Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Можно сказать иначе (вновь по М. Хайдеггеру), осознаём мы это или не осознаём, среди повторяющихся микромгновений жизни вдруг возникает «восприятие бьющегося сердца времени» и «философия, обнаруживая во времени смысл бытия, может обострить наше восприятие бьющегося сердца времени – мига».

Вот и получается, что в одной семье просто играют в карты, пьют чай за столом, рассказывают анекдоты и совершенно не отдают себе отчёт в том, что в эти мгновения «бьётся сердце времени». В других семьях, всё очень натужно, и у мужа, и у жены высокие амбиции, они очень серьёзны. Но «сердце времени» не бьётся, вот муж и норовит куда-нибудь смыться, где, скорее всего также не «бьётся сердце времени», но можно занять себя чем-нибудь, подобном наркотикам, где время поедается большими кусками.

Не будем спорить, что раньше курица или яйцо, что раньше миг, микромгновения жизни, или обнаруживаемый смысл бытия, существует ли исходная концептуальная установка или о ней мы узнаём post, после того как проживаем микромгновения жизни, через рефлексию над ними. Именно потому, что неизвестно, что раньше курица или яйцо, на мой взгляд, не следует разделять бытовые, низкие кухонные микромгновения и внебытовые, высокие, гостиные, напротив, полнота мига должна обнаруживаться в самых обыкновенных, самых обыденных состояниях.

В этих состояниях, в этих словах будто включается (или не включается) невидимый счётчик, и возникает нечто подобное древнегреческой «алетейи», просвет каждодневного бытия.

Речь идёт не о миге высокого блаженства

…«остановись мгновение, ты прекрасно»[295 - Строчка из драмы И. Гёте «Фауст».], подходит, скорее, для любви, а не для повседневной жизни…

оно принципиально не может остановиться, иначе оно потеряет свою магию, свою обыденность, но может быть, подспудно, бессознательно мы останавливаем этот миг, чтобы запечатлеть не столько его «прекрасность», сколько его полнейшее спокойствие, отрешённость, близкую к буддийской нирване.

Попросту говоря, это и есть жизнь со своими приливами и отливами, со своими всплесками и замираниями и своим возможным, высоким мигом. Если повезёт

…в этом «повезёт» прячется и исходная установка, и потенциальная решимость, но никак не какие-либо предустановления свыше, исключающие «свободу воли»…

то эти микромгновения дадут новый стимул, чтобы спокойно выйти в такой неравновесный, дисгармоничный Большой мир.

Если повезёт, то эти микромгновения станут главным человеческим пристанищем, надёжной обителью Души и Духа, и тем самым дадут новый стимул к творчеству.

Если повезёт, то эти микромгновения жизни, в конечном счёте, и позволят реализовать то, что можно назвать судьбой человека в том значении, в каком мы сами создаём свою судьбу, т. е. в значении отличном от Рока, Фатума, и прочее.

Эти микромгновения в их кажущейся обыденности, повторяемости, монотонности и становятся, в конечном счёте, испытанием для мужчины. Испытанием на готовность к ответственности в повседневной (повторяющейся, монотонной) жизни.

Испытание женщиной, едва ли не самое главное испытание для мужчины, которое он должен принять как величайшее благо своей жизни.

Если хватит на это мудрости и решимости.

…остаётся сказать несколько слов о себе

Надо ли говорить, что настоящий текст во многом является личностным, хотя нигде не переходит грань, за которой начинаются просто воспоминания. В последней главке позволю себе ещё несколько личностных шагов, вплотную подойдя, но, не переступая, грань исповедальности.

Мне недавно пришлось познакомиться, с двумя любопытными книжкам Джин Шинода Болен[296 - Болен Джин Шинода – психолог юнгианского направления.], юнгианского аналитика и профессора психиатрии в Калифорнийском университете Сан-Франциско: «Богини в каждой женщине», «Боги в каждом мужчине». Идея книги заключается в том, что есть архетипы, управляющие жизнью женщин и мужчин. Эти архетипы наиболее полно воплощены в древнегреческих богах и богинях. Так вот, познавая архетипы древнегреческих богов и богинь, можно более или менее ясно увидеть на кого мы похожи от рождения, кем пытаемся стать, что не приемлем в себе, что в результате получается, и т. п.

