Резервный день

После злополучных чипсов лучшей из девочек стала Злата. Да, если честно, она и была лучшей. Злата на гимнастику вообще с трёх лет ходила и считалась самой способной. Мама говорит, что в спорте больше шансов у простых людей, что народные гены ? сильные и выносливые. Злата – дочка парикмахерши, отца она и не знает. Наверное, это и есть народные гены?

6 Злата

Злата росла в парикмахерской. («Сын полка», ? говорила о Злате моя мама.) Парикмахерская так и называется – «Старая», она в центре города, на проспекте Красной Армии, за домами Оболтусов, за нашим домом, там, где – спонтанный цветочный рынок, который папа раньше «оберегал», наказывая полицейских, жаждущих получить с торговок мзду. (Теперь это не папина прерогатива, а жаль: цены на цветы выросли). В отличие от цветочного рынка, в Старой парикмахерской цены всегда были дорогие. А «химия» и «краска» у Златиной мамы стоит столько же сколько в Москве. Мама Златы—хороший мастер, виртуоз, «золотая расчёска», но она… странная. Злата говорила, что её мама – толкинистка, но это напоминало мне толокнянку, и больше ни о чём не говорило. Ещё все знали, что мама Златы – «немножко пьяная». Забирая Злату, подруги её мамы так и объясняли тренеру: «Немножко пьяная. Мы заберём. Не бросать же ребёнка». Они и на спектакли Злату водили в ДК, и на «ёлки», и в церковь, а в школу с первого класса Злата с Максом ездила. Сейчас, давно уже, Златина мама пить бросила. Но Злата и раньше ничуть не стыдилась мамы:

?Если чуть-чуть не хряпнет, стричь не может, ?Злата так всем и объясняла, кто о её маме спрашивал.

Злату знали все: и мирошевчане, и дачники, и постоянные из года-в-год паломники-туристы. Рядом с парикмахерской была площадка с песочницей, на которой с грудного возраста Злата целый день паслась, как коза на поляне. Тренер по гимнастике её, трёхлетнюю, в песочнице и разглядела. Над Златой никто не трясся, никто ничем её не загружал, никто не бегал во дворец спорта записывать на гимнастику, никто не таскал её на собеседование в гимназию. Директор, и учителя, и секретарь в Старой парикмахерской – постоянные клиенты. В парикмахерской со Златой провели «собеседование», там же и документы для школы приняли. Медицинскую карту Злата в школу только в классе третьем притащила – сама прошла врачей в больничке и постепенно сделала все необходимые прививки, которые ей до школы никто не делал. Школьная медсестра тоже стриглась в Старой парикмахерской и терпеливо ждала карту, терпеливо напоминая из месяца в месяц об опасности подстерегающей гимнастов, не привитых от столбняка.

Чипсы Макс по-прежнему носил. И тренер, как и до инцидента, ничего не замечала. Как бы ничего. Потому что если раньше действительно можно было не заметить, то теперь не заметить стало нельзя. Многим детям родители специально стали приносить после тренировки не только сок (в котором и сока то нет, один сахар и кислота), но и чупа-чупсы, и «киндеры». Родители узнали о наказании за чипсы от парикмахерш.

? Уже и чипсы ребёнку после тренировки нельзя! Кошмар! ? жаловались парикмахерши остальным родителям.

7 Травля

На следующий год, за год до школы, положение моё в группе стало невыносимым. Я стала чем-то вроде козла отпущения. Ко мне придирались, надо мной смеялись. Смеялись над одеждой и чешками, над рюкзаком и неверно выполненным упражнением, над тем, как я двигаюсь – издевались над всем. Верховодили всем Злата, Макс и Моллюск. Они сплотились. Если в предыдущий год они действовали по одиночке, то теперь ? командой. Я стала их панически бояться. Я умоляла маму не водить меня на гимнастику. Мама завела «канитель» про борьбу за жизнь и «место под солнцем». Папа же посоветовал дарить тренеру подарки. Мама сказала:

? Когда я в больнице работала, я от подарков отказывалась.

? Но ты деньги брала, ? спорил с ней Илька. Он всегда и во всём с ней спорил. («Возраст такой», ? спокойно объясняла мама и почти не обижалась на Илькины «подколы».)

? Мама договаривалась о дополнительной работе, ? объяснил для меня папа.—А то ты сейчас подумаешь чёрт знает что.

? Да, – продолжала мама. ? Я брала деньги за уход, как сиделка, в «хирургии», в отделении! В реанимации люди умирают, там деньги не принято персоналу давать. А там работа каторжная. Тут же ? тренировка с детьми, ерунда же!

Но всё же ради меня мама постаралась. Стала дарить и цветы, и чай. Тогда у мамы не было поставок элитных чаёв из Сибири, только свои, тогда мама ещё только начинала.

