Казахстан и Россия: быть ли им в новом союзе, или Фрагменты истории власти и оппозиции в Казахстане, нанизанные на собственную жизнь

Тогда Верховный Совет был центром жизни. Приходили, помню, к Сагату два молодых долговязых парня, долго шушукались. Когда ушли, Сагат говорит – хорошие ребята, наше будущее. И назвал фамилии: Субханбердин и Джандосов. А у Марата часто сидела девушка – докторант, он ее характеризовал как упорную – Жаннат Ертлесова.

Отдельная эпопея была с переходом на национальную валюту в конце 1993 года. Отцом тенге считается Даулет Сембаев, но на моих глазах этим делом верховодил Саук Такежанов. Он как раз был главным инициатором, выходил на президента, и именно в нашем комитете заваривалась первоначальная каша. Как раз к нам весьма часто, по приглашениям Саука, наведывался вице-премьер Сембаев, а от Национального банка Саук подтянул Бисенгали Таджиякова. Сам Галым Байназаров держался чуть в стороне.

Такежанов однажды взял меня в Усть-Каменогорск на Ульбинский металлургический завод – мы искали базу для печатания собственных металлических монет. Там познакомился с Виталием Метте, тогда недавно избранным директором, тот держался совсем незаметно. А экскурсия по цехам впечатлила. На УМЗ, вообще-то, три разных завода – бериллиевый, танталовый и урановый, и связывает их только территория и еще культура производства. Цеха чистенькие, аппаратура вся никелированная, станки без масленых потеков, а плиточные полы чисто вымыты. Рабочие все – в халатах, даже белых, и там это выглядело естественно.

Провели по всей цепочке изготовления топливных таблеток из получаемого из России обогащенного гексафторида урана. Сам лично убедился, что низкообогащенный уран не смертелен – рабочие на штамповке сидят в тех же халатах, защита не требуется. Тогда еще составил себе представление о всех ступенях топливно-ядерного цикла, до сих пор пользуюсь. Знаю, например, почему разговоры о нынешнем банке топлива на УМЗ как «атомной помойке» – безграмотная чушь. Но отвлекаться не буду.

А насчет штамповки монет – вполне могло получиться, Саук даже пробную партию получил. Но возобладало решение делать все за границей – понятно, почему.

Тогда же в моей жизни появился Платон – прямо так откровенно приехал знакомиться с депутатами – Оспановым и Своиком. С подачи Ермухана, наверное – оба карагандинцы. Он тогда был предпринимателем – вполне крутым, имел фирму с большими оборотами и даже создал целый университет, частный, пополам с Виталием Розе. Я туда ездил с удовольствием – читал лекции – все было сделано по-современному. У слушателей, например, под креслом были кнопки с отметками от «плохо» до «отлично» – он так преподавателей градировал.

Платон был из доцентов Карагандинского политеха, у него одних авторских свидетельств СССР насчет устройства шахтных крепей было больше сотни – умопомрачительно! (Я в до депутатской жизни только шесть получил – знал, что это такое.) Первый решил уйти в бизнес и тогда хорошо получалось. Но дурак (это я уже задним числом), ничего на сторону не уводил, вкладывал в развитие дела, особенно в людей. Покупал всем квартиры, отправлял детей учиться. И его постепенно акимы всего выдоили – оставили ни с чем. Хотя он, активно интересуясь политикой, как раз всегда был предельно лоялен – не помогло.

И вот вам пример откровенного альянса политики и бизнеса – дружба наша как раз с этого и начиналась, и какую-то денежку я от Платона получал, хотя в основном натурой – рыбалка, охота. Взаимное удовольствие было громадным и – на всю жизнь, а коррупции – ее не было.

Через Платона, кстати, понял, что казахская степь, самая даже голая как в Сары-Арке, она чем только не богата! Рыбак и охотник он был эдакий профессионально-методично-фанатичный, и тоже до конца жизни.

