Глазами художника: земляки, коллеги, Великая Отечественная

– Ничего хорошего. Ветер. Вот посшибает весь цвет, как в прошлом году.

Посмотрев внимательно на него, я сказал:

– А ты, братец, в общем-то, неплохо выглядишь.

– Да, выглядишь! – произнес он с досадой и добавил неожиданно. – Ну, идём отсюда, вставай, вставай!

– Не спеши, братец, ведь мы с тобой давненько не виделись, – запротестовал я. – Нужно нам по-родственному обняться, поздороваться как следует.

– Ну, ещё чего… Вставай, пошли! – повторил он, и с этими словами мы покинули сад.

В кухне, куда мы пришли, я, споткнувшись, нечаянно сдвинул половик и тут же получил замечание:

– Ты вот что: ходи да смотри под ноги.

Я, было, хотел исправить свою оплошность, он нервно оттолкнул меня и сам старательно поправил дорожку.

– Ну, проходи, проходи нечего тут отсвечивать! – сказал братец, приглашая меня в комнату.

Оглядевшись, я, по своему обыкновению, достав из кармана альбомчик и карандаш, хотел сделать набросок, стенные часы напомнили мне родительские. Братец с насмешкой в голосе сказал:

– Нашёл себе дело! – и подтолкнул меня в комнату, указав на стул. Сам остался в кухне, и скоро я услышал чирканье спичкой и звон посуды. «Угощать собирается!» – подумал я и снова взялся за карандаш. Увидев меня с альбомом, он крикнул:

– Слушай! Брось дурака валять! Иди сюда!

Приводя себя в порядок у рукомойника, я задержался. На столе стояли бутылка, рюмки и сосиски.

– Садись, не задерживай! – приказал братец и объяснил. – Вино-то своё, садовое.

– Ну, за встречу! – сказал я, чокаясь.

– Да ты жри, жри, – он ткнул вилкой в большие жёсткие сосиски, похожие на сардельки. – После говорить будешь. Всё хвалишься, а в городе совершенно ничего нет: ни селёдки, ни колбасы.

Когда мы выпили по второй рюмке, он порозовел и стал жаловаться на соседей и одиночество, совершенно для меня неожиданно пустился в откровения. Садовое вино оказалось коварным.

– Кругом одна сволочь! – братец заговорил о женщинах. – Я вот тут, было, сошёлся с одной. Она говорит: «Подпиши дом на меня!» Вот все они такие.

Выслушав его, я заметил:

– Ну, братец, положим, не все! Есть много хороших женщин.

– Это ты рассуждаешь так, потому что тебя петух не клюнул. Это твоё счастье! У нас в городе нет ни одной порядочной женщины!

Братец стал жаловаться на плохое здоровье:

– Я вот тут как-то ночью проснулся, думал, конец! Совершенно один, некому воды подать…

Я спросил о сыне… Братец усмехнулся:

– Поздравительную к празднику получаю!

– А сам-то отвечаешь? – спросил я.

– Ещё чего!

Он умолк. Как видно, садовое вино перестало действовать. Стараясь его разговорить, я напомнил ему о нашей общей с ним хорошей юности.

– Помнишь, братец, как мы с тобой пикники-то устраивали, чтобы не проспать зарю, руки к железной кровати привязывали?

Выслушав меня, он скупо заметил:

– Да не руку, а ногу привязывали.

К моему удивлению, только это воспоминание я и вызвал у него.

– Ну, мне пора, братец, – сказал я вставая.

– А что ж ты сосиску-то не доел? Кто за тебя будет доедать?

– А ты, братец, угости собаку!

– Угости собаку! – с досадой повторил он, провожая меня на этот раз через парадную дверь.

Я стал прощаться:

– Ну, давай руку, братец, знаю, что ты нежностей не любишь, хотя родственникам… нужно было бы…

– Ну, ещё чего! Прощай, прощай!

Дверь за мной поспешно захлопнулась.

Глушица

Столичный корреспондент Прасковьин сидел в старенькой качалке у себя на Глазовском и тоскливо грыз ногти. Напрасно прикладывал он руку к пустой голове, усиленно морщил покатый лоб, проклиная свою дырявую память. Капризное вдохновение, как видно, окончательно покинуло его, а вместе с этим исчезла возможность на получение аванса. Дело в том, что в своё время Прасковьин был участником знаменитой экспедиции, задача которой в основном сводилась к изучению загрязнения небезызвестных на его родине рек – Хопра и Вороны. Упомянутый нами корреспондент, как и всякий уважающий себя автор, надеялся превратить свои богатые впечатления в звонкую монету. В раздумье, грустный сидел он до тех пор, пока спасительная дремота не разлучила его с действительностью. Таким чудесным образом корреспондент переселился из своего полуподвала на берега Глушицы. Очутившись в сладостных объятиях Морфея, Прасковьин заново пережил все события славной экспедиции.