За травами мы с мамой стали прогуливаться, как только я в два с половиной года смогла подолгу ходить и по чуть-чуть бегать. Мы сушили травы под навесом на балконе, а упаковывали их в комнате. Мама дарила тренеру чаи, маркированные только что организованным ею ООО «Экология питания». (У нас сразу была очень красивая упаковка: на пёстром фоне—сотни цветков, пятном ? силуэт органа – сердца, почек и т.д. ? в зависимости от состава смеси.) Обычный цветочный чай по обычному маминому авторскому рецепту: общеукрепляющий (когда чай просто общеукрепляющий на упаковке был нарисован силуэт человека). Цветки жасмина, которого у нас навалом в посёлках, цветки липы – липы навалом даже в городе, и полевые цветы: василёк, синий и луговой, чертополох и пеперминт (мята перечная) – эта у нас в горшках круглый год на подоконниках. За счёт василька чай ? красивый. За счёт вяленого чертополоха – лёгкая горечь. Всё элементарно. Но о чертополохе никто не знает, его обыкновенно не кладут в сборы. Мама опытным путём пришла к такому рецепту. Она проверяет на себе и на папе. И на нас с Илькой иногда. Рецепт чая – это достаточно формальная запись. В каждом регионе одни и те же травы имеют разный вкус. Травы надо чувствовать.

Тренер обрадовалась. Я заметила: чаЯм всегда все рады, потому что чай независимо от состава ? это наслаждение, это связь с природой, натощак ещё и очищение организма. Минимум калорий при букете вкусов, раздражающих не только пищевые рецепторы, но, по цепочке, центры наслаждения мозга. В смеси пастельные оттенки сухих цветов радуют глаз. Зимой, засыпая чай в заварочный чайник или в чашку, вспоминается весна, пробуждение природы, первая любовь. Дальше, настаивая чай минуту-две пациент, то есть потребитель, вспоминает романтические летние увлечения, курортные романы, путешествия, паломничества к святым местам, зной, море или горы, степь ? кому что. Если ничего этого не было, человек начинает освобождаясь от зажимов, мечтать, представлять то, что ему хочется. Грезить, что называется, наяву. Человек погружается в мир трав и мир фантазий, в мир природы, в мир божественный… Спокойствие, расслабление, отдых, релакс – вот разгадка того, почему мамино предприятие сразу же не прогорело, хотя папа был уверен в обратном. «Есть вещи, ? говорила мама, ? которых мужчине не понять. Покупают же элитные сорта кофе». «Так то кофе. Кофе есть кофе», ? отвечал папа.

Когда в последние самые успешные годы мамины продажи росли, и ООО «Экология питания» стало приносить небольшую, но стабильную прибыль, папа стал говорить: «Наше кофе – это чай».

После подарков я снова стала первой в строю. Но если тренер меня хвалила – все хихикали. Больше того – девочки стали мне говорить, что я никакая ни первая и ни вторая, а блатная, и по правде, по честному, я должна стоять в строю и на упражнениях последняя. Обидные слова о несправедливости кололи меня больнее старых. Я бесилась и злилась, не зная как доказать, что «всё по правде» – а все передразнивали меня и ещё больше радовались и издевались. Я умоляла маму больше не возить меня в спортивный центр. Но мама резонно говорила:

? И куда тогда? Дома сидеть?

? В ДК «Октябрь» на танцы, ? говорил Илька. – Они у нас в школе знаешь как классно выступают.

? Там только станок, а силовых упражнений нет. Гимнастика – это осанка – на всю жизнь, растяжка – на всю жизнь. Да пусть эти плебейские дети бросают, а мы не бросим ни при каком раскладе. Если что – у нас папа в милиции. Так им и говори. Что пожалуешься в милицию. Безобразие!

Усвоив, что от гимнастики мне не отвязаться, я через силу заставляла себя ходить на тренировки. Папа так мне и сказал после того, как я закатила очередную истерику и легла поперёк входа в квартиру на коврик-половик, отказываясь идти на тренировку:

? Иди на гимнастику как на бой, на битву, как в тюрьму в конце концов. Помнишь как в обезьянниках у нас в дежурке люди сидят? И ничего, да ещё ругаться некоторые не боятся. И ты привыкай.

Папино сравнение с тюрьмой помогло. На гимнастике я теперь представляла дежурку: решётчатые двери, за ними – банкетки. Банкетки я представляла на месте козла и бревна. Я представляла, что кричу и прошусь в туалет, настаиваю на чём-то. А мне с тоном превосходства отвечает дежурный, кричит на меня, а я , из-за решётки, как это делали подвыпившие задержанные, ? кричу в ответ. Я стала злиться, огрызалась, обзывалась и, если пинали ногами, сзади, исподтишка, стала пугать папиными санкциями. Меня никто не боялся, но мои угрозы и жёсткие ответы «ты мне так, а я тебе вот так» помогали мне самой. Жизнь разбилась на периоды, циклы: внутри отрезка времени менялось моё настроение: до тренировки оно становилось тоскливым, сразу после тренировки – свободным, парящим. После тренировки, допустим в четверг, пока шла до дома, держась за руку Ильки или мамы, я чувствовала себя самым счастливым самым свободным человеком на свете! Я думала: «Упс! До субботы свободна. А в субботу по-новой ? обезьянник».

8 Нагнетатели

Избили меня в двадцатых числах мая, на последнем занятии. Позади была показательная тренировка, где родители охали, бабушки кричали что-то дебиловато-наиглупейшее типа «Руки прямо! Ноги! Следи за ногами!» Все эти родители ужасно мешали, стояли кто с фотоаппаратом, кто с камерой… Конечно же Старая парикмахерская была вся в сборе. Три парикмахерши хлопали Злате и вообще всем, четвёртая держала в руках шикарный букет – так, что её лица и видно не было, остальные в голос обсуждали детские стрижки.

После показательной тренировки половина группы на последнюю тренировку просто не пришли.

? Самые стойкие, ? рассмеялась тренер. – Я думала: никто не придёт. А вы – вот: тут как тут.

? Платные занятия, вот мама и погнала, ? тоньше и противнее обыкновенного пропищал Моллюск.

Мы тренировались на половине зала, а с другой половины на нас пялились малюсенькие дети, которых притащили на просмотр, как когда-то нас. Тренер кричала:

? Зачем так рано привели? На восемнадцать-ноль-ноль назначен просмотр!

Но дети и родители не уходили из зала. Их становилось всё больше. Кто-то начал кричать:

? Где раздевалка?

И тренер сказала нам:

? Всё, ребята. До свидания. Кто едет со мной в лагерь, с тем увидимся. Переодевайтесь, пожалуйста, побыстрее. Свет в раздевалке не выключаем, не балуемся.

Я счастливая побежала в раздевалку. Наконец-то! Всё лето без гимнастики, и, главное – без них, без этих отвратительных Макса, Златы, Моллюска и остальных… У меня сильно болели мышцы. Это случалось часто от микроразрывов, я привыкла. Я села на лавку и стала снимать купальник, я ни на кого не смотрела. И вдруг – не могу найти свой пятнистый рюкзак. Только что был, стоял на лавке рядом со мной, и ? пропал. Я ничего не сказала. Я надела чешки и стала ходить по раздевалке – искать. Все подозрительно молчали, сопели, быстро одевались и обсуждали мультсериал «Медвежонок».

? Это для малышни, ? пискнул Моллюск.

Макс сказал:

? Ищут, ищут – не отыщут, тушат-тушат – не найдут, ? и открыл мешок с чипсами.

Макс никогда не переодевался. И тогда как был в футболке и шортах, так и остался, только чешки сменил на сандалии.

Злата стояла в золотой юбочке, розовой майке со стразами, которыми только-только начинали украшать одежду (у Златы всегда были потрясающие футболки) и спортивной котомкой на плече…

? Пошли?

? Пошли, ? сказал Макс.

? Пока! – Злата помахала мне почти дружелюбно, почти без издёвки.

? Пока! – обрадовалась я тому, что Злата впервые за три года попрощалась со мной.

Ушли. Ура! Я вздохнула спокойно: ничего, мама придёт и найдёт мой рюкзак. Просто тренировка закончилась раньше, вот мамы и нет. Я и ещё три девочки сидели в раздевалке. Остальные убежали носиться во двор. В раздевалку заходили родители из нашей группы, с удивлением смотрели на меня, спрашивали, что произошло, прощались и уводили своих детей. Я осталась одна. Без рюкзака, в чешках и трусах, с купальником в руке. Мама опаздывала… Вдруг погас свет, стало черно – в раздевалке не было окон. От испуга я ринулась к двери, хотела выбежать, но кто-то толкнул меня. Ещё и ещё. Ещё и ещё. Кто-то ударил меня в живот, а кто-то в шею. Я закричала. Тогда меня повалили на пол и пару раз ударили ногой. И по спине. И ещё в скулу. Ногой! Всё. Я лежу одна, приподнимаюсь. Всё пропало. Голос Ильки

? Арина! Что такое? Почему в темноте?!

Свет зажёгся. На полу валяются мой рюкзак и мои вещи. Я реву. Больше от испуга, чем от боли. Илька убежал. Вернулся минут через десять, сказал:

? Я когда шёл в раздевалку, навстречу, пробежали какие-то дети. Но столько людей сейчас у зала, я этих детей не нашёл. Избили? Нет? Ничего… шрамы украшают женщину.

Пока мы шли домой, шея с одной стороны распухла, болела нога: то ли мышца, то ли из-за того, что меня сильно пнули.