Конечно, книгу Джин Шинода Болен, как и, в целом, аналитическую психологию К. Г. Юнга[297 - Юнг Карл-Густав – швейцарский психиатр, основоположник аналитической психологии.], не следует принимать за «истину в последней инстанции», но она, несомненно, содержит в себе огромный креативный потенциал, и, в этом смысле, углубляет (и «утончает») наши представления о нас самих, о человеке вообще, о мужчине и женщине, в частности. Так вот, в свете этой книги я вновь задумался о том, на кого из древнегреческих богов, более или менее, похож я,

…в этой «похожести» нет ничего от избранничества, просто обычная психологическая классификация…

чего во мне нет, что по жизни было неприемлемым, что в результате получилось.

Прежде всего, наткнулся на архетип, связанный с Аполлоном. В обыденном сознании Аполлон, прежде всего, бог красоты, я говорю принципиально не об этом, даже комплексы подобные мне чужды. И не в значении Аполлона как бога солнца, искусств (особенно музыки), пророчества, стрельбы из лука, любимого сына, законодателя и карателя, покровителя медицины, защитника пастухов, и пр., и пр. И даже не в смысле таких эпитетов, как «яркий», «сияющий», «чистый».

Что же остаётся?

А остаётся, на мой взгляд самое главное, что и получило распространение не столько как образ Аполлона, сколько как «аполлоническое», в значении гармоничного, спокойного, уравновешенного, облагороженного, а также в значении порядка и максимальной предсказуемости любых намерений и поступков человека.

Всего того, что в том же древнегреческом сознании является антиподом «дионисийского»[298 - «Дионисийское» – от Дионис, древнегреческий бог виноделия. Аполлоновское и дионисийское – понятия, введённые в эстетику немецким философом Ф. Ницше, для обозначения глубинных принципов искусства и культуры. Прежде всего, используются для характеристики древнегреческой культуры.], как экстатического, безудержного, вакхического.

Слишком мало во мне сил и энергии (витальности[299 - Витальность – жизненная сила, жизненная энергия.]), чтобы осмелиться на дионисийское, всё, что связано с этим архетипом, буря, натиск, бесшабашность, оргийность, меня пугает.

Как мне представляется, к «аполлоническому» во мне следует прибавить архетип Гефеста[300 - Гефест – в древнегреческой мифологии бог огня, покровитель кузнечного ремесла.], не в смысле ремесленника и изобретателя, и не в смысле лукавого шута, умеющего превращать в своеобразный бурлеск даже собственное уродство, а, прежде всего, в значении затворника и трудоголика.

Возможно, для полноты картины, следует добавить и нечто от архетипов других богов, (чуть-чуть архетип Гадеса[301 - Гадес или Аид – в древнегреческой мифологии бог подземного царства.]) но куда легче сказать, что не приемлю, и что не могло получиться, как бы я не пытался этого достичь. Это, прежде всего, архетип Зевса[302 - Зевс – в древнегреческой мифологии верховное божество Олимпийского пантеона.], который воплощает в себе царство воли и власти, и архетип Ареса[303 - Арес – в древнегреческой мифологии бог войны.], как воина, танцора и любовника.

Но при всём при этом следует принять во внимание, что «аполлоническое» и «дионисийское» являются у древних греков не только антиподами, но и противоположными сторонами одной медали, дотронься до аполлонически невозмутимой древнегреческой скульптуры, обнаружится дионисийские экстаз и оргийность.

Или можно сказать и по-другому, «аполлоническое» существует не само по себе, не как обрамление полого сосуда, не как пустая, внешняя облагороженность, не как порядок, лишённый внутренней энергии, не как музыка, в которой отсутствуют диссонансы, а как некий предел, некая гармонизация, некое ограничение «дионисийского» «аполлоническим».

Так вот, как мне представляется, оставаясь на позициях «аполлонического», я готов к восприятию другой его стороны, «дионисийского», пониманию бездны, великих страстей и пр., пр. Но только к пониманию, или только к созерцанию. Даже если окажется, что в реальности не выдержу, сломаюсь, сдамся.

Вот поэтому с какого-то времени почувствовал себя феминистом, не в банальном значении защиты прав женщины, а в понимании того, что в архетипическом женщины больше «дионисийского». И в зависимости от того как на это посмотреть, это может пугать, особенно если относишься к женщине как к собственности, а может вызывать восторг от вечного удивления, вечной неожиданности, вечной непредсказуемости.

Благородный мужчина может сказать женщине, что готов её простить. Я готов пойти дальше, хочу её понять.

В этом вечном стремлении к постижению другого человека как женщины, её бездны, её внутренней экспрессии, её, в каком-то смысле неведомой мне силы, и есть моя исповедальность, до той грани, до которой способен дойти.

И именно по этим причинам этот очерк (можно придумать и иное жанровое определение) посвящён женщине как жене.

Раздел четвертый

Мои публикации: античные этюды

…несколько предварительных замечаний к «античным этюдам»

Многие годы-десятилетия всё свободное время отдаю древним грекам. Конечно, без знания древнегреческого языка, без работы над первоисточниками, без выбора предметного исследовательского фокуса, без постоянного участия (присутствия) в соответствующем научном сообществе, и т. д., и т. п., говорить о серьёзном исследовании невозможно. Но таких задач не ставил и не ставлю. В моём случае это скорее не изучение, а общение.

Тем не менее, с какого-то времени стал задумываться, способен ли найти пусть маленький, но свой люфт в огромном массиве литературы по Древней Греции. Если не исследовательский, так популяризаторский, если не для широкой читательской аудитории, подобно замечательной и, действительно, занимательной книги «Занимательная Греция» М. Гаспарова[304 - Гаспаров Михаил – российский литературовед и филолог-классик, историк античной литературы, переводчик. Широкую известность обрела его книга «Занимательная Греция».], так для локальной аудитории.

Тогда и начал писать «Мою Древнюю Грецию», просто для моих внуков, без надежды когда-нибудь её завершить. Написал семь глав из планируемых десяти, застрял на восьмой, «Пайдейя»[305 - Пайдейя – категория древнегреческой философии, приблизительно соответствующая современному понятию «образование».]. Не потому что тема оказалась трудней других, совсем по другой причине.

Как-то незаметно, параллельно с «Древней Грецией» начал работать над книгой о гендерных проблемах. Работа затянулась на несколько лет. И вот сейчас, когда дошла очередь до моих публикаций, которые собирался включить в книгу, вспомнил про свою «Древнюю Грецию», и про «этюды» (назовём этот жанр так) на античные мотивы, которые успел напечатать в Интернете. Решил включить в «публикации» не только эти «этюды», но и пару отрывков из незавершённой книги.

Можно ли назвать этих мифических и полумифических персонажей «мужчиной» и «женщиной». Во всех случаях, небесные страсти перекликаются с земными, а земные с небесными, что у греческих богов, что у земных и смертных мужчин и женщин.

Несколько отрывков из незавершённой книги «Моя Древняя Греция»

Гефест: замужество Афродиты

Гефест

…чтобы не утяжелять текст, не буду давать дополнительные ссылки на древнегреческих богов и героев…

известен был среди богов не только как самый искусный мастер, практически единственный среди Олимпийских богов трудоголик, весь день проводящий в кузнице за работой. Он был известен ещё и своим уродством.

Напомним его историю:

Родился Гефест от Зевса и Геры. Родился таким хилым, что его мать, Гера, чтобы не мучить себя жалким зрелищем, решила сбросить его с вершины Олимпа. Но падение закончилось для Гефеста благополучно: он упал в море, где к нему на помощь тут же поспешили Фетида и Эвринома, та самая, которая восстала обнаженной из Хаоса и высидела Мировое Яйцо.