Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Накуралесил ты мне стихами Козлова в «Телеграфе»! Они им отданы были Дельвигу, а напечатаны не только без его позволения, но и не смотря на запрещение. Я тебе писал, что он пришлет другое; вымарал в твоей копии посвящение и указал двусмысленность смешную, а тебе все надобно было отдать их «Телеграфу». Вперед буду осторожнее.

Видел вчера графа Лаваля: глубоко грустен, но не без рассеяния. Мать больше убита, как сказывают. Бабка не знает, как умер.

Я получил письмо от Боратынского, и до слез прошибла меня его радость и выражение этой радости. Совестно послать письмо, по не совестно похвалить себя за другое/ Вчера ввечеру Карамзин сказывает мне, что граф Федор Анд[реевич] Толстой был у него, и что он делает спой портрет в 4000 руб» лей, с мехом; но просил совета, не в мундире ли написаться?

Я на это отвечал ему: «Все-таки портрет будет смехом». Каков? Сообщи это племянничку при моем поклоне.

Статьи твоей еще не читал. Прочту сегодня. Карамзины переезжают после завтра, и я останусь круглым сиротою. приезжай скорее. Скажи княгине, что я читал её ответ Сереже. Он похож на нашу весну: холоден, особливо для меня. Пора к Совет, на обед и на биржу. Прости! Речи польские – в нашей французской газете.

Потешить ли тебя двумя строфами из второй части «Онегина»? Но вся песнь тебе принадлежит, а добиться не мог. Если же получил, то пришли сюда: у меня нет. И ода гр[афу] Хвос[тову] + лорд Бейрон для тебя же им списаны.

689.

Тургенев князю Вяземскому.

18-го мая. [Петербург].

Два письма твои получил. Княгиня Голицына велела тебе сказать (ибо от твоего имени было послано), что ей немного лучше. О Ревеле расспрашивал Ал[ексея] Ал[ексеевича] Оленина, который там был и купался. Надобно ехать в начале июня, но можно и позже, хотя чем ранее начнешь, тем лучше, ибо надобно выгадать шесть недель на купанье; в последних числах августа уже поздно, хотя и можно еще купаться. Располагай по сему и выезжай скорее. Впрочем, можно и позже. Булг[аков] писал, что ты едешь скоро с Вел[гурским] и князем Щербатовым. Правда ли?

Гоголя знаю и просить буду или сам, или чрез других. К выпуску назначены были многие, но Дибич при докладе переменил и убавил число офицеров. Многие лишились чрез сего чинов, коих надеялись, и сшили уже мундиры. Вероятно, и граф Вас[ильев] подпал сей же участи. Впрочем, узнаю и уведомлю.

Козлов доволен твоим рассмотрением, исключая одного замечания, о котором после: теперь некогда. Приехал поздно от французского посла, где бал был блистательный освещением, туалетами и цветами. У каждой дамы по букету у куверта. Жаль, что не накануне бала: они могли бы на сих цветах уронить слезки три, зевая, слушая молебен.

Письмо Вол[конской] отдал. Вчера был и на гулянье. Многих не было, известных по экипажам своим; например, Ал[ексей] Орлов с графиней Орловой – на освящении храма при штабе военных поселений; там же: Татищев, Левашов, Сперанский и еще некоторые приглашенные. Освящал Фотий.

690.

Тургенев князю Вяземскому.

21-го мая. [Петербург].

Я справлялся о пажах у директора Бибикова лично, и вот ответ его: никто не виноват, что мало выпущено. Сам государь отмечал и назначил только тех, которые имели не меньше шаров против самого меньшего количества выпущенных в прошлом годе; но те, кто имели равное с выпущенными, имевшими самое меньшее число шаров, выпущены. Даже родственник Дибича остался в корпусе. Государь сам расчисляет. И это сущая правда, да и справедливо; так было и при князе Голицыне; я это помню.

Возвратился сегодня из Царского Села, где все цветет. Соврал: липы и дубы черны как…[3 - Точки в подлиннике.] Прости! Спешу обедать к Воронцову. Скажи графу Толстому, что завтра буду писать о швейцарке для его дочери.

22-го мая.

Не успел отправить вчера письма. «Чернец» дни через четыре будет готов. На твое ли имя присылать экземпляры для Москвы и сколько? От кого получать деньги? Жуковский требует ответа на сии пункты. Французская статья о «Чернеце» в «Gazette de Pеtersbourg» – Улыбышева.

Сегоднz надеюсь выправиться в самом корпусе о графе Васил[ьеве]. Но, без сомнения, до следующего года нельзя думать о производстве. Впрочем, узнаю подробно и тебя уведомлю. Кутузов в Варшаве.

На обороте: Князю Вяземскому.

691.

Тургенев князю Вяземскому.

22-го мая. [Петербург].

Я узнал себя в Бабослужкине, и этим почетным ругательством обязан тебе, вот почему: получив от тебя поручение вытолкать в письмо Булгарина, я не мог этого исполнить, ибо он у меня не был; но, встретив его на Полицейском мосту и обесчещенный в присутствии брата его дружескими ласками, я вспомнил на ту минуту похвалы его Шишкову и ругательства Карамзину и сказал ему, что он подлец, что он обесчестил и Греча своим товариществом (все это он сам после пересказал Жуковскому), и что я удивляюсь его бесстыдству и храбрости Греча. Я часто говаривал ему подобное, по на этот раз он разгорячился и с жаром отвечал: «Вы мне этого в другой раз не скажете», а я ему: «Будет и одного» – и уехал. Прочитав статью его и вспомнив его поступок, и сказал: «Конечно, я Бабослужкин; я и тебе, подлец, служил.» Не в укор будь мне сказано, было время, что Булгарин надоедал мне своим ласкательством письменно и словесно и душил меня письмами, записками и комплиментами. Например, говоря об нас, он беспрестанно повторял: «Это прекрасная книга в трех частях» и пр. Я служил ему по сенатскому делу и прочим и, следовательно, заслужил имя его, но не заслуживаю быть в одной категории с Карамзиным и Жуковским. И Булгарин прав, и мне по-делом! Но как Иван Иванович Дмитриев может тешиться, как слышу, мерзкою эпиграммою на чистого и чувствительного Жуковского! Зачем доставляет он торжество врагам всего прекрасного, изящного и высокого! К чему довела его страсть ко всему мелкому! Желаю, чтобы слышанное мною здесь было неправда. Иначе, хоть с горем пополам, но расстанусь с насмешником над Жуковским. У нас немного ему подобных, и если друзья Карамзина будут радоваться мнимым поруганиям Жуковского, то что же останется для Воейкова, который также с торжеством поспешил первый прочесть эту эпиграмму Жуковскому за то, что он первый упросил Карамзина сохранить ему «Инвалида» и следовательно кусок хлеба. Но если слухи ложные, то и я не перестану любить и уважать Дмитриева: si non-non.

Сен-Флоран прислал ко мне две части, tome 6-me et 7-me, с картинами особо, des «Mille et une nuits». Я не помню, для кого я их брал. Кажется, для тебя. Деньги давно уже заплачены и за сии части. Если же не для тебя, то спроси у брата, для кого? Пришлю, как скоро уведомишь. Алина получила от отца кое-что новое, например, Мартиновы стихи о Бейроне, но отдала по рукам, и ко мне дойдет разве завтра. Козлов сбирается писать к тебе и благодарить за рецензию; французская – Улыбышева. Мы предлагаем ему, по желанию посла, перевести самому на французский; напечатали бы в Париже в его пользу. Дельвиг обещал послать стихи: напомню ему. Он сегодня возвратился только из Царского Села.

С нежностью целую ручку у милой сестры милосердия и жалею, что был в водяной прежде, нежели знаком с нею.

692.

Князь Вяземский Тургеневу.

27-го [мая. Москва].

Благодарю тебя, усердный исполнитель, за пажеские сведения; ожидаю дальнейших и индивидуальных.

Можете прислать смело сто экземпляров «Чернеца» в мой дом, на имя коммиссионера моего Андрея Иванова. Деньги привезу с собою, а если соберу, то и прежде. Бояться нечего.

Добрый и любезный наш Пушкин скончался третьего дня вечером тихо и без страдания. По настоящему, умер он за десять дней до кончины своей. Сердечно его жаль и за него лично, и за окружающих. В тот же день умер и муж сестры Клены Григорьевны, Бибиков, который из бедности был исправником и оставил семь детей.

Что же стихи Пушкина? книгу Полетике отправил я с полярным Бестужевым. Обнимаю! Дашков здесь.

693.

Тургенев князю Вяземскому.

28-го мая. [Петербург].

Записку мною получил и письмо Bankhead'у доставил: вот и росписка. Курьер, полагая, что письмо от Карамзина, назвал его вместо тебя. Сам я не видел его, ибо не выезжаю за болезнию и только поздний вечер провожу у Карамзина. Брат также все еще с подвязкой ходит, то-есть, с флюсом. Не услышу завтра и громкого: «Христос воскресе» во дворце. Вчера обедал у нас Жуковский, и мы выпили за мое почти сорокалетнее здоровье, которое однако же нездорово.

Теперь уже верно ты получил «Полярную Звезду?» Каков Бестужев? Смешнее прошлогоднего. Строки о Грибоедове прелестны. И, описав наше ничтожество, уверяет, что вряд ли журналы наши уступают иностранным, и что немцы живут одним Ольдекопом: далее нельзя. Из французских журналов назвал он сносным только один, и именно несносный своею мелочною литературою, своими бездушными исчислениямя всех мелкотравчатых авторов во всех языцех. Но наши звездочеты и литераторы-журналисты знают кому повадить. Здесь скажет словцо-другое Булгарин, там «Revue» впишет в число светил северных. И я должен был прочесть этот приговор немцам в такую минуту, когда предо мною лежат классические их журналы с глубокомысленными и блистательными рассуждениями о всех предметах словесности и просвещения вообще.

Не успеваю выписывать то, что поражает меня истиною, тонкостью и смелостью замечаний, и радуюсь заранее, что подышу скоро тамошней атмосферой. Я бы мог указать ему на любую журнальную немецкую статью, в которой больше ума и даже вкуса, нежели во всех отечественных наших бреднях и хвастовствах. Приговор, который Бестужев делает Полевому, можно справедливее отнести к приговаривающему: «Неровный слог, самоуверенность в суждениях» и пр., и пр. Но разве слог его, то-есть, Бестужева только неровен? Это галиматья двойная, в которой, однако же, иногда есть что-то похожее на мысль или даже на правду. Впрочем, нельзя не сказать и спасибо вообще за эту книжку: в стихах и в прозе много есть прекрасного. Номенклатура участников блистательная: отрывки Пушкина, несколько страниц Жуковского, твой третий куплет из стихов «Гр[афиням] Черныш[евым]», Боратынский, Глинка, проза другого Бестужева, анекдот о Петре I, стихи Козлова и Нечаева – украсили бы и европейский журнал, и, наконец, – басни наших ветеранов! Я очень доволен стихами Нечаева: они полны мыслей и чувства. Язык чистый и благозвучный, как говорят наши профессоры. Сколько из благодарности за письмо издателей, столько и за экземпляры подаренные, я отвечал им похвалою вообще за издание, сказав что «Звезда» их становится с каждым годом блистательнее; что надобно желать, чтобы она долго еще разливала приятный свет свой на горизонте нашей словесности и что немерцающая слава трех звездочек (И. И. Дмитриев) и некоторых других светил верною порукою в успехе и прочее. Личных комплиментов не мог послать; хотя уважаю Рылеева, как автора и человека, по пиеса Бестужева сковала мне руки, взорвав досадою за немцев и даже за французских журналистов.

Каков Булгарин в новой выходке на Карамзина! Мы читали эту статью вместе, то-есть, с Карамзиным, а не с Булгариным, ибо я исполнил слишком верно твое завещание на счет последнего, и Карамзин радуется его критикою, особливо там, где он сомневается в чистой нравственности историографа. Неужели и Ивана Ивановича это не потешит?

Дашков уже в дороге; поклонись ему от нас; я извинил его пред Карамзиным.

Аренда, данная Северину в 1000 рублей серебром, но могущая приносить 2500 рублей серебром, оставлена у Северина с тем, что до получения оной он будет получать 2500 рублей серебром из Казначейства. Он надеется иметь всего до 25000 годового дохода. Матусевичу – 2-го Владимира.

Шуми же ты, шуми, огромный океан!
Развалины на прахе строит
Минутный человек, сей суетный тиран,
Но море чем себе присвоит!
Трудися, созидай громады кораблей…

Вот отрывок из стихов Батюшкова, который сохранился в памяти Блудова. Батюшков опять стал исправно лечиться, и есть надежда к улучшению.

694.

Тургенев князю Вяземскому.