Амурский сокол

Подойдя к роскошному конному экипажу, запряжённому молодыми ухоженными лошадьми, Грибский, прежде чем сесть, задержался возле рослого усатого мужчины, одетого в новенький мундир губернского секретаря[10 - Гражданский классный чин в царской России. Для присвоения чина губернского секретаря не обязательно было быть дворянином.] Корпуса лесничих.

– Ну что, Никодим… Благодарю тебя за усердие! Ты славно служил мне.

– Рад был стараться, ваше высокопревосходительство!

– Надеюсь, в лесном департаменте не посрамишь честь мундира. Ведь я за тебя поручился. Труд лесного кондуктора трудный – его получают настоящие знатоки и ценители леса. Отдавай всё своё умение и душу этому благородному мирному делу. Ты знаешь, что за упорство, трудолюбие, выносливость и твёрдость духа лесных кондукторов называют «лесными подшипниками»?

– Буду одним из таких «подшипников», ваше высокопревосходительство! – сказал Никодим, выпятив грудь. – Благодарствуйте за доверие!

Бывший губернатор потрепал Никодима по плечу и сел в экипаж.

– Трогай!

Новоиспечённый губернский секретарь приложил руку к козырьку форменной фуражки и не опускал её до тех пор, пока экипаж Грибского, покачиваясь на рессорах, не скрылся в клубах пыли.

Сборы Никодима были скорыми. Имущества он за время службы у губернатора не нажил, если не считать подаренной лошади. Правда, имелись кое-какие сбережения: всё жалованье, получаемое на службе, он относил в местный банк. Ведь жил на казённых харчах, а для себя ему было мало что нужно. До некоторых пор…

Навьючив лошадь провизией и немудрёными пожитками, Никодим пустился в путь. Губернский лесничий проводил его до начала вверенного участка и, вкратце объяснив обязанности, засобирался обратно.

– Двигайся по этой просеке, не ошибёшься! – сказал он, махнув рукой. – Она приведёт тебя к жилью.

Лесная изба располагалась в удивительно красивом месте – на обширной травянистой поляне, по правой стороне которой протекал извилистый ручей. Ниже по его течению была устроена запруда, то ли бобрами, то ли прежним хозяином – это новосёлу предстояло выяснить позднее. Что ему открылось сразу по прибытии, так это то, что богопорученный участок леса шёл под уклон и потому был виден отсюда, в том числе из окон избы, как на ладони: зелёный хвойный покров тянулся на многие вёрсты, ближе к горизонту играя синевато-серо-коричневыми оттенками.

Первым делом Никодим подготовил место в сарае для лошади, а саму её пустил кормиться в загон – там росла трава по колено. Затем принялся за обустройство нового жилья: вычистил дом от хлама, оставленного несколько месяцев назад прежним хозяином, поправил входную дверь, выскоблил закопчённые дочерна стены и потолок, отремонтировал топчан и разложил свой скарб. Провозился до сумерек. Хотел было полюбоваться оранжево-красным закатом на безоблачном небе, но едва остались силы на то, чтобы наскоро сварить кашу и вскипятить чай, на топчан он не лёг – рухнул замертво.

…В ту ночь приснился Никодиму осязаемый до яви сон: будто пахнет в его лесной избе блинами. Глядь, а у зева печи стоит Марья в белом вышитом фартучке, на сковороде шкворчит масло. Точно – его изба. Вон и ружьё висит на гвозде, и бревенчатая стена, собственноручно вычищенная, светится янтарно-жёлтыми боковинами.

Посмотрел в окно, а там темно – что за чёрт! Хочет позвать Марью, но не может. Вдруг она сама оборачивается… но на Никодима смотрит улыбающееся лицо Ликин.

– Никодзиим! Цы проснулся?! Всцавай, сейчас будем блинчики кушаць!

И тянет к нему руки. А руки-то Марьины… Он их помнит. Такие мягкие, пухлые, нежные… Хватают его эти руки и ведут к двери, открывают, а там… баня, жарко натопленная. Лезут вдвоём на полок: Никодим раздетый, а Марья как была в платье с фартучком, так и ложится в нём. Ей совершенно не жарко – Никодиму мочи нет терпеть. Полез вниз, на пол, облиться холодной водой. Ищет, шарит руками, а воды-то нет. Нащупал кое-как ручку двери, толкнул со всей силы и… проснулся от грохота упавшего стула.

Никодим поставил стул на место у топчана, попил воды и, прежде чем начать одеваться, ещё некоторое время сидел, отходя от сонного дурмана.

Когда вышел на крыльцо, над поляной стоял молочный туман. На востоке, где должно было взойти солнце, образовались прозоры, и сквозь них голубело небо. Веял лёгкий предутренний ветерок.

Лошадь Никодима по кличке Гроза встретила хозяина горделивым потряхиваньем чёрной гривы. Она была редкой горностаевой масти: серая в яблоках шерсть, чёрные грива и хвост. Кличка кобылы соответствовала её характеру – во время сабельных атак на китайские посты она бесстрашно наседала на врага, как грозовое облако, и не раз выносила хозяина из безнадежных, казалось бы, передряг. Ко всему прочему Никодим знал её как невероятную сластёну.

– Ну что, Гроза? – окликнул он боевую подругу, протягивая ей небольшой кусочек сахара. – Нравится тебе здесь?

В ответ лошадь тихо заржала и потянулась губами к ладони. Никодиму столь непривычно было видеть Грозу мирно пасущейся среди безбрежной таёжной зелени и пестроцветья поляны, что он решил её не тревожить и, оставив в загоне, отправился делать первый обход участка в одиночку.

