Профессия: разгадывать криминальные тайны

Из протокола вскрытия трупа Будько, составленного патологоанатомом, следовало, что причиной смерти явилась тампонада сердца в результате разрыва миокарда.

Изученные документы изобиловали специфической медицинской терминологией. Смысл многих терминов был для Горового малопонятным. Следователь педантично выписал эти слова в рабочий журнал, а затем позвонил директору медицинского училища, своему доброму знакомому, и получил его разрешение на то, чтобы поработать в читальном зале училища.

После внимательного знакомства с медицинской справочной литературой в его рабочих записях значилось:

Инфаркт миокарда – это одна из форм ишемической болезни сердца, при которой происходит необратимое изменение участка сердечной мышцы. Гибель мышечной ткани происходит из-за кислородного голодания, возникающего в результате острого нарушения коронарного кровообращения. Миокард постоянно испытывает высокую потребность в кислороде, и очень чувствителен к его недостатку, поэтому прекращение или значительное уменьшение кровотока приводит к быстрому некрозу.

Ишемия – явление локального малокровия в различных органах, вызываемое сужением или закупоркой питающих этот орган артерий.

Некроз – омертвение тканей.

Миокард – это средний слой стенок желудочков сердца, который состоит из мышц и выполняет главную роль во всём организме – перекачивает кровь. Больше всего развит миокард левого желудочка, поскольку он перекачивает кровь через большее, по сравнению с правым желудочком, количество сосудов.

Тампонада сердца – это патологическое состояние, при котором происходит скопление жидкости в полостях сердца, что приводит к невозможности адекватных сердечных сокращений.

Коронарное кровообращение – циркуляция крови по кровеносным сосудам миокарда. Сосуды, которые доставляют к миокарду насыщенную кислородом и питательными веществами артериальную кровь, называются коронарными артериями.

Вооружившись некоторыми элементарными познаниями из области медицины, Горовой отправился в архив прокуратуры, где он жил. Был вечер, рабочий день закончился, одолевал голод.

Утром следующего дня Горовой начал опрашивать работников районной больницы.

Фельдшер отделения скорой помощи Жаворонкова рассказала ему, что вечером двадцать пятого июня прибыла на вызов к пожилой женщине по фамилии Будько. Больная жаловалась на головную боль, боли в сердце и плохой сон.

После осмотра Будько фельдшер пришла к выводу, что у неё гипертония. В этой связи сделала больной несколько инъекций, вскоре ей стало лучше. Когда фельдшер уезжала, с больной оставалась её соседка Чумакова, работающая педиатром. На следующий день Жаворонкова встретила Будько в коридоре поликлиники, та приходила в процедурный кабинет на уколы. Больная плохо выглядела, пожаловалась, что после уколов не сможет самостоятельно дойти до дома. Жаворонкова взяла её под руку и завела в кабинет терапевта Крамар, объяснив ей, что выезжала на вызов к Будько, и что сейчас пациентка плохо себя чувствует.

Терапевта Крамар опросить сразу не удалось, в первой половине дня она вела прием больных в поликлинике и освободилась лишь после обеда. В ожидании её следователю Горовому скучать не приходилось, по другим его делам работы также было предостаточно.

– Я в тот день с утра принимала в поликлинике больных. Одновременно вела приём работников птицефабрики, у которых был медосмотр, они заходили через одного пациента, – рассказала Крамар. – Около полудня в сопровождении фельдшера Жаворонковой ко мне пришла пожилая женщина по фамилии Будько, которая жаловалась на боли в области сердца. Осмотрев больную, я дала медсестре Шелесовой указание сделать ей инъекцию для снятия болей. Потом в сопровождении медсестры направила больную в здание стационара для прохождения электрокардиографии. На направлении сделала пометку «Cito!» (срочно), поскольку заподозрила у неё тяжёлое заболевание – инфаркт миокарда. Спустя некоторое время позвонила в кабинет функциональной диагностики, в котором снимают кардиограммы, однако на звонок никто не ответил. Тогда я набрала номер телефона Фофановой Марины Абрамовны, заведующей терапевтическим отделением и, когда та сняла трубку, сообщила ей о больной Будько. Фофанова ответила, что у неё уже была медсестра кабинета функциональной диагностики Кандыба, по информации которой в кардиограмме Будько отсутствуют признаки инфаркта. Ещё Фофанова добавила, что Будько, видимо, беспокоят старые болезни (гипертония, сахарный диабет) и что ей следует назначить амбулаторное лечение. Вскоре из стационара вернулась медсестра Шелестова и рассказала, что больной по указанию Фофановой был введён коргликон. Когда боли прошли, Будько, узнав об отсутствии чего-либо острого в кардиограмме, ушла домой. Через несколько дней я узнала о смерти Будько, больная к тому времени была госпитализирована в терапевтическое отделение стационара с диагнозом «инфаркт миокарда». Она скончалась от разрыва некротизированной сердечной мышцы, и я поняла, что мои предположения по её заболеванию были верными.

