учтите, мадам
мне много нельзя ни пить, ни страдать
вжимаясь под вами
о, бэби, в кровать.
Солнце
мотор
покинь ты окно
родившись уродом, не сбросишь ярмо
зависти, злобы – церковь в огнях.
Зайду на минуту. Время узнаю.
«Сколько на ваших?».
Ответил. Он к краю
держит свой путь, не кивая на ближних
теребящих в кафе замызганный сонник.
После винной похлебки лежу на перинах —
я, Лена, доступен.
С дружеской улыбкой встречаю рассвет.
Как прощелыгу.
В гробу уютно.
Я пока не в нем. Задумчив, выбит, обойден
не мял актрис, не грезил Амстердамом
упал и встал.
Прошел, упал.
Опять не смог смиренно удалиться —
есть неустойчивость.
Напала, не бросает
вторые сутки беспросветно опекает
приличный вечер незаметно наступил.
Предстал шутом
бросавшись, зрел, темнил
создал иллюзию, что я брожу в пустыне
гораздо позже
синей ночью
в оберегающем от холода плаще.
Я распахну его
затем сорву его
верблюды удивленно задвигают горбами
босяк-феллах воскликнет:
«Братан, давай же с нами!
Отправимся по дюнам
искать тропинку к жизни
ты трезвый?
соображаешь?
Попробуй. Не раскисни».
Мне бы не сюда
не к ним
все решится мгновенно
люди рвутся в тени здравиц, сантиментов
прет рефрижератор, облетают вишни
молится ефрейтор