Юность Лагардера

– Что тут было? – спросил пастух.

Сюзон содрогнулась всем телом, закрыла лицо руками и зарыдала;

– Какой ужас! Ах, если бы я догадалась! Значит, во сне он не солгал!

– Как это – во сне? – не понял пастух.

– Потом объясню, – отмахнулась Сюзон и взмолилась: – Спаси нас, братец, если только в груди у тебя бьется христианское сердце! Пожалей несчастного малыша!

– Всей душой рад помочь вам, но ты прежде скажи…

– Не сейчас, братец, не сейчас!

– Надо же власти известить…,

– Нет-нет, не надо! Бежим отсюда!

– Да в чем дело-то? – не отставал пастух.

Сюзон схватила его за руки:

– От нашего молчания зависит жизнь малыша… Мы с тобой ничего не знаем, ни о чем не слышали! Если скажем хоть слово – они убьют его: не сейчас, так через год, через два, через десять. Клянусь тебе, что это правда!

Пьер Бернак мало что понял. Он почесал затылок и подумал: «Это все дела господские, зачем мне в них соваться? Надо и впрямь поскорее удирать отсюда!»

Женская прозорливость сослужила горничной хорошую службу: Сюзон прочитала мысли славного пастуха.

Она вновь схватила волосатую лапищу Пьера Бернака и патетически воскликнула:

– Только ты можешь спасти жизнь невинного младенца! Мы сядем с ним на твоего мула, и ты отвезешь нас высоко-высоко в горы, под самые облака, куда никогда не доберутся наши враги и жестокие наемные убийцы! Нет-нет, мы не будем тебе в тягость! Нам многого не надо, клянусь тебе! Я стану в твоем доме служанкой… или даже… – Девушка смущенно потупилась. – Или даже твоей женой. Ради мальчика я на все согласна!

Пастух пожал плечами и насупился. В сердце этого грубого простолюдина было куда больше благородства, чем в сердце герцога Мантуанского или Антуана де Пейроля. Предложение горничной задело его, и он проворчал:

– Ну-ну, хватит болтать! Бери мальчонку и поехали!

И они свернули с королевской дороги на узенькую тропу, поднимавшуюся к самым вершинам, сияющим вечными снегами…

Сделав свое подлое дело, Гонзага и Пейроль расстались и с бретерами и с наемниками. Четверо молодцов отправились через Тулузу в Каркассон. Больших дорог они сторонились. Один из убийц был ранен в шею, другие получили менее серьезные увечья, однако же глубокие шрамы всю жизнь будут напоминать им о встрече с Лагардерами. Отыскав уединенный монастырь, они задержались там для лечения.

Монахам они рассказали о мнимой дуэли, будто бы затеянной с ними какими-то негодяями после плотного ужина с обильными возлияниями.

– Кровь у нас закипела, вот мы и…

Монахи им поверили. Платили четверо приятелей щедро, молились усердно – лучших постояльцев представить трудно.

Монастырская братия ничего не заподозрила: слухи о жестоком убийстве не дошли до их высокогорной обители…

Ну а нанятые Пейролем контрабандисты исчезли в своих туманных ущельях без следа…

Герцог и его сообщник загнали в скачке лошадей. Купив новых, они добрались до Оша и там, довольные своим успехом, сели в почтовую карету и поехали в Париж… Кстати сказать, Пейроль по приказанию хозяина еще и порылся в поклаже убитых: одно преступление непременно влечет за собой другое.

Когда трупы были обнаружены местными жителями, Пьер Бернак и те, кого он спас, давно уже уехали. Карманы и дорожные сундуки путешественников были пусты. Налицо явное ограбление, заключил бальи[39 - Королевский чиновник, глава судебной администрации округа.].

Судебное разбирательство вел сам губернатор Беарна, однако вскоре его пришлось прекратить за недостатком улик. Убийство приписали разбойникам, бродягам или контрабандистам.