Познакомился с Пашей – Павлом Александровичем Шумкиным, одним из четырех и самым колоритным лидером карагандинских шахтерских профсоюзов. Дело было в Кентау, куда мы поехали с Виталиком Розе как депутаты-демократы на забастовку горняков. И там, на входе в зал, встретили Шумкина: он шел широким шагом, как потом Киану Ривз в «Матрице» – длинный и решительный, в развивающемся длиннополом плаще, сзади свита. Тогда еще не спала волна, поднятая шахтерами перед развалом СССР, и они еще помнили себе цену. Паша рассказывал, как ездил к Горбачеву, как к ним в Караганду приезжал Назарбаев, и как ему трудно пришлось (с тех пор Нурсултан Абишевич на неорганизованных встречах с народом ни разу не появлялся).

Дружба у нас осталась на всю жизнь, но был он совершенно невозможным человеком: ни с чем не соглашался и всегда говорил поперек. К старости, правда, поумнел – спорить со мной перестал и теперь, когда приезжаю, даже похваливает…

Виталий Егорович Розе (ударение не на первом, а на последнем слоге, потому что он не француз, а немец – так сам объяснял) был одним из самых ярких депутатов Верховного Совета и моим интереснейшим другом той поры.

Он из комсомольцев и получил пост директора Абайской швейной фабрики сразу после знаменитого на весь СССР «мехового дела» (писатель Щеголихин целую книжку тогда написал), по которому расстреляли прежнего директора Снопкова. Виталик любил подчеркивать, что сидит ровно за тем же столом и, со своей стороны, едва ли не первым в Казахстане акционировал и приватизировал эту фабрику. Тогда было интересно бывать в его цехах – это такие КАРЛАГовские еще длинные бараки, в них рядами стоят швейные машины и за ними сотни работниц непрерывно стрекочут. Директора своего они любили, он мало того, что платил им зарплаты, так еще и устраивал разные празднества. Приватизировал городской дом культуры, дал ему новую жизнь, и, вместе с Платоном Паком основал первый в Караганде частный университет.

Пригнал из Германии «Мерседес» – не новый, но достаточно крутой и мы рассекали на нем по абайско-карагандинским окрестностям. У «мерса» сзади была картинка с двумя зайцами в сексуальной позе – это тоже входило в образ кипучего Розе.

Помню, как Виталик просто шокировал академика Ашимбаева, публично обвинив его в экономической безграмотности. Хотя аксакал тогда продолжал выступать за развитие промышленности, необходимость поддержки основных фондов – но кому, в начале славных 90-х, это было надо?

Однажды я сам попался и Виталика подвел: он мне из Караганды звонил то с одного, то с другого телефона, я по простоте подумал, что у него их просто два, и однажды стал его искать по обеим. Оба раза ответили женским голосом и сообщили, что мужа дома нет, но скоро будет. Выяснилось двоеженство: он от первой жены, родившей ему трех дочек, нашел себе на фабрике деловую татарку, первая жена в обиде уехала с детьми в Германию. Так он их оттуда вытребовал назад, и так между двумя домами и метался. А все-таки Фина Мухарисовна взяла свое, при ней он и остался.

После роспуска ВС Виталий пошел работать к Петру Нефедову, акиму Карагандинской области (Петр Петрович из директоров шахт, это особый тип руководителей. Платон как-то коротко дал полный образ: грохнул по столу кулаком и заорал: «Где порожняк?!»), замом по госимуществу. И Виталий (вместе с Сашей Перегриным, еще одним бывшим депутатом) первыми в Казахстане стали создавать «могильники» – очищали балансы готовящихся к продаже предприятий от долгов, выводя те в специально создаваемые двойники. Мера эффективная, но подловатая, в «могильниках» вместе с прочими неликвидами хоронились деньги и надежды массы нарождающихся тогда предпринимателей.

