Никогда не разговаривайте с реаниматологом

Вот привозят пациента. Думаете, врач рванет смотреть-спасать-диагностировать? Ничего подобного. Он подождет, пока медсестра этого больного примет: разденет, уложит на койку, снимет ЭКГ и подключит к монитору, заведет все необходимые катетеры и возьмет анализы. И только после этого позовет врача, рассказав по дороге, что с пациентом и в каком он состоянии. Исключение – требуется немедленная врачебная помощь. Но тогда врача уже будет ждать подготовленный аппарат ИВЛ, дефибриллятор, нужный зонд прочие необходимые в реанимационном хозяйстве штуки.

Здесь стоит упомянуть еще один бесценный навык реанимационных медсестер: умение быстро оценить ситуацию. Во времена медицинской молодости мне случалось дежурить в режиме два врача на двадцать четыре койки, на которые умещалось по 40–45 больных. Причем в те времена Скорая помощь вообще не понимала, что отделение может быть закрыто. И вот стою я, ошалело глядя на паровозик из каталок, проезжающий мимо меня по направлению к сестринскому посту и в голове одна тупая мысль: «Это все мне?» Тут медсестра берет меня за ручку и подводит к больному с желудочно-кишечным кровотечением, тихо помирающему в хвосте паровозика со словами: «Доктор, давайте займемся этим, а с остальными девочки сами справятся». Пока мы занимались этим, «девочки» периодически подходили с сообщениями: «Астма, на небулайзере раздышался, преднизолона капает столько-то» или «Бабушка, таблеточек от давления переела, гляньте пленку (разворачивает передо мной ЭКГ), дофамин идет с такой-то скоростью». Или просто: «Парочка алкоголиков. Капаются». В общем, мы тогда выжили. Больные, в большинстве своем, тоже.

Итак, пациент принят, врач его осмотрел, дал назначения, медсестра их выполняет. Дальше, если все идет по плану, врач должен осматривать пациента через каждые четыре часа. Хотя, может и не осматривать, ведь медсестра принесет ему все данные о самочувствии, показаниях мониторов, показаниям анализов. Можно строчить дневники, не заглядывая в блок. Конечно, такое возможно только если доверяешь медсестрам абсолютно и во всем. Ситуация, так сказать, идеальная. И вот тут самое время поговорить о том, какие медсестры бывают в реальности.

Опытные реанимационные медсестры (работают больше 10 лет) – золотой фонд любого стационара. Знают и умеют все. Абсолютно надежны. Когда такая сестра на дежурстве, врач может спокойно спать всю ночь. Расскажу байку. Когда мой первый заведующий, царство ему небесное, был молодым и красивым и еще дежурил, он отличался поразительной ленью. Чтобы по ночам не вскакивать, он обучил медсестер всем премудрым врачебным манипуляциям: интубации, работе с аппаратом ИВЛ (они тогда были довольно простые), катетеризации центральной вены, и всему такому. После этого он спокойно заваливался спать в десять вечера, а утром выслушивал отчет: за ночь столько-то реанимаций, из них столько-то успешных, эти на аппарате, этих с аппарата сняли… Это не совсем байка, ибо с теми медсестрами мне довелось поработать.

Шансы, что опытная медсестра наплюет на больных и займется своими делами равны нулю, ибо единственная причина, почему медсестра может столько времени работать в скоропомощной реанимации – это неподдельная любовь к своему делу. Других причин нет ни одной. Такой вот вполне естественный отбор. Кстати, из сказанного никак не следует, что опытная медсестра – это такая душка, обожающая пациентов. Она может ненавидеть алкоголиков и наркоманов, возмущаться, почему этот идиот три дня сидел дома с болями в животе или, скажем, с кровотечением, или проклинать родственников, которые довели старушку до пролежней во всю спину. Но все это она выскажет в сестринской. А скорее всего, не выскажет, потому что повидала столько, что смутить ее практически невозможно. И она давно смирилась с тем, что две трети ее пациентов идиоты. Но лечить их ей все же нравится.

