Лисьи чары

Хуань стал снова просить Вана насчет его изящной прозы. Ван решил, что люди, живущие вне мира, наверное, не знают о восьмичленных изложениях[46 - … не знают о восьмичленных изложениях. – Так в просторечии назывались сочинения на тему, взятую из классического конфуцианского канона, построенные на основе строжайшего антитетически-параллельного расположения частей и даже слов в строке. Части эти группировались приблизительно следующим образом: антитеза – основное положение; отвлеченное – реальное; не важное – глубоко значительное и т. д. Студент приучался сызмальства к этой манере писать сочинения, стараясь использовать любое слово из классического текста для развития темы. С 1487 по 1902 г. эти экзамены фильтровали китайских кандидатов на государственные должности, превратившись из идейного начинания в пустую тренировку.].

И вот он хвастнул своим сочинением, которое, как говорится, сделало его «венцом войска» экзаменующихся. Темой были следующие фразы[47 - Темой были следующие фразы… – Фразы из «Изречений и бесед» Конфуция и его школы («Луньюй», XI, 5). Параграф продолжается в оригинале так: «Люди не расходятся со словами [о нем] его отца, матери, братьев». Это еще очень многословная тема: бывало, что из всего параграфа давалось всего одно слово и учащийся, зная все окружающие слова, должен был из них соткать невидимую канву сочинения.]: «Как сыновне-почтителен – (этот) Минь Цзы-цянь!»

«Разламывание» темы у Вана гласило так: «Совершенный человек»[48 - … «Совершенный человек»… – Конфуций, который, передав потомству заветы совершенных государей древности, сам стал для потомства совершенным. Благодарные императоры награждали его титулами вроде: Первоучитель, Распространитель Просвещенности, Высшее Совершенство и т. д.] «похвалил сыновнее благочестие великого доблестного человека…»

Лу-юнь сказала тут, обращаясь к отцу:

– Совершенный человек ни разу не величает своих учеников по их прозванию[49 - Совершенный человек ни разу не величает своих учеников по их прозванию. – Действительно, Конфуций называл учеников по имени, и фраза, приведенная Ваном, считается по традиции искаженной. Вану, таким образом, ставится на вид его неосведомленность.]. Фраза «Как сыновне-почтителен!» – это как раз чужие слова.

Слыша это, Ван почувствовал, как настроение и вдохновение разом пропали, он стал тускло-унылым. Хуань улыбнулся.

– Девочка, что ты понимаешь? – сказал он дочери. – Не в этом дело… Суди исключительно о литературных качествах!

Ван опять принялся за декламацию. Но как только он произносил несколько фраз, каждый раз сестры непременно шептали что-то друг дружке – по-видимому, слова критики и осуждения. Впрочем, их шепот был неясен, ничего нельзя было разобрать.

Декламируя, Ван дошел до самого красивого места и заодно передал слово судьи-экзаменатора, как его именуют – «патриарха литературы»[50 - «Патриарх литературы», или «начальник литераторов» – собственно, не кто иной, как сам Конфуций, «учитель тысяч веков», но в литературе эти названия даются также начальнику экзаменационной сессии. То есть особым литературным судьям-экзаменаторам, назначенным на данную сессию.]. Там, между прочим, была следующая фраза: «Что ни знак, то больно подходящ!»

Лу-юнь при этом заявила отцу:

– Сестра говорит, что надо бы вычеркнуть слово «подходящ».

Публика не понимала. Однако Хуань, боясь, как бы эти слова не были издевательством, не решился расспрашивать далее.

Ван кончил декламировать и опять сообщил общий отзыв о сочинении, где, между прочим, стояло следующее:

– Барабан из гэ[51 - Гэ – особо выделанная баранья кожа, из которой в Западной Азии делали наилучшие ударные инструменты. Инструмент этот накладывался на костяную подставу, и в него били двумя палками. Говорят, что знаменитый танский император Мин-хуан (Сюань-цзун, 712–756) играл на этом барабане с величайшим искусством и увлекался им. Как-то раз весной, когда только что прошел ливень и вся природа сияла свежестью, государь составил новую мелодию и ударил в барабан… И вдруг ива и абрикос сразу тут же раскрылись. «Скажите, – обратился государь к сановникам, – ну разве ж нельзя назвать меня князем небесным?»]раз ударит – тысячи цветов одновременно упадут.

Фан-юнь опять, прикрыв рот, говорила с сестрой, и обе они так смеялись, что не могли поднять головы.

Лу-юнь опять сказала вслух:

– Сестра говорит, что барабан из гэ должен бы, собственно, ударить четыре раза!

Публика опять не поняла. Лу-юнь открыла рот, желая сказать, но Фан-юнь, сдержав смех, крикнула на нее:

– Смей только сказать, девчонка! Забью насмерть!

Публика пришла в большое смущение, и все стали друг перед другом догадываться и судить… Лу-юнь не могла вытерпеть.