Позднее (я уже работал в правительстве, и мы почти не общались) это аукнулось Виталию Егоровичу возбуждением уголовного дела, он уехал в Ленинград-Петербург и там его пути затерялись. Вернее, он сам их затерял. Знаю, что он был советником мэра, одновременно занялся богостроительством, ушел в религию – что-то такое.

Не зря Виталий когда-то говаривал: кто женат на татарке, тому автоматически дорога в рай – при жизни уже натерпелся!

Платон в молодости еще и играл в оркестре – подрабатывал. Каков он был исполнитель – не знаю, ни разу не видел его с инструментом. Но организатором был хорошим, и с карагандинскими музыкантами связи поддерживал и при мне.

Много чего по этому поводу рассказывал, особенно фигурировал у него один саксофонист – Сережа.

Приезжают они в Алма-Ату, Платон уже предприниматель, с деньгами, ощущение неограниченных возможностей. А тут как раз навороченный музыкальный магазин, в нем инструменты, о которых они только слышали, среди них саксофон такой-то суперфирмы. Они благоговейно, но с достоинством способных купить смотрят, к ним подходит девушка-продавец, такая же новенькая и волшебно прекрасная. Можно посмотреть? – пожалуйста – а сыграть? – тоже можно!

И вот Сережа на весь магазин выдувает что-то чудесное, все затихают, музыка замирает, и девушка с придыханием спрашивает: «Ну как?» – «Хорошо…», – мечтательно отвечает Сережа, – «будто Вас трахнул…»

А еще Сережа попал в больницу, геморрой, операция, потом процедуры: больной, нагнитесь, больной, раздвиньте ягодицы. На второй день он, в таком согнуто-раздвинутом положении, поворачивает к сестре голову: «кажется, нам пора перейти на «ты»…»

Забегу вперед.

Платон умер несколько лет назад, потихоньку увядал, перестал интересоваться политикой, все более уходил в одну только рыбалку. По-житейски тому виной накопленные болезни, но у меня впечатление, что наоборот – болезни накапливались из-за исчерпания жизненного цикла. Получается, есть какой-то отведенный каждому лимит, перебирать не положено. Перенесенное им из-за меня нападение тоже стало резкой чертой – после него он был уже другим человеком.

И вот, пожалуйста, ничего не уходит бесследно: дело Платона и дружбу с ним продолжил Марат – сосед снизу, тоже музыкант, бывший шахтер и врожденный рыбак. С символическим для меня отчеством – Ауэзович.

Платон Пенхович Пак как-то ставит в своем корейском джипе «Тарракан» (шутили, что Платон поддерживал отечественного производителя) кассету: играет богатый такой оркестр, красивая спокойная вещь – откуда запись? Ну, я, большой знаток – какая-то крутая зарубежная группа… Ан нет, это Марат, все сам: и музыка, и исполнение. Сам наигрывает на каждом инструменте, потом соединяет. Оказывается, теперь так можно – было бы умение и хорошая цифровая аппаратура.

А Марат свой первый этаж в обычной карагандинской пятиэтажке расстроил – расширил двумя выносными на обе стороны лоджиями и обустроил весь подвал – не только под квартирой – под домом. Там у него и репетиционный зал, и инструменты, и звукозаписывающая студия, и мастерские, и где нам с Пашей переночевать – по приезду.

Четыре сына, все с руками, и тоже при музыкальном деле, половина уже с женами и детьми, дочь – бальные танцы, и всем место на расширенной жилплощади.

Выезд на щуку, на канал: две «Делики», две моторки, палатки, кухня, навесы, столы-стулья, все дела. Паша – вечный береговой, я – почти балласт в лодке, но со спиннингом, вода, уха, разговоры…

Не часто теперь получается, но стараюсь хотя бы пару раз в год.

Паша, между прочим, классно играет на гитаре и поет – откуда у людей что берется?

