Новеллы

Ответа долго не было; он пришел только вечером. Он был подписан Барричини-отцом, который извещал Орсо, что он препроводит письмо с угрозами его сыну к королевскому прокурору. «Я жду с чистой совестью, – прибавлял он в конце, – что скажет правосудие о Вашей клевете».

Между тем пять или шесть пастухов, призванных Коломбой, пришли и заняли башню делла Реббиа. Несмотря на протесты Орсо, в его окнах, выходящих на площадь, устроили archere, и целый вечер к нему являлись жители местечка с предложением услуг. Пришло письмо даже от бандита-богослова, который от своего имени и от имени Брандолаччо обещал вступиться, если мэр призовет на помощь жандармов. Он кончал письмо следующим постскриптумом: «Осмелюсь спросить Вас, что думает господин префект о превосходном воспитании, которое дал мой друг псу Бруско. После Килины я не знаю ученика более послушного и более способного».

XVI

Следующий день прошел без враждебных действий. Обе стороны придерживались оборонительной тактики. Орсо не выходил из своего дома, и дверь Барричини была постоянно заперта. Пятеро жандармов, оставленных в Пьетранере в качестве гарнизона, прогуливались по площади или вокруг деревни в сопровождении полевого сторожа, единственного представителя местной стражи. Помощник мэра не снимал с себя шарфа; но, кроме archere, в окнах враждующих домов ничто не указывало на войну. Только корсиканец заметил бы, что на площади около зеленого дуба были одни женщины.

Перед ужином Коломба с радостью показала Орсо следующее письмо, только что полученное ею от мисс Невиль:

«Дорогая синьора Коломба, я с большим удовольствием узнала из письма Вашего брата, что Ваша вражда кончилась. Поздравляю Вас. Мой отец не может выносить Аяччо с тех пор, как здесь нет Вашего брата, и ему не с кем говорить о войне и охотиться. Мы отправляемся сегодня и будем ночевать у Вашей родственницы, к которой у нас есть письмо. Послезавтра в одиннадцать часов я буду у Вас, и Вы угостите меня Вашим горным bruccio, который, как Вы утверждаете, намного лучше городского.

До свидания, дорогая синьора Коломба. Ваш друг

    Лидия Невиль».

– Значит, она не получила моего второго письма! – воскликнул Орсо.

– Видно по дате письма, что мисс Лидия должна была быть в дороге, когда ваше пришло в Аяччо. Разве вы писали, чтобы она не приезжала?

– Я писал ей, что мы на осадном положении. По-моему, нам теперь совсем не до гостей.

– Ничего! Эти англичане – странные люди. Она говорила мне в последнюю ночь, когда я спала в ее комнате, что она была бы недовольна, если бы уехала из Корсики, так и не увидев хорошенькой вендетты. Если бы вы захотели, Орсо, можно было бы доставить ей любопытное зрелище: пусть бы она посмотрела, как берут приступом дом наших врагов.

– Знаешь ли, Коломба, – сказал Орсо, – природа ошиблась, сделав из тебя женщину. Из тебя вышел бы отличный военный.

– Может быть. Во всяком случае, я пойду делать bruccio.

– Не нужно. Надо послать к ним кого-нибудь предупредить их и остановить, прежде чем они тронутся в путь.

– Да? Вы хотите послать в такую погоду, чтобы какой-нибудь поток унес посланного вместе с вашим письмом? Как мне жаль бедных бандитов в такую грозу! Хорошо еще, что у них хорошие piloni[37 - Плащи из очень толстого сукна с капюшоном.]. Знаете что, Орсо? Если гроза кончится, поезжайте завтра пораньше и постарайтесь приехать к нашей родственнице, прежде чем ваши друзья пустятся в путь. Это вам легко будет сделать, потому что мисс Лидия всегда встает поздно. Вы расскажете им, что у нас случилось, а если они будут настаивать на своем приезде, мы будем очень рады принять их.

