– Говоришь, значит, Абиль покончил с собой?!..
Но Муслим этого не говорил. И в разговоре они ни разу не произносили имени ни Абиля, ни его жены.
Газанфар неожиданно встал:
– Что же уже поздно, я пошёл.
Потом вытащил из чемодана женский платок, подарил его невесте.
– Это тебе.
– Спасибо. Только не торопитесь. Поезд в город будет ещё не скоро.
– Какой город?
Потом о чём-то подумал и опрокинул прямо на траву всё содержимое чемодана: женское платье, женские туфли, шёлковый платок, шерстяную шаль, шерстяной жакет.
– Давай здесь расстанемся – сказал Газанфар.
Сказал с такой категоричностью, что Муслим не нашёлся, что возразить.
Газанфар уже собирался двинуться в путь, когда прямо у него под ногами замяукала кошка.
Газанфар узнал свою кошку. Он наклонился, погладил её.
Кошка потёрлась о ноги Газанфара, замяукала.
Много лет назад, когда семья Газанфара переехала в город кошку оставили в селе, она здесь состарилась, ослепла, облезла.
Газанфар вздохнул:
– Животные оказывается преданнее людей.
И вдруг Муслим понял причину приезда Газанфара.
Всё он знал, мясник Газанфар, обо всём был наслышан, и о том, что семья его переехала в Баку, и о том, что дети Абиля жили в Сумгаите, и что жена Абиля осталась здесь в селе одна.
Может быть, он и вернулся в это село за женой Абиля.
Возможно, об этом знала и жена Абиля, но дверь так и не открыла, так и осталась за дверью, не в силах сдержать слёз.
Газанфар мог бы сломать дверь, проломить окно, но переступить через могилу Абиля он не смог.
Газанфар стоял прямо и смотрел в сторону кладбища.
– Да будет раем твоё там место, Абиль – сказал он.
Потом добавил:
– Я пошёл бы наведать его могилу, но в таком виде нельзя, грех.
И как-то странно улыбнулся.
– Будь здоров – сказал он Муслиму – я пошёл.
Муслим стоял и смотрел ему вслед.
На следующее утро кошку нашли мёртвой, она утонула в реке.
Газанфар же, как ушёл, так и пропал, от него больше не было вестей.
Как ушёл, так и пропал».
По ту и эту сторону каменного забора…
«После того, как арба увезла его родителей, то ли в Сибирь, то ли в Ашгабад, то ли в Мазандаран или Ардебиль, остался Муслим жить с дядей, его женой, его дочерью, «амигызы» (?miqizi), как он её называл.
Дядин сын (?mioglu) уехал учиться в город, приезжал только на каникулы.
Все они жили в одной комнате. Там и спали. Стелили на полу. Около очага спал дядя. В стороне от него спали его жена и дочь. Муслиму стелили возле двери.
Дядина дочь спала в платье, как можно иначе, грех. Конечно, Муслим не чужой, но всё-таки мужчина (kisi xeylagi).
Во дворе выл ветер, внутри горел очаг, трещали дрова. Муслиму было жарко возле двери, как же спал там дядя, укутавшись в одеяло. И другие не обращали внимания на жару. Но нет, вот дядина дочь оттолкнула ногой одеяло…
Бедная девушка, в такую жару, была бы возможность, кожу бы содрала, а она спит в платье?!..
Днём дядина дочь становилась почти девочкой; таскала воду, доила козу, чистила хлев. Красивы или уродливы были руки, ноги этой девочки-девушки, Муслим не знал. О других девушках их села Муслим знал. Только не про эту. Эта девочка или девушка, вместе с руками и ногами была дядина дочь, его честью, его совестью.
Не девушка вовсе.
Обнажённые ноги, которые по ночам, в тусклом свете очага, сбрасывали одеяло, не имели отношения к дядиной дочери. Просто они устали от тяжёлой дневной работы и пытались успокоиться, освободившись от одеяла.
Проклятье дьяволу, который пытается сбить тебя с верного пути! О чём ты думаешь?!..
Муслим протягивал руку, накрывал эти ноги одеялом, но руки свои так и не убирал.
Боже мой, а вдруг эта девушка проснулась бы, и обнаружила руки Муслима на своих ногах. С ума сошла бы, право, сошла бы с ума!..
Ты сам сумасшедший, откуда ты знаешь, что она спит?!..
Да нет же, спит! В самом деле, спит!..
В тот год столько женщин было на свете. Куда не посмотришь, кругом одни женщины.
Какой это был год?
Причём здесь год. Дело не в годе, а в самом человеке, кровь играет, вот и мерещатся одни женщины.