В группу «Демократический Казахстан» вошли пять сопредседателей – Марат Оспанов, Бахтияр Кадырбеков, Ермухан Ертысбаев, Владимир Белик и Петр Своик. Твердым ядром было примерно 25 человек, но по отдельным вопросам мы набирали до 75 голосов.

Первым испытанием стала Декларация о суверенитете, – мы выдвинули альтернативный проект. А дело было так. Как раз к осени 1990 для освобожденных депутатов в стенах еще существующей ВПШ был организован ускоренный ликбез по основам права, на многое мне, сугубому энергетику, открывший глаза. Особо приподняли (думаю – не меня одного) лекции Леонида Гинзбурга (если не запамятовал, он потом вскоре эмигрировал) насчет основ демократии, прав человека и гражданского общества. А тут как раз «парад суверенитетов», приходит и наш черед появляется проект декларации, где фигурируют народ Казахстана и казахская нация – немножко как бы отдельно. И вот, частично с подачи нашего лектора, частично – своим уже умом, мы составляем свой проект, декларирующий все то же самое, но с упором на гражданскую основу национальной государственности. И еще с упором на демократическое устройство власти.

Представили президиуму альтернативу, ждем обсуждения. Помню, нас специально отвели к академику Зиманову (он тоже был депутатом). Салык Зиманович, с интересом глядя на нас, расхвалил и поддержал, но с оговоркой, что так ставить вопрос пока рано.

Обсуждение же на Верховном Совете начал сам Нурсултан Назарбаев, и тоже с упоминания нашей альтернативы, которую он тоже похвалил. С той же оговоркой. После чего благополучно приняли (25 октября 1990) официальный вариант, на базе которого потом уже был принят конституционный закон «О государственной независимости», где народ Казахстана и казахская нация так и остались разведенными – желающие могут убедиться, закон до сих пор в действии.

Еще был интересный момент с определением системы власти на местах. Тогда, по аналогии с Верховным Советом, имевшим право принимать к своему рассмотрению любой вопрос, власть в регионе принадлежала областному совету, а фактически – его председателю – избираемому, а не назначаемому. И были люди, не всегда, скажем так, лояльные центру – тот же Газиз Алдамжаров в Гурьеве.

И вот появляется проект с назначением глав областей (городов и районов тоже, разумеется), а мы, депутаты-демократы, по-прежнему отстаиваем выборность. Подходит день голосования, и накануне к нам – было человек 25 – специально приезжает президент. Хорошо так обстоятельно поговорили, и он нам предложил хороший выход: мы не настаиваем на выборности глав регионов, зато завтра он нас поддержит по другим важным предложениям. В частности, что исполнительная власть формируется представительной.

Разошлись довольные, назавтра дружно проголосовали за назначаемость, а вот про прочие наши предложения Нурсултан Абишевич как-то запамятовал. Оно и понятно: у главы государства забот много, разве все упомнишь.

Интересно получилось в путч 19 августа. Сразу после получения известий мы бросились к Сауку: надо собирать президиум, выпускать заявление Верховного Совета против ГКЧП. Он нас остудил, но сам завелся: вы, говорит, готовьте проект постановления, а я пойду договариваться о созыве президиума. Мы с Маратом быстро написали, конечно, и я даже позвонил в «Казправду» – предупредить, что к вечеру будет важное заявление, и черновик заранее сбросил.

Вскоре действительно собирается президиум – расширенный такой, было человек 30 освобожденных депутатов, и тут же приезжает Назарбаев – советоваться, говорит, будем.

Мараш Нуртазин, тот сразу предлагает: Нурсултан Абишевич, давайте улетим в Караганду, раздать всем автоматы, уйдем в шахту – там никто не достанет. Кто-то что-то еще, а про принятие заявления – ни слова. Возникла тема: а как поведут себя союзные силовики – срочно пригласили министра МВД Берсенева и председателя КГБ Вдовина, вызвали по очереди на трибуну, давай спрашивать: получали ли они какие-то указания из Москвы и собираются ли их выполнять. Берсенев – тот от прямых ответов всячески уходил, так его ни с чем с трибуны и отпустили. А Вдовин – простая душа – прямо сказал: указаний пока не было, но прикажут арестовать – выполнит приказ. (Обоих вскоре сняли).

А время идет, я потихоньку отлучился, звоню опять в «Казправду» – они говорят: либо сейчас в набор ставим, либо уже не успеваем. Ладно, говорю, ставьте – все равно президиум к этому вопросу подходит. Но президиум не подошел – темы официальной реакции даже не возникало.

И вот назавтра «Казахстанская правда» выходит в уникальном виде: на первой полосе всю верхнюю половину занимают постановления ГКЧП, а всю нижнюю – антипутчевское заявление президиума Верховного Совета… которого он не принимал.

Саук Темирбаевич нас тогда отчитал более чем жестко – но на том все и закончилось, благо, ГКЧП благополучно сдулся…

После путча 19 августа состоялся последний съезд народных депутатов СССР, и на него президент Назарбаев повез кроме собственно нардепов от Казахстана еще человек десять – депутатов нашего Верховного Совета. Было очень интересно наблюдать то драматическое последнее заседание, запомнился Евтушенко в желтом своем пиджаке, наш Олжас, образно выступивший, древний Фалин от ЦК, что-то пытавшийся объяснить. Много было выступавших, в том числе из президиума. Нурсултан Назарбаев что-то такое правильное говорил, но более всех мне запомнился будущий Туркменбаши Ниязов, тогда весь бело-седой, вдруг рассказавший какую-то притчу про хана и неблагодарных подданных – ни к селу, ни к городу, как мне тогда показалось. Теперь понимаю – вполне к месту.

Еще запомнился молодой Жириновский: он в зал заседаний вообще не заходил, все время был в фойе, в центре круга нападавших на него людей, крутился на 180 градусов, реагировал мгновенно и всегда нападающе. Кто-то из наших кинул ему реплику в спину, он тут же развернулся, сразу нашел глазами: ты казах? – вот твоего Назарбаева тоже в тюрьму! – и так часами… А выходили участники съезда через Спасскую башню, и там через всю Красную площадь был такой узкий коридор, образованный гудящей толпой. Нас, с казахскими значками, пропускали доброжелательно, а вот сразу передо мной выходил Лигачев, так того толпа всячески освистывала, пытались схватить, Егор Кузьмич шел, втянув голову в плечи, а вокруг неслось: «Егор, ты не прав!».

Под занавес съезда президент отозвал нас с Маратом Оспановым в сторону, попросил остаться в Москве, поработать в группе Явлинского, готовящей Договор об экономическом союзе. Марат по какой-то причине через пару дней уехал, а я остался, недели две мы плотно работали – очень полезная для меня была школа, буквально ликбез. Основ макроэкономики, особенно, банковской системы я там нахватался. Явлинский появлялся редко, в основном руководил Покровский Владимир Анатольевич (не знаю его судьбы) и еще Ясин Евгений Григорьевич (впоследствии не пропавший). А вообще тогда было где-то с десяток «молодых реформаторов», очень яркие на тот момент ребята, кое-кто и сейчас на слуху, про других ничего не знаю.

Почти сразу мне стало ясно: Союза не получится, большинство делегаций настроены против. Прибалты – те вообще присутствовали в статусе наблюдателей, со мной рядом все время садился латвийской представитель и оживленно комментировал на ушко любые стычки представителей республик. Наиболее рьяными были посланцы от Украины, парень и девушка, молодые, оба депутаты (интересно, что с ними стало, но ни лиц, ни фамилий уже не помню). Те любой вопрос сводили к «давайте делиться», а их пас всегда подхватывали узбеки. Азербайджанцы тоже клонили к разводу, армяне где-то нейтрально, белорусы сидели вообще тихо.