Лисьи чары

Ван не смел скрыть и изложил все в настоящем виде.

– Скажу тебе по правде, – отвечала она, – эту беду, которую ты сам же наделал, нет возможности поправить никакими мерами. Раз не болит, ну пусть так, терпи.

Прошло несколько дней, улучшения не было. Ван был в тоске и унынии, радостей стало маловато. Фан-юнь понимала его настроение, но не интересовалась и не расспрашивала. Она только глядела на него в упор, и осенние воды ее глаз так и перекатывались, светлые, чистые, словно утренние звезды.

– Про тебя, милая, – говорил ей Ван, – можно сказать словами: «Если на душе чисто, то зрачки светлые».

– Про тебя, милый, – отвечала, смеясь, Фан-юнь, – можно сказать словами: «Если на душе нечисто, то ляоцзы исчез».

Надо заметить, что слово му[63 - Надо заметить, что слово му… – Так, конечно, в шаньдунском наречии. В Пекине: мэй.]– «нет», как, например, в выражении му-ю – «не имеется», небрежно читают вроде моу – «зрачок»[64 - … в выражении му-ю – «не имеется», небрежно читают вроде моу – «зрачок». – Помимо этого замечания автора рассказов, переводчик должен указать на то, что Фан-юнь воспользовалась следующей фразой из того же параграфа, ловко подставив вместо слов: моуцзы маоянь – ляоцзы моуянь, где все выделенные иероглифы пишутся с одним и тем же определителем «глаз».]. Этим она и воспользовалась для шутки.

Ван проронил улыбку и стал жалобно умолять дать ему какого-нибудь снадобья.

– Вы, сударь, – отвечала она, – не изволили слушать хорошие слова. Раньше, до этого, вы, не правда ли, думали, что я ревную, не зная, что эту прислугу нельзя было к себе допускать. До этого я вас действительно любила, а вы вели себя вроде, знаете, «весеннего ветерка, подувшего коню в уши»[65 - … «весеннего ветерка, подувшего коню в уши». – Цитата из Ли Бо (701–762):«Люди, слыша это, всегда кивнут головойСловно весенний ветер, подувший коню в ухо».Здесь слову «весенний» придан более чувственный характер.]. Вот поэтому-то я и плюнула на вас, бросила и нисколько не жалела… Однако делать нечего: попробую полечить, так и быть. Впрочем, врачу полагается непременно осмотреть поврежденное место!

И вот она полезла в одежду и стала приговаривать:

– Желтая птичка, желтая птичка! Не сиди в шиповнике![66 - – Желтая птичка, желтая птичка! Не сиди в шиповнике! – Пародия на стих из «Шицзина» (I, II, 6):«Летит, летит желтая птичка,Садится в шиповник».]

Ван не заметил, как расхохотался вовсю. Похохотал и… выздоровел.

Через несколько месяцев Ван стал думать, что отец у него стар, а сын мал, – крепко-крепко все время об этом думал. Наконец сказал об этом жене.

– Что ж, – сказала она, – вернуться тебе домой нетрудно. Только уж соединиться нам снова время не наступит!

Ван заплакал, и слезы покатились по обеим щекам. Он стал упрашивать ее идти домой вместе с ним. Тогда она стала об этом так и этак раздумывать; наконец согласилась.

Старый Хуань перед их отъездом дал прощальный обед. На обед пришла Лу-юнь с корзиночкой.

– Нам с тобой, сестра, приходится проститься перед дальним путем. Мне нечего подарить тебе. Однако я все боялась, как бы вы, добравшись до южного берега моря, не остались без дома, и вот дни и ночи я сидела над изготовлением для вас помещений… Не обессудь же на моей неуклюжей работе!

Фан-юнь приняла подарок с поклоном и стала внимательно его рассматривать. Оказалось, что сестра из тонких трав сделала дома и терема. Те, что побольше, были величиной с душистый лимон, а те, что поменьше, – с мандарин. В общем, таких домиков она сделала больше двадцати штук, причем в каждом из них все балки, стропила, столбы, скрепы – хоть считай: все отчетливо-отчетливо сделано одно за другим. В комнатах же мебель вроде кроватей с пологами, диванов и т. п. была сделана величиной с зерно конопли.

Ван отнесся к этому как к детской забаве, но в душе изумился такому мастерству.

– Я должна вам, сударь, сказать теперь все по правде. Мы все здесь земные блаженные[67 - Мы все здесь земные блаженные. – По одной из китайских теорий бессмертия, неумирающие люди делятся на категории небесных, земных, человеческих, водных и других бессмертных. Всем им присвоено название сянь – «блаженный», и только те, которые могут изменить свой вид, как им угодно, называются шэньсянь – «святые гении», «бессмертные духи». Читатель уже видел, как Ван за высокомерие был свержен с небесных обителей.]. Так как у нас с вами была заранее предопределенная судьба, мне пришлось с вами соединиться. Собственно говоря, мне не хотелось бы пойти по красному, как говорится, праху[68 - … по красному, как говорится, праху… – Красным прахом, вероятно не без влияния картин лёссовой пыли, в сухие дни застилающей все красно-желтым туманом, называется в поэтико-философском китайском языке мир сует, жалкий мир людей.], и, только приняв во внимание, что у вас есть старик-отец[69 - … приняв во внимание, что у вас есть старик-отец… – Рассказы Пу Сун-лина изобилуют примерами почитания старших (сяо) – главной добродетели патриархального Китая, которая лежит в основе всей конфуцианской морали, определяя как семейный уклад, так и общественный, ибо сыновняя почтительность простирается и на почитание отца большой семьи – государя.], я не позволила себе воспротивиться. Подождем, пока небо не решит его годы, и обязательно вернемся сюда.

Ван выразил ей свое уважение и согласился.

Хуань спросил:

– Вы как? Посуху? В лодке?

Ван, зная, что морские волны представляют опасность, пожелал ехать сухим путем. Только они вышли из дому, а кони и экипажи уже ожидали их у ворот. Простились, откланялись, сказали: «Поехали!»

Мчались с огромной быстротой. В мгновение ока очутились уже на берегу моря. Ван, видя, что дальше нет сухого пути, приуныл. Тогда Фан-юнь вынула штуку белого шелка и бросила ее по направлению к югу – и шелк превратился в длинную плотину, шириной в несколько сажен. Миг – и проскакали через нее. Теперь она начала понемногу сдавать, и в одном месте ее уже промывали воды прилива. Куда ни глянь, на все четыре стороны расстилались бесконечные дали.

Фан-юнь остановила коней, слезла с повозки и, вытащив из коробочки изделия из соломы, вместе с Мин-дан и другими служанками разложила их и расставила, как требовалось. Не успел Ван отвернуть глаза, как все это превратилось в огромные постройки.

Муж с женой вошли, переоделись, не видя ни малейшей разницы с той обстановкой, которая была у них на острове. Даже в спальне столы, кровати и все-все было премило.

Дело было уже к вечеру, они так и остались ночевать.

Рано утром жена велела Вану пойти встретить и привезти того, кого собиралась кормить-поить. Ван велел оседлать коня и помчался в родное село.

Прибыв туда, он увидел, что его дом принадлежит уже другой семье. Стал расспрашивать односельчан и узнал, что мать и жена уже, как говорится, по закону живых существ стали былью. Отец же старик был еще жив, но так как сын Вана пристрастился к азартной игре и вся земля с хозяйством исчезла, то он, видя, что у своих родных внуков нечего искать пристанища, нанял себе угол в деревушке к западу от них.

Когда Ван еще только ехал домой, мечты о службе и славе все еще в его душе не остывали. Теперь же, слыша о всех этих делах, почувствовал глубокую боль и огромную печаль. «Пусть даже, – думал он, – богатство и знатность можно захватить и унести… Чем это будет отличаться от пустого цветка?»

Погнал лошадь к западной деревушке. Увидел на отце грязную, рваную одежду… Весь он был дряхлый, хилый, жалкий. Встретились отец с сыном и давай плакать до потери голоса.

Спросил, где его негодный сын. Оказывается, он пошел играть и до сих пор еще не вернулся.

Ван посадил отца в повозку и поехал с ним обратно. Фан-юнь явилась на поклон, потом велела разогреть воду и пригласила старика вымыться. Поднесла ему парчовые одежды и поместила в надушенных покоях. Мало того – велела привести к нему, невзирая на даль, его приятелей, стариков, чтобы ему было с кем потолковать и вместе выпивать. Вообще, она угощала его и ухаживала за ним лучше, чем то бывает в какой-либо знатной и родовитой семье.

Вдруг неожиданно в один прекрасный день в этих местах появился сын Вана. Ван отказался его принять: не велел даже впустить его. Дал двадцать ланов, велев передать ему через людей, чтобы он взял эти деньги и купил на них жену, озаботясь затем добыванием средств к жизни. Если же он еще раз появится, то, мол, под ударами плетей тут же умрет.

Сын заплакал и ушел.

С тех пор как Ван приехал домой, он с людьми не очень-то охотно вел знакомства и обычные приемы. Однако, если случайно к нему заходил кто-нибудь из друзей, он обязательно принимал и угощал роскошно и щедро, в смиренной вежливости уйдя далеко от своих прежних дней.

Был только один друг, некто Хуан Цзы-цзе, который в былое время учился с ним вместе и был, между прочим, один из знаменитых, но застрявших на пути ученых-стилистов. Его Ван оставлял у себя как можно дольше и постоянно говорил с ним по душам, одаряя его при этом и деньгами и прочим в высшей степени щедро.

Так они прожили года три-четыре. Старик Ван умер. Ван израсходовал десятки тысяч на гадателей[70 - Ван израсходовал десятки тысяч на гадателей… – В соответствии с патриархальной религией и культом предков, смерти в Китае всегда уделялось чудовищное внимание. Похоронный обряд необычайно сложен и тянется мучительно долго. Место, где надлежит похоронить покойника, избирается магическим компасом в руках гадателя-геоманта (конечно, шарлатана), и откупить его надо любой ценой. Гадание о выборе кладбища считается первой обязанностью каждого сына или дочери. Геомант же, разумеется, не торопится, и все это время гроб стоит в доме (только богатые могут переправить его в храм). Гроб делается поэтому с особой заботливостью, и щели его заливаются знаменитым китайским лаком, не пропускающим газов. Панихида может тянуться чуть ли не месяц. Для заупокойного служения приглашаются всевозможные служители культа, дабы привлечь побольше духов. Все это стоит огромных денег. Ритуал похорон обставлен с предельной роскошью: покойника несут в тяжелом двойном гробу и в тяжелом балдахине, для чего требуется много носильщиков; перед ним несут всякого рода древние символы почтения к важной персоне; женщин сажают в экипажи и т. д. Одна похоронная обрядность могла истощить благосостояние зажиточной семьи надолго. Гаданье по поверхности земли (геомантия), как известно, более всех других стран развито в Китае, где ни одно дело, особенно похороны, не проходит без того, чтобы заинтересованное лицо не потратилось на гадателя, который, важно вращая перед ним замысловатыми чертежами, прорицает то или иное (вернее, то, а не иное) будущее.], выбиравших для могилы место, и затем похоронил со всею сложностью обряда.

К этому времени Ванов сын уже успел взять жену, которая забрала его в руки, и он стал играть уже с некоторыми перерывами. И вот в день похорон, подойдя к гробу, он наконец получил возможность быть признанным со стороны второй матери; Фан-юнь, увидя его, тотчас же признала, что он может вести дом, и подарила ему триста ланов на расходы по покупке поля и хозяйства.

На следующий день Хуан и Ванов сын отправились к Ванам навестить их. Глядь – все постройки и здания исчезли, и куда все делось – неизвестно.

Талисман игрока

Даос Хань жил в храме Небесного Правителя[71 - … жил в храме Небесного Правителя… – То есть в храме Чжан Тянь-ши – главного мага и повелителя бесов. Полный его титул, согласно одному религиозно-мифологическому роману «Возвышение в ранг духов», известному памяти каждого китайца, гласит: Небесный Правитель, Человеколюбец, Совершенный, Великий Царь.], находящемся в нашем уездном городе. Он делал много волшебных превращений, и все звали его святым гением. Мой покойный отец был особенно дружен с ним и всегда, когда бывал в городе, его навещал.

Однажды они с покойным дядей направились в город и решили проведать Ханя. Как раз он им встречается на дороге, дает ключ и говорит:

– Пожалуйста, идите вперед, откройте дверь и усаживайтесь. Через самое небольшое время я тоже приду.

Они делают, как он говорит, являются в храм, отпирают замок – а Хань уже сидит в комнате. И вещей в таком роде было очень много.

Один из моих родственников – давно уж это было – имел пристрастие к азартным играм. Через моего покойного отца он тоже познакомился с Ханем. Как раз в это время в храме Небесного Будды появился некий хэшан, специализировавшийся на игре в домино. Игру он вел очень широко, и вот мой родственник увидел это и пристрастился. Собрал все свои деньги и пошел играть. Последовал крупный проигрыш, после которого душа его загорелась еще сильнее. Переписал, заложил землю и хозяйство – опять пошел. К концу ночи все было спущено. Побрел с унылым, грустным видом неудовлетворенного человека и на пути зашел к Ханю. Настроение у него было тяжелое, безрадостное, говорил, теряя нить и порядок мыслей…

Хань стал расспрашивать, и человек рассказал ему все как есть.

– При постоянной игре, – смеялся Хань, – не бывает без проигрышей. Вот если бы ты мог перестать, закаяться, – я б тебе все это вернул.

Мой родственник сказал ему тогда:

– Если только удастся, как говорится, «жемчужинам вернуться в залив Хэ»[72 - …«жемчужинам вернуться в залив Хэ»… – Намек на историческое повествование I в. н. э., рассказывающее о том, как некий Мэн Чан, сосланный в Хэпу (залив Хэ на южных окраинах китайского побережья), где население занималось добычей жемчуга, устранил алчные охоты на них прежних правителей, которые мучили народ бесконечными ловлями, согнавшими жемчужницы с места, и вернул драгоценности в родной залив.], то я железным пестом разобью кости вдребезги.