Проснувшись под назойливый писк комаров Глушицы, он открыл глаза, переселяясь снова к себе на Глазовский. «Эврика!» – воскликнул корреспондент, ткнув себя пальцем чуть выше переносицы, и радостные слёзы оросили дотоле бессмысленную физиономию. Презренный металл, мечта всякого здравомыслящего человека, готов был превратиться в действительность. Не теряя попусту дорогого времени, корреспондент без сожаления тут же расстался со своей каталкой. Его рука, совсем недавно выводившая в угоду каллиграфии бессмысленные крючки и росчерки, заработала теперь осмысленно, проворно, устремляясь к благородной цели. Гениальные строки, щедро снабжённые восклицательными знаками, вопросами и многоточиями, заструились на бумагу, свободные от правил орфографии, тем не менее, подчиняясь законам соцреализма. Читателям пришлось бы жарко от обилия ночных костров, жгучих лучей полдневного солнца, беспощадных комаров и прочей нечисти, не догадайся автор приправить свою литературную стряпню мутной водичкой.

Итак, в памятный день нашумевшей экспедиции погода на редкость удалась. Внешний вид путешественников, их живописные лохмотья, обилие еды в столь скудное время «коллективного строительства» вызывали бурный восторг и зависть городской черни. Наш корреспондент, вооружённый вечным пером, еле успевал фиксировать в своём альбоме отборные образцы отечественного фольклора. Преодолев не без труда знаменитую гору банщика Ивана Ивановича, усыпанную битым стеклом и живописными отбросами, путешественники выбрались наконец за пределы городской окраины, сопровождаемые брехнёй доброй дюжины барбосов, шариков и шавок. Преодолев луг с его огородами, они взобрались на железнодорожную насыпь у чугунного моста через реку Ворону. С высоты им открывалась потрясающая картина безграничных далей, будто специально созданных для подвигов и славы отважных. Внизу у причала веером расположились жалкие лодчонки местных рыбаков. Среди них выделялась лишь одна лодка, схожая с яликом. Накануне описываемого похода она доставила организатору экспедиции – товарищу Маманину – немало хлопот. Под покровом тёмной ночи эта незамысловатая посудина, коварным образом замаскировавшись, переменила хозяина. Сейчас она гордо блестела на солнце свежеокрашенной поверхностью. Масса праздного люда толкалась у причала, очевидно в надежде увидеть здесь трогательные сцены прощания будущих героев с их жёнами, детьми и прочим барахлом. Напрасно! Вопреки установившейся морали, эти ротозеи не увидели здесь ожидаемого. Провожавшие героев родственники, сбросив с плеч тяжёлый груз, облегчённо вздохнули и весело устремились восвояси. Корреспондент Прасковьин, будучи сам, можно сказать, безродным, наблюдая подобную сцену, не мог удержать предательские слёзы, совсем некстати исказившие его артистический облик. Имея в глубокой провинции престарелую мать, да где-то в пределах столицы брошенную им на произвол стихии жену, он готов был и сам реветь белугой. В самом деле, подобная сцена, запечатленная талантливой рукой, утопила бы и равнодушного читателя в его собственных слезах. Погрузившись в лодку со своими пожитками, экипаж был тут же грубо оттолкнут от берега равнодушной рукой. Вытирая невольно рукавом и штаниной свежеокрашенную лодку, корреспондент воочию убедился, как у мужественного руководителя экспедицией, тов. Маманина, в его мощных руках дрогнуло весло, а у бравого комсомольца взамен горьких слёз из носу хлынула живительная влага. И сама природа дотоле равнодушная, отметила сей грустный факт набежавшим облачком. Среди торжественной тишины наша тройка была подхвачена быстрым течением, не рискуя сесть на мель в столь патетическую минуту. Тов. Маманин, как и подобало человеку его способностей, сел за руль. Этот, с позволения сказать «речной волк», бывал не раз в переплётах подобного рода. Сейчас он смело глядел вперёд… и его благородный профиль выгодно рисовался на фоне водной стихии. Причудливо одетый, как и прочие участники похода, он выглядел солидно…