Молодые медсестры (работают 2–3 года) – уже очень многое умеют. Зачастую не всегда понимают, где заканчивается их зона ответственности и начинается зона ответственности врача. В реанимации эта грань очень тонкая. Еще не пуганные жизнью. Именно такая медсестра может взять кровь из бедренной артерии у больного с нарушением свертываемости крови и потом с изумлением смотреть на гематому в виде семейных трусов. Или взять кровь из вены, в которую капается раствор. И хлопать глазками, наблюдая, как врач носится вокруг больного, пытаясь понять, куда подевался гемоглобин. Или ковыряться мочевым катетером в пациенте с аденомой простаты, пока вместо мочи не польется кровь. Медсестра с хорошими перспективами сделает каждую ошибку по одному разу. С плохими – уйдет после первого вопля врача. Повторно такие ошибки делают только клинические идиоты, а они здесь выживают не дольше пары месяцев.

До состояния «опытные медсестры» дорабатывает примерно четверть. Остальные вовремя понимают, что с уже приобретенными навыками они будут востребованы далеко за пределами скоропомощной реанимации. И что такая работа отнимает их от семьи, что дети видят маму, в лучшем случае, через день, а чем в это время занят муж вообще неизвестно. И что год за полтора в медицинском стаже оборачиваются пятью за год в плане износа организма. В общем, большинство медсестер находят себе работу поспокойнее и правильно делают.

Новички (работают не больше 1 года) – к ним относятся с симпатией и всячески тиранят. Их обучают, за ними присматривают, но за это сваливают на них всю тяжелую работу. Многие не выдерживают и сразу уходят.

Оставшиеся делятся на три вида:

• Будущие «молодые медсестры». Сжимают зубы, терпят и работают. Изо всех сил обучаются. Никогда не боятся спросить совета и попросить помощи, даже если знают, что на них рявкнут или обворчат. Потом рыдают в сестринской так, что рявкнувшим становится стыдно. Потом начинают рявкать сами. И становятся частью коллектива.

• Студенты-медики. Обожают врачебные манипуляции, предпочитают работать с врачом и за врача, порой забывая про непосредственные обязанности. Сестры на них обижаются, зато врачи с удовольствием обучают и сваливают на них свою работу.

• Медсестры, которым здесь не место, но от которых почему-то невозможно отделаться.

Работал у нас, например, родственник высокого начальства. Не умел наш старый шеф возражать начальству, а больше вьюношу никто не брал. Вьюноша жил в своем мире и в наш возвращаться не планировал. Обучаться был неспособен. В общем, его отправили в вечную ссылку в блок с алкоголиками, рассудив, что там-то уж напортачить сложно. Рассудили, как оказалось, неправильно. Как-то прибегает в палату охранник, дежуривший в том блоке (была у нас такая должность, очень полезные и уважаемые люди), с криком: «Доктора, там больные э… того!» Доктора рванули в блок. Зрелище развернулось невиданное: сразу шесть реанимаций. По счастью, не все шестеро совсем остановились, некоторым хватило просто перевода на ИВЛ. Что произошло, нам объяснила врач-лаборант, которая позвонила поинтересоваться, как мы умудрились довести глюкозу в крови пациентов до абсолютного нуля. Оказывается, этот мальчик-мажор добавил в капельницы с глюкозой не по 6 единиц, а по 6 миллилитров инсулина. Если бы не Петя-охранник… Атак алкоголики оказались крепкими ребятами, все как один выжили. После этого случая мальчика отправили работать в рентгенологию. Под возмущенные вопли рентгенологов.

Еще один вариант – медсестры предпенсионного возраста, почему-то решившие доработать до пенсии именно здесь. Обычно, чьи-то родственники-знакомые. Учиться не хотят, мнят себя профи, хотя до этого реанимационных больных видели только в сериалах. Это реальная беда, потому что с такой медсестрой приходится следить буквально за каждым ее шагом. Какое уж там поспать ночью! Как-то я вырвала из рук медсестры раствор, предназначенный для введения в перидуральный катетер, который она собиралась залить в вену. Мои вытаращенные от ужаса глаза ей не сказали вообще ни о чем, а в ответ на мои разъяснения она с идиотской улыбкой проворковала: «Доктор, ну что вы сердитесь, я же не знала!» Другая дамочка попыталась залить вазелин вместо желудочного зонда в вену. Увидевший это реаниматолог не поседел только потому, что и так был седой. К счастью, в таких случаях медсестры сами умеют создать настолько невыносимую обстановку, что «чья-то родственница» быстро решает дожидаться пенсии в более спокойном месте. Медсестры крайне не любят делать работу за других, а уж воспитывать новичков умеют так, что школьным учителям и не снилось.

Вообще, важно понимать, что медсестра всегда человек привычки. Креатива в ее работе немного, зато четких правил, алгоритмов и дисциплины хоть отбавляй. И на медсестрах сверхнагрузки отражаются куда более пагубно, чем на врачах. Ибо десять реанимационных больных на сестру – это значит, что назначения будут выполнены, а вот на уходе и присмотре сэкономим. Но надо понимать, что для наших пациентов уход и присмотр зачастую важнее лечения. У больного на ИВЛ не будет убрана мокрота из трахеи, кислород в его крови упадет, а пневмония увеличится в размерах. Хотя, формально, все антибиотики будут введены. Кожу не обработают и вот вам пролежни. Да банально больным в коме лишний раз не обработают рты. Да-да, если человек не глотает, то уже через сутки из его рта появляется очень специфическое амбре. Кстати, опытный врач уже при входе в отделение именно по этому запаху определит, как здесь ухаживают за пациентами. Или при совсем уж плохом раскладе врач, войдя в блок, обнаружит синего пациента с выпавшей интубационной трубкой, орущий монитор и никого рядом. На все врачебные вопли медсестра ответит, что у нее не десять рук и она занята, а когда выпала трубка, она была в соседнем блоке, где пациенты тоже ее. И что тут ответишь? Механизма привлечения к ответственности медсестры у нас практически нет. Во всем будет виноват врач. Врач прикроет глаза на неухоженных больных, сам уберет мокроту и обработает, лишний раз зайдет в блок, чтобы проверить, все ли в порядке, и вот у медсестры уже появляется привычка: недоухаживать, недоприсматривать. А на замечания отвечать, что вам надо, вы и делайте. Дальше, если вернуть положенных трех пациентов на сестру, ей уже придется заново привыкать работать как надо. И процесс этот будет сложным, иногда – невозможным. Так что проще набрать новеньких и обучить с нуля, чтобы никакие «и так сойдет» им и в голову не приходили. И подождать лет этак десять.

Так вот, почему та тетенька в прививочном кабинете была совсем не похожа на медсестру? Вернее, она не была похожа на медсестру, работающую в уважающем себя медучреждении. Слишком много дурных привычек. С такими привычками можно работать только там, где позиция руководства: «А кто еще будет работать за такую зарплату?» Жаль, поликлиника в целом мне нравится. Но прививки детям я там делать больше не буду.

Если кто-то из наших девочек перейдет работать в платный медицинский центр, я буду все прививки-сдачи крови делать только там. Но они не переходят. Это сильно ниже их квалификации. Хотя оплачивается, скорее всего, куда лучше. Так что пока мы с ними в одной лодке, что не может не радовать. И да, я за медицину медсестер, а врачи пусть сидят у себя в ординаторских и рассуждают о высоких материях.

Глава 5

Про санитарок

Разговорилась с очень интересной новой знакомой. Она дефектолог, занимается тяжелыми детьми. В том числе иногда приходится посещать детские дома-интернаты. Она рассказала, насколько выгоревшие там нянечки-санитарки, как они пассивно жестоки: часто смирительная рубашка на весь день, еда из огромной ложки, «глотай быстро!», и все такое. И никаких разговоров. В общем, ужас.

Никого не защищаю, но для меня это был повод задуматься о санитарках. Кто они такие? Понятно, что люди, которые моют все и по несколько раз в день. Ослепительная чистота в любом помещении отделения это их труд. Но это так, считайте – отдых. На них отвоз белья в прачечную, получение еды на пищеблоке и куча всяких других хозяйственных дел. Вдобавок они на побегушках у медсестер: отнести анализы в лабораторию, отнести историю болезни и так далее.