– Уполномочена ли медсестра делать заключение по кардиограмме? – спросил следователь.

– Нет, эту работу обязан выполнять врач.

– А вот, положа руку на сердце, ответьте, всё ли вы сделали для больной Будько должным образом, как того требуют правила медицины и ваша должностная инструкция?

– Я считаю своим упущением то, что, заподозрив у пациентки острый инфаркт миокарда, не вызвала к себе медсестру кабинета функциональной диагностики с переносным электрокардиографом, а вместо этого отправила Будько на электрокардиографию в другой корпус пешим порядком. При диагнозе «инфаркт миокарда» и даже при подозрении на него больным противопоказано активное движение.

Медсестра Шелестова, работающая в районной поликлинике на приёме больных с врачом-терапевтом Крамар, ничего нового следователю не рассказала, лишь подтвердила то, что ранее он услышал от терапевта.

Была вызвана в прокуратуру и медицинская сестра Кандыба, работающая в кабинете функциональной диагностики районной больницы.

– Двадцать шестого июня около двенадцати часов ко мне на электрокардиографию пришла Будько в сопровождении медсестры Шелестовой, – рассказала она. – Больная была направлена из поликлиники терапевтом Крамар, на направлении имелась пометка врача «Срочно!». Сняв электрокардиограмму и не обнаружив в ней признаков инфаркта миокарда, я отправилась в терапевтическое отделение, чтобы доложить о больной заведующей отделением Фофановой, поскольку заболевания сердца по её части. Встретила Фофанову в коридоре, где и сообщила ей о результатах кардиографии. Фофанова смотреть больную не стала, а распорядилась, чтобы старушке в санпропускнике была сделана инъекция коргликона. Я вернулась к больной Будько и сопровождавшей её медсестре Шелестовой и передала им на словах распоряжение Фофановой. Они ушли.

– По какому праву вы взялись расшифровывать кардиограмму Будько, делать по ней заключение? Разве это входит в ваши профессиональные обязанности? – строго спросил следователь.

– Нет, в мои обязанности входит лишь выполнение технической стороны дела. Фофанова не умеет «читать» кардиограмму, и мне ничего не оставалось, как высказать ей своё мнение по электрокардиограмме Будько, у меня имеется определённый опыт на этот счёт.

– Не помешало бы выкурить сигарету, – сказал себе Алексей, поднимаясь из-за стола и разминая затекшие колени.

Запирая в сейф собранные со стола документы, Горовой вспомнил как однажды, ещё по первому году его работы в Веденеевском районе, прокурор Курзенков жёстко поучил его в назидательных целях.

Войдя в кабинет следователя в момент, когда тот курил во дворе, и увидев на столе раскрытое уголовное дело, прокурор унёс его в свой кабинет и запер в сейф… а потом, глядя на спохватившегося следователя невинными глазами, долго отрицал, что материалы находятся у него. Алексей тогда изрядно понервничал, хотя и догадывался, что кроме непосредственного начальника уголовное дело некому было взять: в здание никто из посторонних не входил, секретарь Раиса Семёновна была человеком мягкосердечным и никогда бы себе этого не позволила, а водитель Алексей Леонтьевич, неоднократно входивший в здание и выходивший из него, был мужиком серьёзным и не склонным к подобного рода «шуткам». С той поры Алексей взял за правило: уходя из кабинета даже на несколько минут, никогда не оставлять на столе документы, а кабинет – незапертым.

Отогнав воспоминания, Горовой извлёк из выдвижного ящика стола пачку сигарет «Космос», нащупал в кармане зажигалку и неторопливо направился к выходу.

Запирая кабинет, он скользнул боковым зрением по полу… и слегка оторопел – от прокурорской приёмной через вестибюль шла двойная дорожка крупных бурых пятен крови… как если бы она хлестала из двух точек идущего к выходу человека. Гадать не требовалось, это была кровь, свежепролитая, непросохшая – Горовой видел и перевидел её столько и в таких ракурсах, что простому обывателю не увидеть за десять жизней. Он резко поменял свои планы и направился к приёмной.