– Вычеркнуть слово «подходящ» – это значит тогда: «Что ни знак, то больной, и, следовательно, не идет»[52 - Вычеркнуть слово «подходящ» – это значит тогда: «Что ни знак, то больной, и, следовательно, не идет». – Слово тун, как и по-русски слово «больно», имеет два значения, положительное и отрицательное. Вычеркнув последнее слово из вышеприведенной рецензии, имеем: «Что ни слово, то больное». Кроме того, здесь еще есть непередаваемый каламбур (тун цзэ бу тун).]. В барабан ударить четырежды – это значит: «Не идет, и опять не идет!»[53 - В барабан ударить четырежды – это значит: «Не идет, и опять не идет!» – Каламбур продолжается. Здесь слова бу тун – «не идет», то есть не проходит насквозь, не выходит из тупика, примененные сначала более образно к слову на своем месте, в смысле удачной легкости, достижимой ловким стилем, – применены, теперь уже более буквально, к звукам барабана, не проходящим наружу, неслышным и, значит, требующим повторения.]

Публика хохотала.

Хуань сердито выбранил дочь. Затем он встал со своего места и налил Вану чарку, извиняясь перед ним бесконечно…

Раньше Ван, хвастаясь и кичась своим талантом и своею славой, совершенно искренне не признавал тысячелетий… Теперь же, когда дошло до этого, дух его как-то осекся, упал… Он сидел и только потел, потел неистово.

Хуань, желая польстить Вану и утешить его, сказал:

– У меня, кстати, есть одно словечко… Прошу всех за столом дать ответное построение:

«У почтеннейшего Вана на теле повсюду нет ни одной крапинки, которая не напоминала бы яшму-драгоценность»[54 - «У почтеннейшего Вана на теле повсюду нет ни одной крапинки, которая не напоминала бы яшму-драгоценность». – Это шарада, которую надо, при совершенно одинаковом составе и расположении данных слов, понимать и перевести так: «Если возле знака ван нет одной точки, то он не похож на знак юй („яшма, нефрит“)», иначе говоря, вся шарада – простое описание иероглифа, которым изображается фамилия Ван («князь») и который действительно отличается от знака юй только тем, что с правого бока у него нет точки.].

Еще не успела публика справиться с антитезой, как Лу-юнь в тон отцу уже говорила:

«У досточтимого Миня на голове – еще проведи он полвечера – сейчас же образуется черепаха».[55 - «У досточтимого Миня на голове – еще проведи он полвечера – сейчас же образуется черепаха». – Точно так же построенная шарада означает: «Если сверху знака минь поставить половину знака си („вечер“), то получится знак гуй („черепаха“)». Минь – это, как мы видели, есть первый из двух знаков, изображающих прозвание Вана (Миньчжай). При особо почтительном обращении берут первый знак прозвания и прибавляют слово ван («старец»), которое, принимая во внимание китайскую патриархальность, может быть передано, как в переводе. Если прибавить к этому самое существенное для шарады, а именно то, что «черепаха», по очень многим соображениям и данным народной фантазии, есть самое скверное ругательство, означающее особенно часто мужа-рогоносца, то, пожалуй, вся сила и меткость этого издевательства станет вполне очевидной: если он еще так попадет впросак в течение этого вечера, то его женой завладеет более удачливый мужчина. Кроме того, здесь есть еще более непристойный намек, сравнивающий с головой черепахи, вытягиваемой вверх, вещь, не поддающуюся описанию.]

Фан-юнь усмехнулась[56 - Фан-юнь усмехнулась… – Если внимательно прочесть предыдущее примечание, именно Фан-юнь ответная шарада касалась в первую голову, ибо атаковала ее супружескую верность.], но сердито крикнула и рукой раза четыре повернула у девочки в ребрах.

Лу-юнь выскользнула от нее.

– Разве я вмешиваюсь в твои дела? – сказала она. – Ты же ругаешь его все время и не считаешь это проступком… А если фраза от кого другого, так уж и не позволяется?

Хуань крикнул ей, чтоб убралась, и она наконец со смехом ушла.

Соседи-старцы стали прощаться. Служанки проводили мужа и жену во внутренние покои, где лампы, свечи, ширмы, постели и вся мебель окружала их в самом полном и изысканном отборе. Ван поглядел еще – и в самой спальне, в альковах, увидел целые этажерки книг в костяных застежках[57 - … целые этажерки книг в костяных застежках… – Книги не заклеиваются в переплет, а укладываются в складной футляр из папки, обтянутой синим холстом, боковые стороны которого застегиваются костяными или роговыми застежками. Книг (из тонкой бумаги) вкладывается в футляр иногда до шестнадцати, причем каждая может быть в отдельности свободно вынута. Китайская книга, состоящая из нескольких тетрадей тонкой бумаги, охватывается особым складным футляром с пришитыми к лицевой стороне костяшками, которые застегиваются на петли, вшитые на одном из корешков.], нет такой, которой бы здесь не было. Стоило осведомиться о чем-либо трудном, как бы незначительно то ни было, книги, как эхо, отвечали бесконечностью[58 - … отвечали бесконечностью. – Не говоря уже о безбрежном море китайской изящной литературы, не поддающейся никакой каталогизации, ее осведомительный и научный отделы поставлены так, что о самом Китае все можно знать от самих же китайцев, – примечательное достоинство национальной культуры. «Бесконечность» – не гипербола в данном случае.]. Вот тут только Ван уразумел наконец безмерную безбрежность[59 - … Ван уразумел наконец безмерную безбрежность… – Перспектив знания, выходящих далеко за пределы экзаменационных учебников.] и познал стыд.