Орсо поспешил изъявить свое согласие, а Коломба после некоторого молчания заговорила снова:

– Вы, Орсо, может быть, думаете, что я шутила, говоря о нападении на дом Барричини? Вам известно, что мы сильнее – по крайней мере, двое на одного? С тех пор как префект отставил мэра, все здешние за нас. Мы могли бы искрошить их. Завязать дело очень нетрудно. Если бы вы захотели, я пошла бы к фонтану и начала бы насмехаться над их женщинами – они бы вышли. Может быть… потому что они такие подлецы… они стали бы стрелять в меня из своих archere. Они бы промахнулись. Ну, вот и довольно. Нападающие они. Тем хуже для побежденных. В суматохе не разберешь, чей выстрел оказался более метким. Поверьте сестре, Орсо. Эти судейские, что приедут, напортят бумаги, наговорят множество ненужных слов. Из этого ничего не выйдет. Старая лисица найдет средство сделать белое черным. Ах, если бы префект не заслонил Винчентелло, одним из них было бы меньше!

Все это она говорила с таким же хладнокровием, с каким за минуту до того говорила о приготовлении bruccio.

Ошеломленный Орсо смотрел на сестру с удивлением, смешанным со страхом.

– Моя кроткая Коломба*,– сказал он, вставая из-за стола, – я боюсь, что ты сам сатана. Но будь покойна. Если я не добьюсь того, что Барричини повесят, я найду средство достигнуть цели другим путем. Горячая пуля или холодная сталь![38 - Palla calda и farru freddu – весьма распространенное выражение.] Видишь: я еще не разучился говорить по-корсикански.

– Чем скорее, тем лучше! – сказала Коломба, вздыхая. – На какой лошади вы завтра поедете, Орс Антон?

– На вороной. Зачем ты спрашиваешь меня об этом?

– Чтобы дать ей ячменя.

Когда Орсо ушел в свою комнату, Коломба отослала Саверию и пастухов спать и осталась одна в кухне, где готовился bruccio. Время от времени она прислушивалась и, казалось, нетерпеливо ожидала, когда ляжет спать брат. Наконец, решив, что он заснул, она взяла нож, попробовала, остер ли он, надела на свои маленькие ножки толстые башмаки и совершенно бесшумно вышла в сад.

Сад, обнесенный стеной, примыкал к довольно обширному огороженному пространству, куда загоняли лошадей: корсиканские лошади не знают, что такое конюшня. Большей частью их пускают в поле и рассчитывают на их смышленость в отыскании себе пищи и убежища от холода и дождя.

Коломба так же осторожно отворила садовую калитку, вошла в загон и, тихонько свистнув, подозвала к себе лошадей, которым она часто давала хлеб с солью. Как только вороная лошадь подошла к ней настолько, что она могла ее достать, она крепко схватила ее за гриву и ножом разрезала ей ухо. Лошадь сделала страшный скачок и убежала, испустив резкий крик, как иногда кричат лошади от острой боли. После этого Коломба вошла в сад; в это мгновение Орсо открыл свое окно и закричал:

– Кто там?

Одновременно она услышала, как он взводил курки. К счастью для нее, садовую калитку прикрывало большое фиговое дерево. Вскоре по вспыхивавшему в комнате брата свету она догадалась, что он старается зажечь лампу. Тогда она поспешила запереть калитку и, скользя вдоль стен, так что ее черная одежда сливалась с темной листвой шпалерника, успела войти в кухню на несколько секунд раньше Орсо.

– Что там такое? – спросила она.

– Мне показалось, что кто-то отворял садовую калитку, – сказал Орсо.

– Не может быть. Собака бы залаяла. Впрочем, пойдем посмотрим.

Орсо обошел сад и, убедившись, что калитка хорошо заперта, и немного стыдясь этой ложной тревоги, решился вернуться в свою комнату.

– Я рада, брат, – сказала Коломба, – что вы делаетесь осторожнее, как и следует в вашем положении.

– Это я тебя слушаюсь, – отвечал Орсо. – Покойной ночи.

