Что гложет Гилберта Грейпа?

Я, очевидно, принял ее голову за облако сахарной ваты.

– Нет, я не заметил.

– Ну не знаю, ты смотрел на меня в упор. Как я вижу, на солнышке успел поджариться. Совестно, небось, что вчера не явился в приемные часы?

– А почему мне должно быть совестно?

– Как почему?! Пропустить назначенную встречу – это детский сад и хамство. Не перезвонил. Даже не извинился.

– Извините, пожалуйста.

– Я тут ни при чем. Ты не со мной договаривался.

Со вздохом хватаюсь за голову. У меня сейчас одно желание – прокатиться на колесе обозрения. Пусть какая-нибудь сила – любая – унесет меня вверх. Чтобы я воспарил.

– Ты собираешься перезаписаться на прием? Гилберт?

– Да. Прямо на завтра.

– Завтра ближе к вечеру он поедет забирать сыновей из церковного лагеря. День будет суматошный. Человек он невероятно занятой. Но ты подходи как договаривались – к четырнадцати часам. При первой же возможности он займется твоим делом.

– Отлично, здорово, да, уже готовлюсь.

– Не забудь.

Мелани проводит одним указательным пальцем по другому, словно грозит мне карой, но тут же сверкает улыбкой – дескать, ладно, прощаю – и, покачивая бедрами, удаляется: дизайнерские джинсы слишком узкие, высоченный начес жутко яркий.

– Вот мой билет.

Лысый оператор с гитлеровскими усиками делает мне знак садиться, проверяет, защелкнута ли поперечная перекладина, жмет на рычаг от себя – и я взмываю вверх. При каждом спуске меня по самое некуда пробирает – вжух! – знакомое ощущение, похожее на щекотку. От этого в голову лезут всякие шкодные мысли. Ниже пояса.

Описывая круги, зажмуриваюсь. Рисую себе дальние края, где никто не знает меня по имени.

Мне предстоит воспарить с закрытыми глазами еще десять-пятнадцать раз. Зависая в наивысшей точке, разлепляю веки и вглядываюсь в даль. Солнце уже закатилось. Темнота расцвечена огнями аттракционов. Отсюда, с высоты, вижу наш понурый дом, бывшую мою школу и «Сливочную мечту». За тридевять земель светятся фонари на парковке «Фудленда». Скосив глаза в сторону и вниз, вижу: какого-то малыша вместе с мамой выгружают из кабинки. Оператор бежит с ведром, чтобы окатить сиденье водой. Не то ребенка, не то мамашу во время катания стошнило. Я нервно осматриваюсь – нет ли рядом следов рвотных масс, но, к счастью, в моей кабине, или корзине, или как там ее… безупречная чистота – ну, насколько такие аттракционы вообще могут быть чистыми. Пока я здесь вроде как в заточении, продолжаю обзор местности. Замечаю, что тент над каруселью прохудился. Надо будет указать на это Лесли. Над баком-ловушкой восседает Такер, по-прежнему сухой, и желающих поупражняться в меткости не находится. Очередь, как всегда, выстроилась только к «ракушкам». Малышня бегает с воздушными шарами, бросает мяч в баскетбольное кольцо или зависает у игровых автоматов типа «хватайка».

Гляжу, как отмывают заблеванную кабинку, и замечаю внизу велосипед, причем мужской, а на нем – некую девушку. Она в белой тенниске и синих джинсах, черные волосы развеваются, аки конская грива. Колесо обозрения с внезапным толчком останавливается для посадки нового пассажира. Провожаю глазами велосипедистку: та объезжает игровые аттракционы и детский картинг. Поравнявшись с оператором, говорю: «Я уже готов сойти», а он отмахивается, будто ему комплимент отпустили. Девушка устремляется в сторону «Спрута», минует «Серебряный твистер», палатку, где продают попкорн, и батутный комплекс. «Выпустите меня! – кричу. – Выпустите!» Стараюсь хранить беспечный вид, но все напрасно. Оператор чешет кончик носа и поплевывает.

Я сейчас в нижней точке, начинается очередной подъем. Велосипедистка жмет на педали, приближаясь к моему колесу обозрения. Останавливается, внимательно смотрит. Я продумываю, каким жестом обозначу на спуске свое присутствие, но ее уже как ветром сдуло.

Исчезла.

