Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Хотя я вижу приятелей, но, не привыкнув в домоседству, скучаю и изнемогаю от долготерпения. Еще две или три недели придется хворат, а там с месяц отхварывать; свежести в голове нет для важных и даже для шуточных занятий; а между тем летит золотое время, и я не ловлю его. Сколько прелестных праздников! 31-го славный бал у Дмитрия Львовича, и и опять зван в знав примирения неосновательной размолвки, а должен крехтеть на скучной и постылой постели. Нет! Я еще полон жизни, хотя и смотрю на нее разочарованными глазами и сквозь туманы петербургские.

Помешали мечтать Блудов и Уваров. Тебе кланяются и восхищаются посланием в Львовичу. Не лучше-ль вместо так сказать: будто бы Европы; да перемени убыток и поставь убыл, и выйдет прелестная шалость.

Посылаю переписанного Каченовского. Авось удержим еще несколько стихов. Я писал в тебе и по почте: послал Блудова замечания. Смирновой дал знать твое поручение. Пожалуйста, мои башмаки присылай прежде: они нужны.

Батюшков, сказывают, поживает у Венеры на руках. Прямо от него – ни слуху, ни духу.

343. Князь Вяземский Тургеневу.

31-го декабря. [Варшава].

Конечно, довольство – aisance, но удовольствие такое протяжное слово, что лучше остаться при том. У меня вместо коварная стояла тлетворная.

Почетной ссылкой. Разумеется, слово почетное принимается более в смысле honoraire и honorifique, но нельзя исключить совершенно и смысл мною данный. Мы говорим-же: «Он занимал на пиру почетное место». В словаре академическом: почетный человек – отличенный чином, почестью. Я то и хотел сказать. Лабзина почтили звездою, Радищева – ссылкою. Почтенное по мне происходит от почтение, почитать; почетное – от почести, почтит. Ссылка разбойника есть ссылка бесчестная, ссылка смелого писателя есть почетная. Зачем же не показывать этих стихов ценсуре? Может быть и пропустила бы она.

Ты в первом своем письме слышном уничтожаешь Радищева. Он человек был умный, и из малого числа мыслящих писателей наших. В оде его «Свобода» есть звуки души мужественной. Во многих прозаических отрывках – замашки, если не удары мысли. Вот место из его описания жизни Ушакова: «Пример самовластия государя, не имеющего закона на последование ниже в расположениях своих других правил, кроме своей воли или прихотей, побуждает каждого начальника мыслить, что, пользуясь уделом власти беспредельной, он такой же властитель частно, как тот в общем. И сие столь справедливо, что нередко правилом приемлется, что противоречие власти начальника есть оскорбление верховной власти. Несчастное заблуждение, теснящее дух и разум и на месте величия водворяющее робость и замешательство под личиною устройства и покоя!» В нашей право славной России эти строки находка, а особливо же в печати.

Нет: И новых, не может заступить грядущих. Они уже враги новых, ибо враги тою, что есть. Тут нужно было означить настоящее, будущее и прошедшее. Запоздалые видят теперь искры и пугают пожаром.

Граничная межа. У меня на уме было всегда: казенная, но мысль принес в жертву Тимковскому. Ведь говорится: стал печатать, почему же не тиснут. Впрочем, на всякий случай: и стал писать, или: и выдает листы.

Развернул нельзя. Отчего же? Ну, так: прочитал.

Разве нельзя: сообразить затеи? Ну, так сделайте что-нибудь другое с ними. Что бы можно состряпать с затеями? Нельзя ли их изобрести? Изобретя затеи.

Тускнеет. Потускнеет, так! Только скажешь не всегда требует будущего. Тут скажешь то же, что сказал-бы. Кажется мне, что эта неправильность в свойстве языка.

Если «Послание» не напечатано еще, то выставь: глас смелый мужества вместо: глас откровенности. Какие имена выставить точками или заглавными буквами: мое, или Баченовского? Моего совсем не надобно; если можно, его, напротив, крупными и четкими буквами. Михаил Трофимович – непременно: искусству не надобно пренебрегать союзом природы. Одно имя это – насмешка. Я еще сказал бы: составляющему «Вестник Европы». От природы всякое даяние блого: должно все собирать, всем дорожить и пользоваться.