Раисы Семёновны, секретаря, на месте не было. Кровавый след вёл из приёмной в кабинет прокурора.

Не раздумывая, Горовой распахнул дверь и, пройдя небольшой тамбур, шагнул в прокурорский кабинет.

Прокурор Курзенков сидел на привычном месте, в чёрном кожаном кресле с высокой спинкой, и мирно беседовал со следователем следственного отделения РОВД Зеленским. Обстановку в кабинете Курзенкова, мягко выражаясь, нельзя было назвать привычной, нормальной. Внутреннее стекло в ближайшей от входа оконной раме было разбито (второе стекло – внешнее, за стальной решёткой – было цело), на полу под окном, ковровой дорожке и сиденье мягкого стула поблёскивали осколки стекла. На линолеуме у двери темнела лужа крови, которую половой тряпкой промокала Раиса Семёновна.

– У вас всё в порядке? – сорвался глупый вопрос с языка Горового.

– Почти, …если не считать мелкого недоразумения, – невозмутимо ответил прокурор.

– Может быть, моя помощь требуется?

– Нет, нет! Не беспокойся, Алексей Петрович, – сказал Курзенков. – Продолжай заниматься своими делами.

Потоптавшись несколько мгновений в раздумьях, Горовой удалился.

Выйдя на крыльцо, которое также было залито кровью, Алексей увидел отъезжающий «автозак».

– Что, чёрт возьми, происходит? – крикнул он водителю.

– Придурок один решил вскрыть себе вены в прокурорском кабинете, когда его привели на санкцию, – ответил тот, притормаживая. – Мы ему наложили жгуты, а сейчас везём на перевязку в больничный санпропускник.

Горовой присел на скамейку, закурил сигарету, с удовольствием затянувшись горьковатым табачным дымом.

Не прошло и трёх минут, как на крыльце показался милицейский следователь Зеленский.

– Что за вакханалию устроил здесь твой человек? – спросил его Горовой. – Все полы нам кровью своей залил.

– Я знал, что этот Мамаев больной на голову, но что до такой степени… не мог даже предположить, – поморщился Зеленский. – В общем, история здесь такая.

Мамаев – кемеровчанин, воспитывался в детдоме. На волчью тропу встал в молодые годы, и к своим двадцати четырем годам жизни успел два раза сходить на зону: в первый раз получил срок по малолетке – за групповую кражу, второй раз – за грабёж. Свой последний срок Мамаев отбывал на строгом режиме у нас в области. Однажды ему проигрался в карты наш земляк Игорь Осокин. Долг был небольшим, но и его Игорь не мог вернуть вовремя. Чтобы Мамаев отсрочил выплату долга, Осокин решил «прогнуться» перед ним и познакомил заочно со своей младшей сестрой, фотографию которой Мамаев как-то у него увидел. Татьяна Осокина, она, девчонка красивая, нынче десятый класс закончила, «запасть» на неё молодому человеку не трудно. Её брат и сам парень видный, вот только покуражиться любит по пьяни, из-за чего уже во второй раз тянет срок по «бакланьей» статье…

– Да я его помню. В прошлом году, когда Роман Александрович ушёл в отпуск, и мне пришлось исполнять прокурорские обязанности, довелось в суде поддерживать государственное обвинение по делу Осокина. Он тогда пошёл на срок за хулиганскую выходку – на танцплощадке, ни за что, ни про что избил прилюдно приезжего парня.

– В конце прошлого месяца у Мамаева «прозвенел звонок». Он несколько дней погулеванил в Чернореченске, где отбывал срок, а два дня назад междугородним автобусом приехал к нам в Веденеево в расчёте на встречу с Осокиной Татьяной. Небольшие деньги, полученные при освобождении, он промотал в Чернореченске, а хотелось преподнести девушке подарки – пыль в глаза пустить, показать широту своей натуры. И надумал он разжиться деньгами у кассира нашей автостанции…

– Каким же это образом? – удивился Горовой.

– А он покрутился на автостанции, через зарешечённое окно билетной кассы, выходящее на улицу, заметил, что кассирша из-за духоты держит дверь в свою комнату приоткрытой. Вошёл к ней, ловко отвлёк разговором и незаметно вытащил сторублёвую купюру из бокового ящика стола, который был немного выдвинут, а именно в нём хранилась выручка, как успел заметить через окно Мамаев.

– Откуда только берутся такие раззявы? – покачал головой Алексей.