Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Волненье, темное волненье,
К чему вновь пробуждаешь ты
Истлевшее воображенье
И обличенные мечты?

К чему опять с уныньем скуки
Во мне тоски разжегся ад,
И поэтические муки,
Не познающие наград?

В добычу думе любопытной
Каких отыскивать Колхид?
Где зреют жажде ненасытной
Плоды роскошных Гесперид?

От упованья к испытанью
Довольно рок меня носил,
Но безграничному желанью
Везде границы находил.

Как смелый сын стихии бурной,
Искатель страхов и чудес
Скучает тишиной лазурной
Над ним раскрывшихся небес;

Знакомый прах родимой пошвы
Его, тоскующего, жжет;
На волны глядя, у подошвы
Скалы, он молит непогод.

Он молит, чтобы вихрь желанный
Его похитил с берегов,
И заслонил бы мрак туманный,
Тот ненавистный сердцу кров,

Где он на праге света встречен
Был благосклонною судьбой,
Где, беззаботлив и беспечен,
Играл он с жизнью, как с мечтой.

В душе, палимой страстью знойной,
Беглец счастливой тишины,
Он ужасается спокойной
Картины светлой старины.

Там мир его первоначальный
Неувядаемо цветет;
В душе развалины печальны
………………………….
………………………….
Опустошительной грозою
Душа его разорена
………………………….
………………………….[3 - Точки в подлиннике.].

Примусь ее докончить. У меня столько недоносков, что страх! «Негодницу» опять отложу до угоднейшего времени.

Разве я тебе не сказывал, разве ты не знал от Карам[зиных], что поеду в Москву за женою, покупаюсь в ухах, покатаюсь в колебяках, а там приеду с женою к вам на месяц, а там – в Варшаву, а там…

Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.

Когда пущусь – не знаю. Как ни говори, а надобно дождаться конца Троппау. Как мало надежды ни имею, а может быть вызовут, может быть проедет здесь и остановится. «Дела не делай, а от дела не бегай».

Прощай! Николаю Ивановичу мое дружеское почтение. При случае поздравь Самойлову; вот теперь мои вальсы кстати на свадебный бал. Вот Жуковскому еще можно:

Другому на пожранье
Отдаст в твоих глазах.

Я все сбираюсь писать ему по соседству. Он опоздал приехать в Берлин; погостить бы ему при Фридрихе II. Впрочем, чего доброго, он, пожалуй, и этого воспоет. Мой padam do nоg Татищевой. Посылку отдай mademoiselle Cadot. Когда увидишь Смирнову, скажи, что писать и посылать буду по следующей почте.

332. Князь Вяземский Тургеневу.

29-го ноября. Варшава.

При сем прилагаемую посылку и письмо отправь жене в Москву. В Лондоне смятение: Парламент был отсрочен, но не при соблюдении обыкновенных постановлений, без королевской речи и прочего. Нижняя палата шумела, и оппозиционные листы кричат: «Режут!» В Гишпании созвали чрезвычайных кортесов: король сидит в Эскюриале и сказывается больным, а народ хочет видеть его на лицо. Неаполитанские дела как будто бы лучше; поговаривают о переговорах со стороны Австрии. Вот и все. Прости и целую.

Придворные лакеи в Троппау и между собою не говорили о Семеновском деле.

Посылка мягкая, вели обвязать ее клеенкою.

333. Тургенев князю Вяземскому.

1-го декабря 1820 г. [Петербург].

Письма твои получил и все приложенное разослал. Вот два из Москвы к графине Гутаковской. Спасибо за все. Но одного письма видно не получу, ибо не помню, чтобы ты писал ко мне о намерении твоем составить отчет о пребывании твоем в- Польше. Поищу, ибо все сохранено.

Я двух минут не имею свободных. Весь город бранит меня за то, что я не стерпел терпеливо гласного обвинения во лжи Коммиссии законов министром юстиции и жаловался председателю. Но город не знает еще подробностей, совершенно меня оправдывающих, и, при всем том, тот же город утверждает, что я дело сделал, что не стерпел сего срама и отвечал, как благородному человеку прилично. Вот как было дело: по прочтении известного проекта о непродаже людей без земли, министру юстиции померещилось, что Коммиссия законов в бумаге, мною подписанной и перед глазами всех лежавшей, ложно ссылается на указ не существующий, чего Коммиссии и в ум не приходило. Он раза два или три вслух и громко повторил: «Коммиссия лжет!» Все оглянулись на меня, как на репрезентанта Коммиссии, подписавшего сию бумагу. Я вышел из залы собрания, пошел в Канцелярию и принес по начальству жалобу Оленину. Он отклонил от себя и сказал мне, что я обижен, как член совета Коммиссии, а не как чиновник Канцелярии, и сказал мне: «Подите и жалуйтесь князю Лопухину». Я пошел и по окончании чтения, а не прерывая оного, исполнил приказание начальства и принес председателю жалобу на министра юстиции. Он нашел слова его неприличными, и что-то проговорил в осуждение министра юстиции. Когда сей начал перебивать слова мои, то я отвечал ему, что не с ним говорю, а жалуюсь на него председателю. После, через полчаса, министр юстиции подошел ко мне при всех и сначала начал отпираться от сказанных им слов, а потом признался, уверяя, что он не на Коммиссию, а на графа Милорадовича метил и что-то подобное. Брат и я сказали ему, что того, что он сказал, благородный человек ни говорить, ни слушать не может. Он отошел и сел на свое место. Вот история дела, но последняя половина к обвинению моему, по порядку службы, не относится. Где же моя вина, как нарушителя порядка в заседании Государственного совета? Я надеюсь быть оправданным, если государю будут подробности дела известны. Но ты не говори никому о сем без крайней нужды. Разве можно и должно будет оправдать меня, сказав, что я не нарушал порядка и жаловался по начальству. Последнее заседание было еще шумнее, и объяснение наше сильно и убедительно, но личность моя не терпела, а торжествовала.

Поручения твои исполню после: теперь голова кругом. Не знаю, удастся ли завернуть к новорожденному Карамзину, то-есть, старому новорожденному. Прости! Тургенев.

Каразина взяли и увезли, но куда – неизвестно. «Повадился кувшин» и проч. Ништо ему. Говорят, за какое-то письмо к государю.

334. Князь Вяземский Тургеневу.

З-го декабря. Варшава.

«J'ai vu un temps o? l'esprit de dеsordre se promettait quelque chose de ce que l'empereur Alexandre avait, disait ou des idеes libеrales. Ce prince a de?u un tel espoir, et ne s'est point fait un aveugle artisan de rеvolution. Il ne serait pas moins dеplorable que l'esprit d'oppression, la haine des institutions justes et libres se pussent flatter, en le trompant, d'obtenir son concours. Si l'еtat des divers pays de l'Europe lui еtait faussement reprеsentе, si on s'appliquait ? lui faire voir le mal o? il n'est pas, et le rem?de o? il est moins encore, l'erreur o? il pourrait ?tre induit, serait d'autant plus affligeaute, qu'elle serait plus sinc?re, et entra?nerait des consеquences plus graves. Du reste, en refusant de se prononcer tout d'un coup sur les еvеnements de Naples, et en provoquant la rеunion d'un congr?s, l'empereur de Russi? vient de prouver qu'il voulait considеrer m?rement toutes choses, et ne point se dеcider au grе de l'impatience des partis» (Guizot).

Читает ли он, читают ли ему, что о нем пишется? Теперь нет ни одной книги политики европейской, в коей не выставляли бы его на лицо. Другие державы означаются правительством. народом; так говорят: «Англичане, французское правительство», здесь – всегда: «Aлександр», да «Александр». Какая ответственность, какое представительство! Волос становится дыбом и дух замирает! Теперь, когда люди за ничто, а сила вещей все решит, ему дано еще право личным весом управлять весами всемирными. Какое право неоцененное, употребленное в блого! Какое гибельное, буде оно – слепым орудием прихоти, ленивого беспечия! Его характер – политическая система Европы. Едва ли такое владычество не превышает владычества Наполеона. Тот кровью подписывал европейские приговоры, этот, до поры и до времени, скрепляет их одним исповеданием своего образа суждений о таком-то событии, о такой-то мере; «до поры и до времени», говорю я, ибо свет может извериться, начнут сличать дела с словами, мнение вчерашнее с мнением нынешным. Уже покров волшебный кое-где сквозит, но очарование еще не совсем изобличено. Еще судьбы Европы волнуются в его голове, еще решительное слово: быть, или не быть миру народам, то-есть, иметь ли им свободу без кровопролития, или вырвать ее окровавленную из рук слепого упорства, еще таится на его устах.