Выпускают меня где-то минут через пять.

Благодарю оператора за «великолепное» катание и одними губами добавляю: «Говнюк». Девушка из Мичигана уехала из луна-парка, нутром чую. Но на всякий случай проверить не мешает. Никаких признаков. Даже следов от шин не осталось.

– Спасибо, что присмотрел за моим братишкой, – говорю, а сам указываю на прореху в брезенте; Лесли кивает – мол, знаю, знаю. – О’кей, Арни, лошадке нужен отдых.

– Нет, моя лошадка не устала…

– Арни!

– Нет… нет!

– Скажи «спокойной ночи».

Обняв лошадь за шею, Арни принимается ее обцеловывать.

– Прекрати, Арни!

Хватаю его за руку и тащу вниз с помоста.

Купив ему каких-то тянучек, идем к выходу, и вдруг из репродуктора доносится:

– А ВОТ И ГИЛБЕРТ ГРЕЙП, ОН ЖЕ ГИБЛЫЙ ГРИБ!

Это Такер; никто его до сих пор не искупал в баке. Метров с пятидесяти показываю ему «фак».

– ДА ТЫ КРУТ, ГИБЛЫЙ ГРИБ! ТЫ РЕАЛЬНО КРУТ!

Арни заметался – не понимает, откуда доносится этот рев, прохожие на меня глазеют, а я на тот случай, если из укрытия за мной наблюдает красотка Бекки, вразвалочку направляюсь к Такеру. На буксире у меня Арни.

– К НАМ ИДЕТ МИСТЕР КРУТ! ОЙ-ОЙ-ОЙ, ВСЕ СО СТРАХУ МРУТ!

На доллар дают три мяча; протягиваю в кассу пятерку, это на пятнадцать бросков. Первые шесть – мимо. Собирается толпа. Той девушки пока не видно. Такер тараторит без умолку, изгаляется на все лады. Седьмой мяч запускаю прицельно в него. Такера окружает защитная металлическая сетка, но приятно уже то, что он шугается. Толпа раззадорилась и поделилась на два лагеря: одни требуют устроить Такеру купание в резервуаре, другие заступаются. Мячи с восьмого по одиннадцатый вообще летят черт-те куда. Двенадцатый попадает точно в цель, но Такер почему-то не проваливается в бак.

– ЭХ ТЫ, ХИЛЯТИК-ВОЛОСАТИК, СОВСЕМ, ВИДАТЬ, ЗАРЖАВЕЛ!

Дальше сносить такие унижения просто нельзя. Все кругом хохочут, а на меня вдруг накатила злость. Такер уже обгадил и мою фамилию вместе с именем, и длинные волосы, и проржавевший пикап. В других обстоятельствах можно было бы наплевать, но не при таком раскладе, не сегодня, не сейчас. Тринадцатый мяч выскальзывает у меня из пальцев. Наклоняюсь, чтобы его подобрать, но тут Арни ныряет под заграждение и мчится прямиком к стенду. Такер это видит, но даже не успевает привстать: Арни бьет кулаком по красному диску, срабатывает пружинный механизм, днище под сиденьем из тракторной шины проваливается, и Такер плюхается в воду. Народ гогочет.

Арни Грейп на свой манер вышел победителем.

В награду мой умственно отсталый брат получает от меня молочный коктейль в «Сливочной мечте». Едем домой. Он сразу заваливается спать – лошадки его укатали. Я лежу в постели неудовлетворенный, как будто получил отлуп, и думаю о той девушке из Мичигана. Картинка складывается идеально. А покамест обслужил себя сам и воспользовался старым носком, чтобы не оставлять следов.

12

С утра я на работе; описываю, как Арни провел время в луна-парке. Мистер Лэмсон хохочет до слез.

– Братишка твой – до чего же… славный ребенок, – заключает он.

Когда я подметаю проход номер четыре, из-за угла появляется миссис Бетти Карвер с коробкой тростникового сахара:

– Гилберт?

– Да, миссис Карвер, я знаю, миссис Карвер. Уже перезаписался на сегодня, на четырнадцать часов!

Стараюсь говорить погромче: мистер Лэмсон, как пить дать, прислушивается. С недоуменным видом он подходит вслед за ней.

– Я не явился в назначенное время… виноват… сегодня исправлюсь. Мне очень стыдно, миссис Карвер!