Тень Микеланджело

– Я не это имел в виду.

– Тогда к чему вы клоните?

– Ни к чему. Но мне бы хотелось узнать причину, по которой Краули питал к вам явную неприязнь.

– В этом не было ничего личного. Никакой причины ненавидеть именно меня у него не было. Просто Сэнди входил в «кружок». Джеймс Корнуолл знал это и ни за что на свете не предложил бы Сэнди должность директора.

– Но это все равно не объясняет, почему он так на вас обрушился.

– Сэнди делал деньги на списании конкретных работ из постоянных коллекций, на которые он наводил конкретных дилеров. Естественно, имея свой процент с каждой сделки. Вообще-то подобная практика в ходу у многих галерей, деньги-то всем нужны, но обычно они ведут себя осторожнее, не так бесцеремонно. У меня имелись доказательства его махинаций, однако Сэнди, дискредитировав меня, нанес упреждающий удар. После этого любое мое свидетельство против него выглядело бы заурядным сведением счетов.

– Насколько я представляю последовательность событий, Корнуолл назначил Краули, пока вы еще работали в галерее. Почему?

Ташен лишь пожал плечами:

– Потому что Сэнди шантажировал его.

– Это предположение или утверждение?

– Я в этом уверен. Джеймс сам мне все рассказал и показал письмо от Сэнди, в котором тот обрисовывал ситуацию. У него не оставалось выбора.

– И кто, по-вашему, убил Краули?

– Не имею ни малейшего представления. Он имел дело с сомнительными людьми, но больше мне ничего не известно.

– Можете назвать кого-то конкретно?

– Дейтер Трост из Галереи Хоффмана, например. Другой пример – Марк Таггарт из Фонда Грейнджа. Ну а Джорджа Гэтти вы сами упоминали. Между прочим, Краули его презирал.

– Почему?

– Точно не скажу, хотя полковник отличался особенной, одиозной безнравственностью. Но мне кажется, конкретная причина коренилась в чем-то связанном с той войной.

– Гэтти работал на Даллеса в Швейцарии. В разведке.

– Как и Джеймс Корнуолл. Не в Швейцарии, но он состоял в подразделении по розыску памятников, произведений искусства и архивов при Бюро стратегических служб.

– Да, тут все переплелось, – сказал Валентайн. – Но даже это не объясняет, почему Корнуолл назвал Краули в качестве своего преемника. Вы говорите, что видели письмо.

– Верно.

– О чем там говорилось?

– Говорилось о том, что Сэнди в курсе причастности Джеймса к какому-то тайному клубу и если Джейк не согласится на его назначение директором, Сэнди не останется ничего другого, кроме как обратиться к средствам массовой информации.

– И вы решили, что это имело отношение к сексуальной истории Корнуолла?

– Должно быть. А что еще?

– Корнуолл не сказал вам?

– Нет. Я и не спрашивал.

– А как назывался этот клуб?

– «Кардусс-клуб». Валентайн нахмурился.

– По-латыни это чертополох.

– Я знаю, – сказал Ташен. – Странное название для гей-клуба. Скорее напоминает о какой-нибудь студенческой организации.

– Он рассказывал вам об этом клубе?

– Ни слова, – ответил Ташен, покачав головой. – Ни единого слова.

Где-то в глубине квартиры замурлыкал телефон. Ташен сделал последний глоток своего напитка, поставил стакан на кофейный столик, встал и без особой спешки покинул комнату. Звонки прекратились, и Валентайн уловил звучание приглушенного голоса консультанта.

Он встал и подошел к стене, чтобы рассмотреть шедевр Шнейбла. На нем смутно угадывалась фигура эфиопа на фоне горного пейзажа с черепом сбоку. Нижняя половина полотна представляла собой коллаж из битой фаянсовой посуды. Творчество Шнейбла никогда не восхищало Валентайна, и эта работа не особо изменила его мнение. Разбитые тарелки всегда напоминали ему про грека Зорбу. С другой стороны, известно, что этот художник сделал себе репутацию на идиотских черепках. Невнятность как художественный принцип.

Валентайн повернулся, когда в комнату вернулся Ташен.

– Звонил Питер Ньюмен.

– Да?

– Он знал, что вы будете у меня, и решил, что вам стоит это узнать. То, что только что сообщили в новостях.

– Что сообщили? Ташен тяжело вздохнул.

– Джордж Гэтти убит. Кто-то проткнул его насквозь церемониальным нацистским мечом.

ГЛАВА 35

Лейтенант Винсент Дилэни из отряда особого назначения при начальнике полиции стоял посредине гостиной полковника Джорджа Гэтти, уставившись на лежащее на коричневом диване тело, нанизанное на вертел, словно говяжий бок. Тот, кто уделал этого безобразного старика, явно перестарался. По заявлению помощника медицинского эксперта Бандара Сингха, двадцать три дюйма холодной стали вогнали старику прямо в глотку, да так ловко, что острие вышло в промежности. То есть как раз между его старыми яйцами и сморщенной задницей.

Путкин, криминалист, сказал, что этим объясняется запах; по пути острый, как лезвие бритвы, меч разрезал полдюжины основных органов, стенку желудка и кишки. То, что меч нацистский, было понятно по большой свастике между когтями серебряного орла, который и представлял собой рукоять. Самое паршивое заключалось в том, что все это находилось на виду. Гэтти был убит в домашнем халате, и каждый дюйм его старческого иссохшего тела был выставлен на всеобщее обозрение. Фотовспышки сопровождали работу Путкина и его помощников, производивших осмотр и тестирование. Прямо как в дерьмовом голливудском триллере.

Билли Бойд подкатился к нему с записной книжкой, зажатой в мясистой руке.

– Похоже, это стыкуется с тем, другим, а?

– И звонком, который мы получили из Алабамы. – Дилэни покачал головой. – Я и не подозревал, что у Алабамы есть прибрежная линия.

– Я тоже, – сказал Бойд. – Я думал, что там вообще нет выхода к морю.

– Правда, это не имеет никакого отношения к жмурику.

– Этому?