Рене с женою и трое несчастных беарнцев были торжественно погребены в Аржелесе. Граф д’Аркашон, присутствовавший на траурной церемонии, был скорее озабочен, чем опечален. Он думал о малыше Анри и о служанке госпожи де Лагардер. «Что же с ними случилось? – гадал граф. – Кто их похитил и зачем?»

Вернувшись в По, он составил королю подробный отчет. Таким образом, Карл-Фердинанд IV узнал о разыгравшейся трагедии от самого Людовика XIV.

Герцог, не скрывая слез, заплакал. Двор сочувственно шушукался.

Два дня спустя все придворные слушали в соборе Святого Людовика большую заупокойную службу по Лагардерам. Затем Гонзага, надевший траур, попрощался с его величеством. Он едет в Мантую, объявил герцог, но позже непременно вернется во Францию и сам разыщет своего племянника… Покамест он отдал распоряжения на этот счет и написал подробное письмо графу д’Аркашону.

О гвасталльском наследстве герцог не сказал ни слова. На следующий же день по прибытии его светлости в Версаль Пейроль передал одному из главных служащих при Кольбере[40 - Жан-Батист Кольбер (1619–1683) – выдающийся государственный деятель эпохи Людовика XIV, генеральный контролер финансов; проводил политику поощрения промышленности и торговли.] проект соглашения за подписями Рене и Дории.

Гонзага оказался вне подозрений. Судьи всегда задают вопрос: «Кому выгодно преступление?» Но кто бы посмел обвинять герцога Мантуанского: ведь согласие между родичами было уже достигнуто!

Узнав, что среди убитых нет ни Сюзон, ни маленького Анри, Карл-Фердинанд едва не задушил Антуана де Пейроля. Тот, позеленев со страху, упал перед герцогом на колени:

– Клянусь вам, монсеньор, я собственноручно проткнул шпагой и служанку и ребенка! Должно быть, они испустили дух в хижине лесорубов или пастухов… Впрочем, государь, женщина все равно бы ничего не сказала.

– Почему это? – спросил герцог.

– Я действовал не только шпагой, но и угрозами!

Больше Антуан де Пейроль ничего не объяснил своему повелителю. В ту страшную ночь молодой негодяй не посмел убить Сюзон с мальчиком, и теперь он радовался этому обстоятельству, ибо находил свое положение превосходным: «Надменный герцог у меня в руках. Я знаю все его секреты, и ему от меня не отделаться. До самой смерти его будет преследовать страх, и бояться ему придется не только моего предательства, но и того, что к нему явится этот оставшийся в живых сирота!»

Впрочем, достойный сын Сезара-отравителя отнюдь не лгал Карлу-Фердинанду, когда уверял, «его Сюзон будет молчать». Он хорошенько припугнул девушку, прежде чем ударить ее шпагой, и она, как вы помните, ничего не рассказала Пьеру Бернаку.

Пастух жил в небольшом домишке в горах над Лурдом – туда и отвез он своих подопечных. Чистейший прозрачный воздух, безлюдье, безопасность, здоровье…

Благодаря мазям горца рана девушки быстро затянулась; немаловажно было и то, что Сюзон всегда отличалась веселым нравом и крепким здоровьем. Оправившись, она целиком отдалась заботам о воспитании сиротки Анри.

Он рос на козьем молоке и сыре, грубом хлебе и жареных каштанах. Шли дни, и в Сюзон крепло убеждение, что с годами малыш Анри превратится в сильного и привлекательного мужчину.

Пьер Бернак, прежде одиноко живший среди горных вершин, привык к Сюзон и ребенку и очень привязался к ним. Он обрел цель в жизни. Развалюху свою пастух починил, а напевал он теперь почти всегда.

Однажды он сказал Сюзон:

– Давай жить как муж и жена. Согласна?

Смущенно улыбнувшись, она ответила:

– Ты человек честный; если хочешь, я могу быть тебе подружкой. Но лишить себя свободы я не имею права и венчаться с тобой не стану.

Видя, что Пьер от изумления раскрыл рот, Сюзон объяснила:

– Теперь моя жизнь принадлежит этому мальчику. Ничего не поделаешь – он ведь осиротел и по моей вине…