На другой день Орсо встал с рассветом и был готов к отъезду. В его костюме можно было видеть и стремление к изяществу, свойственное человеку, который хочет понравиться женщине, и осторожность корсиканца во время вендетты. Сверх ловко облегавшего его стан сюртука он надел через плечо жестяную лядунку на зеленом шнурке, в которой были патроны; в боковом кармане у него был стилет, а в руках – превосходное ментоновское ружье, заряженное пулями. Пока он торопливо пил кофе, налитый Коломбой, один из пастухов пошел оседлать и взнуздать лошадь. Потом и Орсо с Коломбой пошли в загон. Пастух поймал лошадь, но уронил седло и узду и, казалось, был в ужасе, а лошадь, помнившая рану прошлой ночи и боявшаяся за свое другое ухо, становилась на дыбы, лягалась, ржала и бесилась.

– Ну, торопись! – крикнул ему Орсо.

– Ах, Орс Антон! Ах, Орс Антон! Клянусь кровью Мадонны! – кричал пастух и сыпал бесчисленными и бесконечными, по большей части непереводимыми ругательствами.

– Да что случилось? – спросила Коломба.

Все подошли к лошади, и когда увидели ее в крови и с рассеченным ухом, то разом вскрикнули от неожиданности и негодования. Нужно сказать, что изувечить лошадь врага у корсиканцев означает и месть, и вызов, и угрозу. Только ружейным выстрелом можно отплатить за такое преступление. Орсо, долго живший на континенте, меньше, чем кто-нибудь другой, чувствовал огромное значение обиды, но, если бы в это время ему попался один из барричинистов, он сейчас же заставил бы его искупить обиду, которую приписывал им.

– Подлые трусы! – воскликнул он. – Вымещать на бедном животном свою злобу, а встретиться лицом к лицу со мной не смеют!

– Чего мы ждем? – воскликнула Коломба. – Они оскорбляют нас, калечат наших лошадей, и мы не ответим им? Мужчины ли вы?

– Мщение! – отвечали пастухи. – Проведем лошадь по деревне и возьмем приступом их дом.

– К их башне примыкает овин под соломенной крышей, – сказал старый Поло Гриффо, – он запылает у меня с одного маху.

Другой предлагал идти за лестницей от церковной колокольни; третий – высадить двери дома Барричини бревном, лежавшим на площади и предназначенным для какой-то постройки. Среди всех этих бешеных голосов слышен был голос Коломбы, объявлявшей своим телохранителям, что перед тем, как приняться за дело, каждый получит от нее большую чарку анисовки.

К несчастью, или, скорее, к счастью, эффект, на который она рассчитывала, поступив так жестоко с бедной лошадью, не достиг цели. Орсо не сомневался, что это варварское увечье было делом рук его врагов, и особенно подозревал Орландуччо; но он не думал, что этот молодой человек, которого он ударил и вызвал на дуэль, решит, что он стер свой позор, разрезав ухо у лошади. Напротив, эта мелкая и низкая месть усиливала его презрение к противникам, и теперь он мысленно соглашался с префектом, что подобные люди не стоят того, чтобы с ними драться. Как только он смог заставить слушать себя, он объявил своим смущенным сторонникам, что им следует отказаться от своих воинственных намерений и что суд накажет того, кто разрезал ухо его лошади.

– Я здесь хозяин, – строго прибавил он, – и я требую, чтобы мне повиновались. Первого, кто осмелится заговорить еще об убийстве или поджоге, я самого подожгу. Оседлать мне серую лошадь!

– Как, Орсо, – сказала Коломба, отведя его в сторону, – вы терпите, чтобы нас так оскорбляли? При жизни отца никогда Барричини не посмели бы изувечить нашу лошадь.

– Обещаю тебе, что им еще придется раскаяться, но наказывать негодяев, у которых хватает храбрости только для нападения на животных, должны жандармы и тюремщики. Я сказал тебе: суд отомстит им за меня… в противном случае тебе не придется напоминать мне, чей я сын.

– Терпение! – сказала Коломба со вздохом.