Ты ферштейн, ипёна мать?
(Где таких он слов набрался
я, друзья, не разобрался.
Может, в царские хоромы
вкрался слесарь незнакомый,
и, пока трубу варил,
вслух при детях говорил?)
Распахнул Нептун ипало,
и, видать, очко сыграло.
Хоть и царь морской он, но –
не железное оно.
Волны сразу ниже стали,
в небе звезды заблистали,
месяц путь пробил во мгле
и баркас пошел к земле.
Даже течь, под шум прибоя,
ссохлась вдруг сама собою.
Так бывает иногда:
может целкой стать зизда,
коль молиться капитально,
хоть у фляди привокзальной.
***
Вот баркас пристал ко брегу.
Нет ни пищи, ни ночлега,
и царевич щурит глаз:
– Эх, пожрать бы – в самый раз!
Может здесь полно зверья?
Но ни лука, ни копья.
Коль не конен, не оружен –
на буя кому ты нужен?
Из трусов достал резинку,
тельный крест свернул в дробинку.
(Сложно, думаешь? Ну, прям!
Хули нам, богатырям?!)
И покрался вдоль ручья,
подстрелить хоть воробья.
Лишь поднялся по пригорку
видит дивную разборку:
Под ракитовым кустом
лебедь дергает хвостом,
а вокруг, тряся гузком,
ходит коршун голубком.
Приседает и кивает,
по-людски увещевает:
– Ах, красавица, довольно!
ну, отдайся добровольно!
Не вертись и не шуми,
только хвостик подними.
Я уж так тебя хочу –
за разок озолочу.