«Пощадите, гады, заклинаю феей
чуткой нимфоманкой, любящей Мадрата
ангела с Киянкой
храпуна из стада Верных всем заветам
промахнитесь, гады
я с любым валетом лягу ради цели —
безустанно трогать…»
Что еще?
Раздели.
Грубо отобрали и пиджак, и деньги.
Ты боролся?
Жестко. Посрывал им серьги.
Женщинам?
Мужчинам. Двум или чуть больше
заявив педрилам: «Как Суворов в Польше
позабуду жалость
разорвав, устрою» – суки насмерть дрались.
Не с тобой.
Со мною».
Темный пустынный парк – Парк Наслаждений
для выбегающих из-за дерева
с искаженными физиономиями
мне бы переодеться
погладить зарычавшую курицу
недоразвитый папа, искренний сын
открытые рты, из них валит дым
они поразились, заметив меня
в примятом цилиндре
просящим огня: «Курите?»
«Да…»
«Ваш сын пока нет?»
«Он как бы дебил…»
«За вами след в след?»
«Ему еще жить…»
«Вам не с руки?»
«Ты прикури… ты пропади».
На душе спокойно, на голове белым-бело —
засыпан снегом
что с того
не поддаваясь броской гнуси, переполняющей извне
я замираю.
Жмусь к стене.
В склепе, в огне – в магазине «Интим».
Мысли клубком, зубы молчат
услышав их стук, встанут часы.
Шубы вошли – я с ними знаком
одну как-то видел.
Страшный был сон.
Розовой варежкой лезут к ноздрям
я нюхаю вас