Дева позвала Мин-дан, и сейчас же, в ответ на зов, прибежала та, которая рвала лотосы, после чего Ван только и узнал ее имя.

Вану неоднократно приходилось сносить от жены насмешки и оскорбления, и он уже стал бояться, что на женской половине он лишается уважения. К счастью, хотя Фан-юнь на словах была резка, но в самой спальне, за занавесями, все-таки любилась и миловалась.

Вану жилось покойно. Делать было нечего – и он декламировал и напевал стихи. Жена сказала ему раз:

– У меня, дорогой муж, есть для вас хорошее словечко. Не знаю, согласитесь ли вы только его достойно принять?

– Что же это за слово? – спросил Ван.

– Начиная с сегодняшнего дня не писать стихов – этот один из путей, ведущих к прикрытию своей грубости.

Ван был сильно посрамлен и с этих пор, как говорится, «оторвал кисть»[60 - … как говорится, «оторвал кисть». – Китайцы пишут кистью и тушью по тонкой бумаге. Выражение «оторвал кисть» употреблено впервые о Конфуции, переставшем писать в силу особого знамения.].

С течением времени Ван стал теперь все более и более заигрывать с Мин-дан и как-то раз заявил жене:

– Мин-дан мне представляется благодетельницей: она спасла мне жизнь. Я бы хотел, чтобы мы обратили на нее внимание и словом, и иным выражением!

Фан-юнь была согласна, и теперь всякий раз, как в комнатах чем-нибудь развлекались, звали и ее принять участие. У нее и у Вана чувства стали еще живее. Иногда он давал ей знать взглядом и выражением лица, а рукой уже говорил. Фан-юнь стала понемногу замечать и громоздила на мужа упреки и брань. Ван только и мог, что мекать да некать, употребляя все усилия, чтобы только как-нибудь от нее отвязаться.

Однажды вечером он сидел с женой и наливал вино. Ему показалось скучно, и он стал уговаривать жену позвать Мин-дан, но та не согласилась.

– Милая, – сказал тут Ван, – нет ведь такой книги, которой бы ты не читала. Что же ты не помнишь эти слова: «Одному наслаждаться музыкой…»[61 - «Одному наслаждаться музыкой…» – Цитата из классической книги «Мэн-цзы» (I Б, 4): «Что более усладительно: одному наслаждаться музыкой или с другими вместе?» Ответ: «Ничто не сравнится с наслаждением, разделенным с другими!» Речь идет о возвышенном действии древней музыки на прояснение государственного ума, насыщаемого, так сказать, величием древности. Ван же, конечно, жонглирует серьезностью текста с чисто мальчишеским задором, что в Китае, как и у нас, и повсюду, в школьном обиходе всегда практиковалось.] и так далее?

– Я уже говорила вам, – отвечала Фан-юнь, – что вы бестолковы! Сейчас это вы доказали с еще большей очевидностью: вы не знаете, кажется, где в этой фразе полуостановка и остановка[62 - … вы не знаете, кажется, где в этой фразе полуостановка и остановка. – Для того чтобы понять эту шутку, надо иметь в виду две вещи: во-первых, что при абсолютной неизменяемости китайских слов ни по частям речи, ни по родам, числам, падежам и т. д. остановка речи не на своем месте создает совершенно иной смысл; во-вторых, что в шаньдунском диалекте, на котором говорил автор этих рассказов, знак лэ («удовольствие»), читаемый в значении музыки (в пекинском наречии юэ), читается яо и как таковой легко смешивается с яо («хотеть»). Тем самым женщина проделала с классическим текстом, приведенным выше, следующее: она остановилась, шутки ради, не там, где следует, снабдила свое чтение вставкой пояснительных (не имеющихся в тексте) слов и затем произнесла слово юэ («музыка») на своем наречии, придав ему, однако, смысл яо («хотеть»). В тексте рассказа шуточная версия зафиксирована уже измененными иероглифами, и расшифровать ее нелегко.]. «Один хочешь, – да, это веселее, чем если другие хотят. Спроси об удовольствии: кто его хочет? – Отвечу: не я!»

Засмеялась и прекратила разговор.

Как-то раз случилось, что Фан-юнь с сестрой отправились в гости к соседней девушке. Ван воспользовался их отсутствием, сейчас же вызвал Мин-дан, и они свились клубком в самом полном наслаждении. К вечеру Ван почувствовал в «малом брюшке» небольшую боль. Боль прошла, но передняя тайная вещь целиком вобралась внутрь. Страшно напуганный, Ван сообщил об этом Фань-юнь.

– Это уж, конечно, милая благодарность Мин-дан, – сказала она ему.