Амурский сокол

Когда табор встал, его передали старой цыганке, не выпускающей изо рта дымящуюся трубку. Травами и заговорами она выходила парня, но выправить обезображенное лицо, конечно же, была бессильна – нос его провалился, как у сифилитика, от лба через правый глаз на щеку протянулся неровный шрам, исчезли два передних зуба; даже голос изменился – стал приглушённо-хриплым, будто простуженным.

Ерофея не сильно печалило, что из-за этого ему дали кличку Сиплый, называли за глаза сифилитиком: чем страшнее он в глазах людей, тем лучше. По-настоящему бывший конокрад страдал только от невыносимых приступов головной боли, во время которых проклинал всех лошадей на свете, да и цыган в придачу…

Сиплый появился на просеке неожиданно – совершенно не в том месте, откуда уходил в дозор. Обрадовался ему лишь Фёдор, политические встретили настороженно, а Иван равнодушно, лишь подумал: «Вот чёрт уродливый! Ходит, как зверь!»

– С гужевым транспортом нам не гужеваться, лошади каюк, – сказал вожак. – Там у мужика карабин…

Сиплый жестом подозвал к себе товарищей и понизил голос настолько, что было слышно только своим – политические ничего не разобрали.

Глава 3. Встреча в лесу

Сергею едва хватило начатков мужества, чтобы не заплакать, когда Никодим схватился за карабин.

– Чтобы бедное животное не мучилось, – сказал он, – надо пристрелить…

– Никодимушка, давай вылечим Грозу! – воспротивился мальчик. – Ты же можешь, я видел, как ты её раньше лечил…

– Так это было дома, сынок. А сейчас мы далеко уехали. На руках не унесём – тяжёлая. Оставить её здесь – звери задерут. Ты иди пока к просеке, я догоню. Да не забудь свой мешок. Нам надо засветло добраться до заимки дяди Ивана…

Мужчина присел на землю возле лошади и начал нашёптывать ей ласковые слова, поглаживая холку; как только мальчик скрылся из виду за стволами деревьев, он встал и передёрнул затвор карабина.

Серёжа тем временем углубился в кусты, где зажал уши, не желая слышать выстрела, даже глаза зажмурил от невыносимого чувства жалости к несчастной Грозе. Поэтому он не услышал, как хрустнула ветка за спиной, и не сразу понял, что произошло, когда чья-то грубая шершавая ладонь зажала ему рот.

Запоздалая попытка вырваться была пресечена сильной рукой и злым шёпотом:

– Цыц, паря! Иди вперёд и не пищи! Придушу!

Серёжа, решив до поры до времени не трепыхаться, хладнокровно дал вытащить себя на просеку. Там он увидел ещё четверых незнакомцев: двое из них сидели на земле со связанными руками, а двое других стояли с оружием в руках – с револьверами. Серёжа видел такой у лесничего.

– Федя, ты мальчишку-то отпусти, – сказал один из них сиплым голосом. – Пусть голос подаст… а мы его батяню, значит, здесь обождём. Только из рук не выпускай. Убежит ещё.

Шершавая ладонь освободила рот Серёжи, но тут же цепко схватила за ворот. Он брезгливо вытер рукавом губы и не издал ни звука. Бандит тряхнул его за шкирку:

– Кричи!

– А незачем ему кричать – тута я! – неведомо откуда пророкотал басовитый голос.

Бандиты заозирались, но не сумели сквозь листву разглядеть условный жест, который показал Серёже из зарослей можжевельника его крёстный отец. Мальчик немедля понял, какой приём ему следует применить, чтобы освободиться от захвата.

Он крепко схватил Фёдора за рукав и, резко закрутившись вокруг своей «оси», упал на спину, увлекая его за собой. Пока падал, успел выставить прямую ногу вверх, целя в открытое горло бандита. Тот, потеряв равновесие, грузно упал, напоровшись на жёсткую, тренированную пятку мальчика.

* * *

Серёжа загодя был подготовлен своим попечителем к подобным ситуациям, ведь им приходилось жить в краю ссыльных каторжан: по тайге бродило немало лихих людей. Если сам Никодим, полагаясь на свою неимоверную силу, мог постоять за себя, то из Серёженьки ему предстояло кропотливо воспитать бойца.

На помощь себе в этом деле он призвал Онганчу, который не признавал огнестрельного оружия за его шум и грохот. Тунгус изготовил Серёже лук и стрелы, научил пользоваться ножом и ставить капканы, а Никодим обучал крестника умению обращаться с казацкой саблей, нагайкой и карабином. К семи годам Сергей всем этим недурно владел.

Труднее всего ему давалась буза[12 - Буза – самое частое в употреблении название, и вместе с бойцовской мелодией и пляской это понятие обозначало как саму драку, так и боевую технику. Впервые о бузе как об искусстве упоминается в книге «Ода кулачному бойцу» И. С. Баркова, датируемой 1750 годом.]– казачье боевое искусство, напоминающее пляску, – во многом потому, что не имел напарника своего возраста, да и физически это было очень тяжело.

– Буза, – говорил Никодим, – это, сынок, подготовка движений, из которых в бою вырастают удары, защиты и броски. Так что пляши! Это готовит казака к сражению стоя, лёжа, сидя и на корточках.

Грузное телосложение не мешало ему показывать Серёже, как совершается хождение вприсядку, качение, прыжки и падения.

– Старики говорили, что раньше «ломание бузы» было обязательным в подготовке всадников наряду с джигитовкой. Упавший с коня всадник вприсядку может уйти от сабельного удара, выбить из седла противника и завладеть его конём, проскочить под брюхом скачущей лошади и подрезать ей паховину. А до чего же хороша буза в толкучке…

Под звуки бубна Онганчи и частушки Никодима мальчик почти ежедневно ломал бузу.

Ходи, хата, ходи, хата,
Ходи, курица, хохлата,
Ходи, сени и порог,
И сметана, и творог.[13 - Казацкие плясовые частушки.]

Ему требовалось достичь «плына», то есть плясать, выпадая из ритма пляски и музыки, петь припевки в такт и лад своим телодвижениям.

Ой, топни, нога,
Не жалей сапога,
Тятька новые сошьёт
Или эти подошьёт.

Никодим заверял, что буза пригодится, когда случится в жизни Серёжи настоящая драка, – тогда он всё-всё увидит иначе, как бы со стороны.

Пойду плясать —
Дома нечего кусать:
Сухари да корки —
На ногах опорки.

Как-то раз уставший Серёжа упал без сил под ноги Онганчи и взмолил Никодима о пощаде:

– Не могу больше! Зачем мне это надо? Почему так тяжко? Лучше из лука стрелять или из карабина.

– Э, паря, – сказал ему тунгус, – трудности на самом деле являются частью твоей цели. Думай только о цели – каким ты станешь сильным и смелым. Помощником Никодиму… и мне…

– Не жалей его! – возмутился Никодим. – Идите из лука стрелять, раз он боится трудностей в бузе. Сегодня лишаю тебя карабина за проявленную слабость, Сергей!

Мальчик с поникшей головой отошёл с тунгусом к соломенным мишеням. Там и продолжили беседу.

– Онганча, скажи… как надо преодолевать трудности?

– Вот смотри! Ты сейчас будешь стрелять из моего лука. Представь, что мишень далеко и ты её не видишь, потому как утренний туман. Разве ты будешь бороться с туманом? Нет! Ты выберешь другую позицию или подождёшь, когда подует ветер и туман развеется. Теперь мишень видна, но дует боковой ветер. Разве ты будешь бороться с ветром? Опять нет! Ты определяешь его направление и делаешь поправку, выпуская стрелу немного под другим углом. Но мой лук тяжёлый и тугой, у тебя не хватает сил натянуть тетиву. Разве ты будешь бороться с луком? Нет! Ты будешь каждый день тренироваться, укреплять свои пальцы и мышцы, с каждым разом всё сильнее натягивая тетиву.

– Но есть же люди, которые стреляют из лёгкого лука, и когда нет тумана и ветра.

– Никогда не смотри на других, – улыбнулся Онганча. – У каждого свой лук, свои стрелы, свои мишень и время для выстрела. И твоё тоже наступит когда-нибудь.

Тунгус наклонился к Серёже и, понизив голос, спросил:

– Хочешь, открою тебе страшную тайну, мой мальчик?

– Да, хочу! – сказал так же шёпотом Серёжа. – Скажи!