Поэтому когда я более-менее пришел в сознание и рассмотрел лицо врача, стоящего надо мной с папкой в руках, приборы, фиксирующие мое сердцебиение, стали пищать чаще.
Это был Умник. Я узнал его очки-стеклышки, его тонкую бородку.
– Что такое? – спросил он у меня, отвлекшись от чтения документов.
Я, понятное дело, ответить ему не смог. В капельницу мне поставили укол успокоительного, и я уже по привычке провалился в черноту.
Память и двигательные навыки стали постепенно восстанавливаться. Я вспомнил, что зовут меня Леша. Фамилия у меня была… То ли Сурков, то ли Суриков… Точно не знаю.
Рыжеволосая девушка – моя жена. Ее звали Даша.
Когда я еще не мог говорить, но уже был способен достаточно долго оставаться в сознании, Умник, которого на самом деле звали Александр Михайлович Усов, объяснил мне, что произошло.
Я возвращался на своей машине из ко-ман-ди-ров-ки. Кажется, это так называется. Но я не уверен. Я ехал по трассе. Видимо, торопился, чтобы успеть до наступления темноты. Не справился с управлением и вылетел с дороги. Машина несколько раз перевернулась и, наконец, врезалась боком в дерево. Левым боком. Именно тем местом, где сидел я.
Как выразился Александр Михайлович, мне несказанно повезло. Я бы, конечно, так не сказал, учитывая адскую боль во всем теле, но он пояснил, что шансы выжить при подобной аварии ничтожно малы. Так что мне следует поблагодарить Бога.
Через дней десять, а может две недели, я смог произнести первые слова.
– Эй, – позвал я хриплым голосом.
Рядом с кроватью тут же оказалась Даша.
– Леша. Леша, ты слышишь?
– Д… Да…
– О боже, Леша. Я позову врача.
В палату вошел Усов.
– Вы можете мне сказать, как вас зовут? Вы помните?
– А… Алексей… Суриков…
Даша накрыла ладонями рот, из глаз ее катились слезы.
– Отлично! – сказал Александр Михайлович и сделал пометку в папке, – А можете назвать дату своего рождения?
– Пятое октября… Восемьдесят второго…
– Очень хорошо, – он улыбнулся лучезарной улыбкой, – Вы знаете, где вы находитесь?
– Да, – просипел я, – Я в больнице…
Язык еле шевелился, но на все его вопросы я помнил ответы. Память восстанавливалась. Боже, надеюсь, я поправлюсь.
– Высыпайтесь, – сказал Усов, – Набирайтесь сил.
Я отключился.
Следующие несколько дней я только и делал, что спал, а просыпался только для того, чтобы принять лекарства, которые мне давали, и прожевать безвкусную больничную еду. Это продолжалось, по моим ощущениям, вечность.
В одно прекрасное утро я проснулся и понял, что помню абсолютно все. И чувствую себя гораздо лучше – сознание больше не норовило ускользнуть в любой момент. Я аккуратно повернул голову вправо, затем влево, оглядел пустую палату. В окно, занавешенное жалюзи, пробивалось солнце.
В палату вошел Александр Михайлович.
– Доброе утро, – поприветствовал он меня, увидев, что я в сознании.
– Здравствуйте, – сказал я. Голос мой был все еще слабым, но слова получались достаточно четкими.
– Как вы себя чувствуете?
– Гораздо лучше. Можно мне стакан воды?
Он налил воду в стакан с трубочкой и поднес ко мне так, чтобы я смог попить.
– Спасибо, – сказал я, и доктор поставил наполовину пустой стакан на столик, – Какое сегодня число?
– Тринадцатое июля.
Я посмотрел на него с удивлением.
– Я здесь больше месяца?
– Да. И это еще не так долго, как могло бы быть. Вы очень быстро идете на поправку.
– Да? И как мои дела? – спросил я.
– Довольно неплохо. Анализы пришли в норму. Кости срастаются. С учетом тяжести автокатастрофы, я бы сказал, что вы в феноменальном состоянии.
– Когда меня выпишут?
Усов рассмеялся.
– Я думаю, об этом говорить слегка преждевременно. Скажу лишь, что если динамика сохранится, вы выйдете отсюда скорее, чем могли бы себе представить. Выйдете на своих двоих.
Я посмотрел на свои перебинтованные руки.
– Доктор, я могу вас спросить кое-о-чем?
– Конечно.
– Когда я был без сознания… В общем, мне мерещилось… Мерещился бред.
– Что вы имеете в виду?
– Мне привиделось, что я в каком-то лесу. Что я не могу вспомнить, кто я такой. Что я бегу от каких-то людей, которые хотят меня убить. Потом я оказался на чужой планете и ловил там беглого преступника. А потом…