Должность помощника лесного смотрителя с первого дня пришлась Никодиму по душе. Никакой растерянности и замешательства он не испытывал, по наитию зная, как и что должно делать.

Во-первых, с тайгой необходимо знакомиться, если ты волею судьбы обязан находиться здесь. Показать себя тайге – мол, вот он я, прошу любить и жаловать. А самому постараться познать лес: потрогать руками деревья, погладить, поговорить с ними, узнать, где лежбища зверей, их берлоги, тропы, чтобы не попадаться им на пути, зря не шуметь. Во-вторых, с собой всегда следует брать котомку, где лежат спички, топор, ручная пила, сменная одежда и запас провизии на день.

Знакомство с тайгой Никодим решил начать с правой стороны просеки. Путь его пролегал через ручей, делающий крутой изгиб у поляны. Он перебрался на другой берег по стволу упавшего поперёк потока дерева, балансируя с помощью карабина. Спрыгнув на землю, подобрал вещмешок, который заранее перебросил. Просека выглядела достаточно ухоженной. При необходимости по ней можно было проехать на телеге с лошадью.

Но, пройдя вёрст пять, Никодим наткнулся на валежник – несколько сухих деревьев, сломанных ветром, преградили путь. Пришлось потратить полдня, распиливая стволы, чтобы расчистить дорогу.

Хотя работа спорилась, Никодим не забывал прислушиваться к лесу – шуму деревьев, крику сов, пению птиц. Свой лес есть свой лес… Надо научиться различать его звуки. Это случайный проезжий может не придавать никакого значения тому, где находится: ему что ельник-черничник, что зеленомошник – всё едино.

На небольшом бездымном костерке Никодим вскипятил чай, перекусил и засобирался в обратный путь. Вскоре начнёт вечереть, а путь неблизкий. Завтра проедет по этой же просеке на лошади. Самые толстые стволы валежника не удалось убрать – Гроза поможет.

Возвращение хозяина кобыла встретила громким ржанием: соскучилась.

– Ну здравствуй, Гроза! Сейчас, сейчас – выпущу из загона. Давай, иди погуляй! Только, извиняй, стреножу тебя.

Никодим присел и путами связал передние ноги Грозы, оставив между ними расстояние с локоть. Лошадь уже давно привыкла к такому ограничению свободы и стояла смирно. Затем внимания хозяина потребовала телега, стоящая под навесом: он заменил оглоблю, проверил колёса, стал смазывать оси дёгтем.

– Бог в помощь!

Никодим от неожиданности вздрогнул и обернулся через плечо. В десяти шагах от него стоял невысокий мужчина с карабином в руке и угловатым туеском за спиной. Туесок был закреплён ремнями на манер вещевого мешка.

Никодим выпрямился и, отложив ведерко с дёгтем, сказал:

– Благодарствуйте! Проходите, гостем будете!

– Я Иван. Иван Дементьев. Сосед твой. Мой участок справа за холмом. Мы, стало быть, коллеги.

Никодим не понял последнего слова, но виду не подал, сообразив – Иван такой же кондуктор леса, как и он сам. Обрадованно протянул руку:

– Никодим.

– Знаю, – сказал Иван. – Вчера ко мне заезжал наш лесничий. Сказал, мол, новый помощник на соседнем участке, помоги на первых порах. Пришёл посмотреть, как ты тут. Да не с пустыми руками. Вот…

Он снял со спины туесок, поставил на землю и… достал щенка. Погладил того по голове и передал Никодиму.

– В нашем деле без собаки никак, – продолжил Иван. – Пару месяцев назад моя лайка ощенилась. Всех раздал уже, а этот последний с помёта. На мать похож. Моя Умка – рабочая собака. Зверя чует за версту. И этот будет такой же – я в собаках знаю толк.

– Ну уважил, Иван! – воскликнул обрадованно Никодим. – Благодарствуй! Я всё думал давеча, где хорошего пса найти…

– Собака, – сказал Иван, закуривая трубку, – это первый помощник в лесу. Она и зверя найдёт, и предупредит, ежели есть опасность.

– Ну что мы здесь стоим, Иван?! – встрепенулся Никодим, не выпуская из рук щенка. – Пойдём в дом, сейчас самовар вскипит.

– Добро, – согласился Иван. – Ежели позволишь, заночую у тебя. На ночь глядя в лесу бродить не след…

– Конечно, Иван! – перебил Никодим. – Заходи, расскажешь про здешнее житьё-бытьё.

Пока гость вытряхивал трубку о каблук, Никодим занялся щенком, определив ему место возле печки на тряпице.

– Полежи пока… сейчас-сейчас… Ты, Иван, проходи, садись…

Потом скрылся в сенях, возился там и кряхтел, пока с довольным видом не принёс кусок грубошёрстной овчины – разрезал старый тулуп, найденный среди вещей прежнего хозяина. Расстарался Никодим для четвероногого дружка – переложил с тряпки на мягкое кучерявое ложе. Тот остался доволен: вальяжно разлёгся, зевнул, широко раскрыв маленькую пасть, и гавкнул. Мужчины в один голос рассмеялись.

Между тем Никодим поразился тому, как не вяжутся ясные синие глаза нового знакомого с его возрастом: на вид Ивану было за пятьдесят. Вскоре, во время чаепития, хозяин, озадаченный столь вопиющим несоответствием, спросил: