их хоть кто-то тако йоб.
Сговорились со свекрухой,
Мол, готовы на мокруху,
лишь придумать не могли,
как бы их не замели.
***
Царь дороден, крепок телом,
ел немало и умело,
но и тратил много сил.
Царский кравчий заносил
в терем кучу всякой снеди
и на злате, и на меди.
Но ипаться без конца…?
Царь сперва опал с лица.
Не прошло и три недели –
руки, ноги похудели.
Через месяц царь-отец
стаял, словно леденец,
и уже поссать с потели
поднимался еле-еле.
Не спасали ни снетки,
и не взбитые белки,
ни орех кедрова бора,
ни женьшень, ни мандрагора.
Месяц полный миновал.
Царь, видать, затосковал,
и, в одну уставясь точку,
с блюд не тронув ни кусочка,
у стола сидел полдня,
повторяя: "Все муйня!"
Лишь одна мужская сила
в нем по – прежнему бурлила.
Но видать, и ЭТО дело
потихоньку надоело.
Царь врубился, наконец,
что настал ему зиздец.
Со здоровьем вовсе худо,
надо когти рвать, покуда
в прах жена не заипла.
В те поры война была.
Бросил царь в ночи супругу,
взял трусы, носки, кольчугу,
и слинял к утру в обоз,
полугол и полубос.
Лишь успел помыть пиписку,
да жене послал записку:
«Оставаться не могу.
Должен дать отпор врагу.
Вот прогоним супостата –
подмывайся, жди солдата.