теперь под мрамор, а раньше были, кажется, гладенькими, бледно-желтыми. И старушка сидит за столом незнакомая. Она показала ему комнату воспитателя.

Там уже сидело несколько человек. Из них Антон знал только начальника ЖКО Олега Григорьевича Банникова. И не любил его, считал чинушей, бюрократом. Подпись на бумаге ни за что не поставит не в приемный день, как ни проси. Егоркин сидел в центре с опущенной головой и ковырял ногтем заусенец на пальце. Царев расположился у стены, закинув ногу на ногу, и рассматривал «Уголок атеиста» на противоположной стене.

– Вы из сборочного цеха? – хмуро спросил у Маркина начальник ЖКО.

– Да, – коротко ответил Антон.

Он не ожидал встретить здесь Банникова. Маркин не знал, что вчера на заседании парткома завода начальнику ЖКО чуть выговор не вкатили за слабую воспитательную работу в общежитиях. Олег Григорьевич считал, что его ругали несправедливо. Общежития он из виду не выпускал. А нарушения в последнее время участились из-за наплыва подростков из ПТУ. За ними как ни следи – не уследишь.

– Из цехового комитета? – спросил Олег Григорьевич, глядя тяжелым взглядом на Маркина.

Антон спокойно сел, закинул ногу на ногу и только тогда ответил:

– Нет. Простой рабочий… Наставник Егоркина!

– Мы же начальника цеха вызывали! – недовольно обратился Олег Григорьевич к воспитателю Надежде Ивановне. – А они неизвестно кого прислали! Мы что, в игрушки, что ли, здесь играть собираемся?

– Не неизвестно кого, а рабочего. Нас-тав-ника! – значительно произнес Антон, неприязненно посмотрев на крупное, обрюзгшее лицо начальника ЖКО. Банников даже не взглянул в сторону Маркина. Олегу Григорьевичу очень хотелось видеть на заседании совета начальника сборочного цеха, который вчера на парткоме больно уколол его. Пусть бы сегодня покрутился.. Ишь, сидит, согнулся, ягненочек, посмотрел он на Егоркина. Но где-то глубоко в душе Олега Григорьевича шевельнулась жалость к Ваньку. Он постарался подавить ее в себе, подумав, что из-за жалости и пострадает когда-нибудь, вылетит из кресла начальника.

– Я звонила начальнику цеха, – поспешно, словно оправдываясь, заговорила Надежда Ивановна – Он занят. Сказал, что будет председатель цехкома.

– А где же председатель цехкома? – перебил Банников.

– Тоже занят, опустила глаза Надежда Ивановна. – Придет мастер участка.

Она замолчала, старательно стирая пальцем пятно со стекла на столе. Надежда Ивановна только что получила хороший нагоняй от начальника и теперь боялась взглянуть в его сторону. И в то же время ей было неудобно перед ребятами за свой страх, но она ничего с собой поделать не могла. Надежда Ивановна очень старалась показать себя Олегу Григорьевичу с лучшей стороны. Она жила с мужем и ребенком на частной квартире, во флигеле. Начиналась зима. Во флигеле и сейчас было холодно по утрам, а зимой хоть всю ночь топи – не натопишь. У дочки опять будет воспаление легких. А Олег Григорьевич обещал дать комнату.

Наступившую тишину нарушил Антон.

– Мастер попросил меня прийти на совет. Мне вместо себя посылать некого, вот я и пришел сам! – сыронизировал он.

Олег Григорьевич перевел тяжелый взгляд с воспитателя на Маркина. Тот, усмехнувшись, выдержал его.

В кабинет вошли еще два парня и тихо сели в сторонке. Надежда Ивановна посмотрела на часы и робко произнесла:

– Можно начинать, Олег Григорьевич?

Банников окинул присутствующих взглядом и спросил:

– Сколько у вас членов совета?

– Одиннадцать… Трое во вторую смену работают. Один в отпуске, а один болен… Вместо него вот Костя пришел! – поспешно добавила она.

– Начинайте, раз больше собрать не можете!

Володя на заседание опоздал. Он после работы заезжал к однокурснику, задержался у него, потом долго не было трамвая. Прибежал в общежитие, когда заседание было в полном разгаре. Из-за двери он услышал громкий голос Олега Григорьевича Банникова. Начальник зря не приезжает, выселением пахнет, забеспокоился Володя, осторожно открывая дверь в кабинет воспитателя. Егоркин стоял посреди комнаты, ссутулившись и опустив голову. Олег Григорьевич сидел за столом и гремел:

– Почему драку не прекратил, когда воспитательница потребовала?!

Егоркин опустил голову еще ниже.

– Ты мне в глаза смотри, не крутись! И отвечай, когда спрашивают!

Ванек молчал. Володя тихонько присел на свободный стул.

– Ладно, садись! Я свое слово скажу! – поднялся Олег Григорьевич и, оглядев притихших ребят, начал сурово: – Перед нами человек, допустивший тягчайшее нарушение правил проживания в социалистическом общежитии. Самое тягчайшее! Я слушал информацию воспитателя, слушал объяснения Царева и Егоркина, и у меня складывалось впечатление, что такому человеку, как Егоркин, не место в нашем коллективе. Нет, не место! Если человек с первого дня завязывает отношения с товарищами с помощью кулаков, то что можно ожидать от него дальше? Что? Перед нами потенциальный преступник!..

Володя, услышав последние слова начальника ЖКО, усмехнулся и насмешливо качнул головой. Маркин же с серьезным видом слушал Банникова и поигрывал своей кепкой, которую он, когда садился, положил себе на колени.

– …Да, преступник! – повторил Олег Григорьевич, заметив усмешку Володи. Банников, выступая, наблюдал за слушающими, хмуря брови, старался понять, как они воспринимают его слова. – Здесь нет преувеличения! Если бы вчера вовремя не подоспели воспитатель и командир оперотряда, то кто знает, чем могла бы кончиться драка? А если бы в руках у Егоркина оказался нож? Кто поручится, что он не пустил бы его в ход? Я могу с уверенностью сказать, что такой человек не остановился бы… А кто поручится, что сегодня же он не устроит новой драки? Предлагаю выселить Егоркина из общежития! И немедленно!.. А теперь разберем действия Царева… – продолжал Олег Григорьевич.

Маркин до выступления Банникова не принимал всерьез заседания. Но начальник ЖКО повернул дело так, что стало ясно: самым легким наказанием для Егоркина будет его выселение из общежития. Предложение начальника поддержал председатель совета общежития, румяный парень с каким-то расплывчатым, невыразительным лицом и ускользающим взглядом.

Антон был поражен.

– Егоркина действительно хотят выселить? – спросил он шепотом у своего соседа.

– Это – дело решенное… Выселят, как пить дать! – ответил сосед.

– Можно вопрос? – Маркин поднял руку, обращаясь к воспитательнице.

Она кивнула, разрешая.

– А где Егоркин жить будет? Или его и с завода выгонят?

– Нарушит трудовую дисциплину – выгонят и из цеха, – ответил Олег Григорьевич. – А где он жить будет, его дело! Пусть частную квартиру снимает. А в нашем коллективе ему не место!

– Значит, выбрасываете парня на улицу, как ненужную вещь! Иди, мол, ночуй под забором, так, что ли? – поднялся Маркин. Чтоб не держать во время выступления кепку в руках, он решительно сунул ее своему соседу, незнакомому парню. – О какой частной квартире идет речь, когда он по лимиту в Москве! Вылетит из общежития и из Москвы автоматически вылетит… Ладно, я по порядку! Буду говорить только о Егоркине. Его я знаю лучше, чем вы все. Вот он здесь работает… – Антон показал на стул с левой стороны от себя, потом – с правой. – А я здесь! И делаем одну и ту же операцию. Вы знаете, какой он рабочий? Если бы все так с первого дня начинали работу, наш завод выполнял бы план не на сто процентов, а на все сто десять, а то и выше! – Маркин произнес цифры, пришедшие ему в голову только что. – Во сколько вы сегодня пришли на работу? – обратился вдруг Антон к Надежде Ивановне. – Только честно! Вот так – положа руку на сердце…

Маркин приложил сразу обе руки к левой стороне груди и глядел невинными глазами на растерявшуюся женщину.