Похвала Блудова-Кассандры – конфертатив моему честолюбию. Дай Бог его пророчеству сбыться! Впрочем, вкус его – порука непогрешительная, и при его одобрении можно ожидать спокойно приговора мирового. Поблагодари его за меня: такая похвала – одобрение совести. Что скажет историограф? То-то журить нас будет! Отдувайтесь вы, наличные! Мне здесь легче будет. За то Дмитриев без памяти будет.

То письмо, не находящееся, верно затерялось в Мраморной канцелярии. Здесь, говорят, этого не бывает. Справься! А я все еще не знаю, получил ли письмо через почту. Когда писал ты ко мне третьего дня с эстафетою? Нынешнее от 24-го, а последнее от 15-го: С Троппавским курьером ничего не имею от тебя.

Николай Николаевич поехал сегодня в Слоним на три недели. В Европе ничего важного нет. Я Агамемнону не приписываю, а предписываю влияние во блого на Европу. Он один из царей наличных не клеймен еще народною ненавистью. Один он может давать залоги народам. Не говорю о том, что делает; о том, что мог бы делать. Во всяком случае бешусь от мысли, что преемник Петра – по следам Меттерниха – австрийским. Будто мало дела дома! Никто более его не придерживается слов Байрона:

Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.

Рад всякими делами заниматься, только не своими. Боже мой, что за человек!

1-го января.

Честь имею поздравить с новым годом. Здесь ваш голландский посол, который к вам едет. Завтра бал у Заиончека для празднования 12-го декабря и сегодняшнего дня. Прощай! Вот тебе гостинец: письма к Булгакову. Уж лучше подарить тебя нельзя, как дать прочесть чужое письмо. Это письмо могло быть бешеное. Вчера, как я сидел за письмом к тебе, из-под стола моего выбежала бешеная собака. По счастью, никому не сделала она вреда, кроме свиньи, которую перекусала. Заблаговременно убили их обеих. Прощай! Мой сердечный поклон брату и Блудову.

1821

344. Тургенев князю Вяземскому.

б-го января 1821 г. [Петербург].

Поздравляю с новорожденным сыном вечности. Я кончил старый и начал новый в скуке и в болезни, которая еще продолжается, а с нею и слабость в голове и во всем теле. Приятели навещают меня, но сам я только еще раз выехал к Карамзиным, и то через силу. Письмо твое с переводом из Гизо получил, а в княгине отправил в Москву, веселящуюся по московски, ежедневно балы и концерты; bulletin тамошних веселостей доставил мне Иван Иванович; я ему отплатить тем же не мог, а погоревал только о бале Д. Л. Нарышкина, на котором било в 80000 плато и на тысячу рублей спаржи. Из моей пасмурной кельи смотрел я только на приезжающие и отъезжающие кареты, и если бы не дружба, которая пришла в двенадцать часов озарить мое мрачное жилище, то встретил бы новый год хуже затворника. Никогда на меня такой хандры не находило, и жизнь представилась мне в самом разочаровательном виде. Но до поры, до времени авось пройдет.

«Послание» твое напечатается во второй книжке «Сына Отечества». Видел ли уже первую? Каков оценщик, и каков слог? Всех восставит против себя, и тех, кого хвалит, – еще более; да и Греч мило говорит о Бенжамене Констане. Я отдал Воейкову твоего Гизо, но не знаю, пропустит ли ценсура. Во всяком случае надобно в некоторых местах исправить Свое написать бы ты лучше и даже правильнее, но с чужими словами и фразами ты не так хорошо ладишь. Я прочту перевод Блудову.

Брат Николай уехал в самый новый год, по утру, в Москву, в дилижансе, на 28 дней. Приехавший из Москвы Вигель рассказывает, что меня и братьев там распинают за какой-то либерализм и за бывшую, и другую, придуманную, размолвку с министрами юстиции и финансов, да что то и на Сергея всклепали. C'est l'histoire du jour et pourtant on n'у voit pas clair.

Кстати o Сергее: мы не получили большего ящика с его книгами и именно того, в котором находилось все то, что он собрал в Париже и во Франции до Ахенского конгресса и передал приятелю для отправления сюда. Лучшее собрание всех классиков, прекрасные издания других авторовы карты Кассини, и во Франции редкие; сочинения о французской революции, где более ста гравюр, и тому подобное; все это пропало, или, по крайней мере, неизвестно где и когда к нам прибудет. И его, и меня это приводит в отчаяние. В другой раз собрать этого не удастся. Надобно было ему случиться в Париже и три года обогащаться сими сокровищами!

Постарайся узнать под рукою, что делают из перехваченных писем у вас. Прости! Устал писать. Тургенев.

13-го января Семеновский полк входит в караул. Вышла новая (четвертая) часть «Каллиопы», но более для рифмы.

345. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го января. [Варшава].

Что это значит? Эстафета ничего не принесла мне от тебя. А я при негодовании своем на тебя посылаю поэтическое негодование: «Негодяйку» – негодяю. Мне заметили несколько грамматико-синтаксических неисправностей; надобно бы выправить, но, так и быть, ешьте. Поправлю все разом, только прошу сейчас возвратить. Надобно послать ее и пруссаку Schukowsky. Позволят ли ее напечатать? У меня тут от иных стихов у самого мороз по коже пробегает. Конец немного сбит. Впрочем, возмутительного тут ничего нет:

Le tzar en permettra la lecture ? son peuple.

Угодил ли своим «Негодованием» Николаю Ивановичу? Пусть возьмет он один список с собою в diligence и читает его по дороге. Только не доехать бы ему таким образом от Петербурга до Москвы и далее, как Радищеву.

Я, наконец, получил твое больное письмо с курьером и немецкие стихи. Скажи Воейкову, что я здесь роздам несколько экземпляров. Какая цена?

О царственных Стернах ничего ещё нет из Лайбаха. Известно только, что русский путешественник выехал из Вены по четырехдневном пребывании. Все, что пишется в неаполитанском парламенте, удивительной силы. Мужество искренности и правоты! Их сияние должно жечь глаза наших фейерверщников.

Вот книга Николаю Ивановичу. Сверх письма, здесь вложенного, к княгине, есть еще пакет на её имя: вели его взять и отправь. Башмаки будут доставлены. Вели же себе заплатить за меня Дружинину. Скажи Воейкову, чтобы он не забыл присылать мне «Сына» и подпишись на «Журнал» вашего просвещения.

Здесь весна. Мост вислянский сорвало, но, сказывают, что никого ни погибло. Прощай!

346. Тургенев князю Вяземскому.

12-го января. Петербург.

Спасибо за письмо от 31-го декабря и 1-го января. Булгакову отослал, но с предосторожностью, посоветовав ему не разглашать содержания оного по Москве. Право, быть беде и с тобою, и с твоими корреспондентами! И что за охота с москвичами беседовать о Троппау! Моря не зажжешь, а шуму наделаешь: это всего хуже, ибо лишит средства со временем принести хоть малую пользу общему делу.

Стихи твои напечатаны, но с твоим именем и с десятью стихами менее. Я не виноват, сказывал Воейкову; но Тимковский объявил ему, что если твоего имени не будет, то и Каченовского напечатать нельзя; не предварив меня, он тебя выпечатал. Впрочем, беды нет, et c'est encore plus loyal et franc!

Ты получишь «Сына» от издателей. Перемены увидишь, но тех, кои сообщил в последнем письме, я не мог уже сделать, ибо журнал вышел. Получив ошибкою два экземпляра, от издателей, второго номера, я в одном вписал выпущенные стихи; ошибкою же, вместо другого экземпляра, возвратил в типографию свой, и она отправила, куда – неизвестно, с теми, кои я вписал в нем.

В день свадьбы Карамзиных я, несмотря на продолжающуюся болезнь, потащился к ним на вечер и повез книжку с твоими стихами. В присутствии многих Блудов прочел их Карамзину, и он, несмотря на то, что дело шло о нем, не мог удержаться от похвалы. В самом деле, кроме некоторых погрешностей, это лучшее твое произведение. В городе начали удивляться либерализму нашей ценсуры; а я объясняю всем звательный падеж и запятую, которая отделяет Каченовского от низкого врага талантов.

Что же ты мне ничего не пишешь, получил ли ты два башмака и заказал ли по оным другие и когда надеешься прислать? И сил нет писать.

347. Князь Вяземский Тургеневу.

14-го [января. Варшава].

Спасибо за письмо от 5-го. Ты мне ничего не говоришь о том, что пропустил перед тем эстафету. Разве опущения не было, и твои письма начинают уже блуждать? Ты мне категорически не признаешь получения моих писем, и я не знаю, которые ты получаешь и которые теряются, например, письмо стихами Василию Львовичу и другое, такое же, Булгакову.