Полынь – трава горькая

– А им наших можно?

– Нельзя так. Не правильно это. Мы не они.

Лейтенант, покачиваясь, отошёл от бойцов и сел у дерева…

Дед Иван смотрел парад. Перед ним стояли два стакана с водкой. На одном лежала горбушка хлеба. По фронтовой традиции, за всех погибших. Он вспоминал. По морщинистой, впалой щеке, оставляя влажный след, скатилась слеза.

Вот он стоит над трупом лейтенанта. Ещё минуту назад, они разговаривали, смеялись. Курили. Свист. Взрыв мины. И вот лейтенант лежит на земле, смотря в небо остекленевшим взглядом. В руке продолжала дымиться "козья ножка". Ваня, наклонился и закрыл ему глаза. Жгучая ненависть высушивала слезы жалости на его глазах. Он взял пистолет лейтенанта. Подошли остальные бойцы, молча постояли над командиром, и, подняв, унесли в лесок. Вскоре появилась в лесу ещё одна незаметная могила, где вместо памятника легла пилотка…

Три человека ползли по обледенелым отвалам грязи, к своим окопам. Кислый запах горелой взрывчатки и ещё чего-то тошнотворного, перемешивался с запахом мёрзлой земли. Оружие привычно оттягивало руки. Боеприпасов не было. Но бросать оружие никто не собирался. Осветительные ракеты то и дело зависали над их головами. Время от времени стучал пулемёт то с одной, то с другой стороны.

И когда они услышали – Стой, кто идёт! – радости не было предела.

– Свои! Свои-и-и-и! Дошли…

Дальше были допросы. Проверки. И в итоге его оставили в полку. Сыном полка.

Дальше были бои. Было отступление. Ещё не раз пришлось ему стоять у могил погибших однополчан. Первое ранение. Первая медаль…

По брусчатке Красной Площади двигалась колонна грозной военной техники…

Однажды Ивана отправили во взвод крупнокалиберных пулемётов ДШК, базировавшийся неподалёку. ДШК на полуторках. Этакий вариант тачанки. Он уже собирался вернуться в свою роту, как объявили тревогу. Началась атака немцев. Около двухсот фрицев пошли в атаку. Под ружьё собрали всех, даже поваров и посыльных. Набралось человек двадцать. И два расчёта пулемёта ДШК.

Атаку отбили. Как выжили? И как отбили? Многие считали это просто чудом. Но радовались все искренне. Конечно же, главная заслуга в этом была пулемётов ДШК и слаженные действия их расчётов.

После боя один из бойцов, их тех, кто стоял за ДШК, позвал Ивана посмотреть, как отработали пулемёты. То, что увидели солдаты на поле боя, произвело на них тяжкое, запомнившиеся на всю жизнь, впечатление. Изодранные, развороченные тела, тошнотворный запах крови, пороха и гари.

Боец ходил между телами и причитал…

– Что я наделал, Что я наделал…

Иван, глядя на трупы, чувствовал, как внутри накатывает волна. Такого не было даже тогда, когда он убил своего первого немца. Он упал на колени и его вырвало. Он встал и пошёл к своим позициям. Его догнал солдат. По его щёкам текли слезу, оставляя грязные полоски на закопчённых щёках.

– Ты как? – спросил его Иван

– Плохо. Это что ж я наделал-то, а? Скольких людей положил-то, а? Я ж их в фарш…– сдавленным шёпотом проговорил боец.

– Они же тоже люди. Были. А я их… Я ж теперь воевать не смогу…

– Сможешь!– резко остановил его Иван. – Они живьём… наших… сжигали. Деревнями. Баб и детишек загоняли в амбар и жгли…

Иван остановился, положил руку бойцу на плечо, – Пошли. У меня спирт остался…

К августу сорок четвертого, Иван был уже опытным бойцом, младший сержант. На груди две медали за отвагу. И две нашивки за ранение. Он ехал на грузовике, подставляя лицо встречному ветру. Впереди ждала встреча с однополчанами. Впереди ждала родная рота, родной взвод.

– Воздух!

Три Юнкерса вынырнули как-будто из ниоткуда. И с душераздирающим воем пронеслись над дорогой. Земля содрогнулась от взрывов. Все заволокло прогоркшим удушливым дымом и пылью. Неожиданно упругая волна с силой подхватила Ивана сзади и, приподняв, бросила на землю. И все исчезло. Ни звука. Ни света. Ни чувств…

Очнулся от пульсирующей боли во всем теле. Руки, ноги не двигались. В голове, как будто рой пчёл играл на барабанах. Каждый удар – болезненный укол. И таких уколов – тысячи и тысячи…

Не годен к строевой. Демобилизация. Отправка в тыл. Таков вердикт врачей. Иван не верил. Просил. Плакал. Ругался. Требовал, чтобы его вернули в его часть. Он не хотел в тыл. Инвалид. Какой он инвалид? Руки-ноги целы. Голова на месте. Он может воевать! Нет. Общая обширная контузия. Частичный паралич конечностей.

От петли спасла молоденькая медсестра…

Выжил. Смирился.

Его вывезли в далёкий сибирский город, где он ещё три месяца пробыл в госпитале. Из госпиталя выписали накануне дня Победы. И вот настал этот день. Победа. ПОБЕДА!!! Он шёл по городу и плакал. От счастья. От обиды. От жалости к себе и к своим погибшим друзьям. Война окончилась.

Что делать дальше? Как жить?

Выжил. Работал. Женился….

На экране телевизора показали крупным планом президента, который смотрел на проходящие мимо стройные ряды военных. Шёл парад, посвящённый Великой Победе…

– Последний? Умер? – дед Иван, весь напрягся, и, смотря в экран телевизора выкрикнул.

– Врёшь! А я? Не-ет. Много нас ещё! Много…Таких, как я…не учтённых…

Что-то сжалось в груди у деда Ивана. Сжало и потянуло так, что померк белый свет.

– Врёшь! Не возьмёшь… – прохрипел дед Иван, рывком распахивая ворот рубахи.

– Я жив…

Он протянул руку к стакану с водкой…

Рука обессиленно упала на стол…

Два солдата

Эпилог

В основу новеллы, положена заметка, в какой уже не помню газете, что археологи, где-то под Смоленском, проводя раскопки на местах бывших боёв времён Великой отечественной войны 1941-1945 года, нашли советскую пилотку и кивер времён Отечественной войны 1812 года.

80 годы

Сапёров подняли по тревоге, коротко сообщив, строители, роя котлован под новый дом, обнаружили неразорвавшиеся снаряды… Уже по дороге к объекту командир взвода старший лейтенант Семён Харитонов, сидя рядом с водителем, привычно прикидывал, что там могли обнаружить строители. Склад? Бывшую огневую позицию?

За окраиной города машина остановилась. Сапёры принялись за привычное дело: расчехлили приборы и внимательно, метр за метром стали прослушивать землю.

– Есть металл! И вот они уже осторожно начали переносить свои смертоносные находки в кузов машины, укладывая ржавые снаряды на "подушку" из речного песка.

– Окоп тут, – крикнул кто-то.

Бережно разгребая песок, они обнаружили останки двух солдат.

– Этот наш, – трогая руками истлевшую ткань гимнастёрки, проговорил Харитонов, – а этот? Что-то непонятное: кивер, пояс с гербом. А ружьё-то? Это что-то музейное, пожалуй, 1812 года…