Георгики. Первая и четвёртая книги в переводе Елены Иванюк

Или обширного мира властитель?
Иль Олимпийцев собранье великое
Бога, венчанного миртом наследным,
Примет плодов и погоды владыкою?
Фуле далекой хозяин победный,
Богом бескрайних ты явишься вод?
Только тебя будет чтить мореход,
Станешь для Фетии зятем желанным,
Все ее воды получишь приданым?
Станешь ли новой звездой, с небосклона
Месяцам путь освещая неспешный,
В месте, где Деву преследуют Клешни?
Знаю: собрание звезд Скорпиона,
Яркие лапы сложив добровольно,
Неба тебе предоставит довольно.
Будь же кем хочешь. (На троне вовеки
В Тартаре всё же тебе не сидеть:
Нет в тебе бешеной страсти владеть,
Хоть и дивились Элизию греки,
И Прозерпина подземная, внемля
Матери, редко выходит на землю.).
Дай нам, о Цезарь, легчайшего шага,
Мы новички: похвали за отвагу.
Мне и стихам, в земледелии робким,
Путь этот внове. Поэтому сжалься,
С нами пройди по нехоженой тропке,
Частым молитвам и впредь отзывайся.
Ранней весной, с поседевших хребтов
Лишь заструится ручей ледяной,
Если Зефиром согретый, готов
Тотчас рассыпаться ком земляной,
Бык у меня, замычав от натуги,
Тянет глубоко увязшие плуги,
Лемех до блеска натрет борозда.
Только такие, я думаю, нивы
Слышат молитвы крестьян бережливых.
Дважды морозь их и парь: и тогда
Столько колосьев… обрушишь овины!
Плуг мой впервые на поле целинном?
Что ж, постараюсь – к чему неизвестность? —
Выучить ветер, причуды погоды,
Как тут исконно пахали и местность:
Те ли, иные ей нравятся всходы.
Место – и хлебу, и лозам усатым,
Где-то – плодовым. А в почве другой
Травы зеленые сами собой
Лезут. И видишь, наверное, сам ты:
Бивень – Индийский, а крокус – из Тмола;
Неженок Савских – душистые смолы,
Жидкость бобровая – с Понта, металл —
Голый Халиб – не иной, – нам прислал.
Ветвь олимпийская всадника конного —
Конь из Эпира… С начала времен
Местности всякой – особый закон,
Хоть б в житьё ещё Девкалионово:
Камни он бросил – и в мире безлюдном
Вырос крепыш, человеческий род.
Так! Коль жирна твоя почва, нетрудно:
В месяцах первых, как начался год,
Пусть ее вспашут быки-силачи,
Пусть провернут черноземные глыбы.
Так их прожарить на славу могли бы
Спелые пыльного лета лучи.
Но при Арктуре на почве худой
Ты осторожной пройдись бороздой:
Так – и колосьям богато родиться
Вредный сорняк помешать бы не мог;
Так – и воды не исчахнет крупица,
Та, что живит худосочный песок.
Да. И к тому же еще позволяй,
Чтобы под паром окрепли поля:
Пусть через год отдыхают спокойно
И не рожают налитые зерна.
Впрочем, в сезон подходящий неплохо
Рыжие зерна засеивать в поле,
Там, где стручки шелестели фасоли,
Волчьих бобов или вики-гороха:
Чащей шуршащей они поднялись,
Стебель ломается – только коснись.
Чахнет же грунт под овсом или льном,
Маком, как Лета, наполненным сном.
Всё же и там за работу берись:
Год через год на сушеные почвы
Жирный навоз – чтоб, родившим, помочь им, —
С пеплом чумазым носить не ленись.
Так, отдохнув, чередуя плоды,
Грунт, и не вспахан, воздаст за труды.
Часто, к тому же, поджоги спасают
Почву, с плодами вовек не знакомую,
С треском солому пожрав невесомую.
Силы ли тайные землю питают?
Может, бесплодность сгорает в углях?
Потом выходят ненужные воды?
Иль, отдышавшись под жаром, земля
К семечкам юным открыла проходы?
(Это известно, что влагу по ним
Почва приносит росткам молодым.)
Может быть, грунт, подвергаясь закалу,
Трещин глубоких сжимает немало,
Семечко скрыв от настырных дождей,