И все-таки главное: они ухаживают за пациентами, моют-перестилают, умывают, причесывают, и по требованию, и по расписанию, кормят, ворочают лежачих, помогают с туалетными делами, сажают, иногда даже книжки читают и разговорами развлекают. Именно санитарка первая обратит внимание на то, что у пациента мало мочи или, наоборот, что стул подозрительно черный. Или что бабушка плохо глотает и ее пора начинать кормить через зонд.

Кто же идет на такую тяжелую работу? Для Москвы это обычно жительницы дальнего Подмосковья. Дорога до места работы в среднем шесть часов и жестко привязана к электричкам. Что делать, там наши зарплаты – это деньги.

А кто остается? Обычно это женщины – мужчин в этой профессии крайне мало – с очень выраженным материнским инстинктом. Если послушать, что происходит в блоке, не заглядывая внутрь, можно подумать, что в палате милые двух-трехлетние детишки. «Милый… молодец… сейчас все исправим… вот и умница…» Они быстро учатся не обижаться, моментально реагируют на внештатные ситуации, с одного взгляда определяют, чего ждать от пока еще тихо лежащего алкоголика. Есть санитарки с опытом работы по 10–15 лет, причем именно с реанимационными больными. Призвание?

Я видела всякое. И крики, и грубость, и даже рукоприкладство. Как-то я вызвала психиатра к пациентке в тяжеленном психозе, и он выяснил, что ее несколько раз оскорбила санитарка. Видела, как пациент отказывался есть, потому что санитарки материли его при каждой смене памперса. Как могла, выговаривала, даже писала докладные, но это, сами, понимаете, зависит от позиции начальства.

Что хочу сказать. Санитарок в нашей реальности унижают как никого. Во-первых, их низвели до «уборщиков помещений», отобрав дополнительный отпуск, вредность и все прочее, что влияло на зарплату. С точки зрения чиновников от здравоохранения они вообще ничего не значат.

В правильном отделении заведующий сразу объясняет новенькой санитарке, что:

• Пациент должен сверкать чистотой и благоухать, в каком бы виде он к нам не заехал.

• За малейшие признаки неуважения к пациенту увольнение без всяких разговоров. Даже если это дерущийся дед или безмозглый наркоман. Не справится – пусть зовет сестер и врачей. Но повышать голос не сметь.

То же, кстати, в отношении родственников. Они бывают совершенно разные. В случае недовольства в полемику не вступать, звать врача или заведующего.

Но это там, где сестра, врач и заведующий всегда придут и помогут, понимаете? Где санитарка чувствует себя и реально является уважаемым членом команды.

Лично я всегда относилась к их труду не просто с уважением, а где-то с восхищением. Я бы так, наверное, не смогла. И стараюсь им это показать. Сказать спасибо. Заметить, как хорошо ухожен пациент. Спасибо, что поручение выполнили. Передать шоколадки от родственников. Позже передать привет от выписанного пациента. В хорошем коллективе вообще принято говорить «спасибо!» за хорошую работу, но для санитарок это просто архиважно. Это единственное, что удерживает их от выгорания.

Нет оправдания жестокости к беспомощному. Но если санитарка не имеет ничего, ни достойной зарплаты, ни уважения к своему тяжеленному труду, сколько она продержится на голом энтузиазме? Если с ней обращаются как с автоматом, то она и станет автоматом. А если у руководителя нет ресурса постоянно и жестко контролировать ее работу, то… сами понимаете.

Вообще же проблема выгорания ухаживающего персонала у нас нигде даже не обозначена, что уж говорить о подходах к ее решению. Выгоревший врач – это плохо. А выгоревшая санитарка – это просто страшно: она может так поменять белье пациенту, которого ты несколько недель вытаскивал с того света, что пациент просто перестанет хотеть жить.

Но тем не менее, никакой механизм не работает сам по себе, увы. Во все надо вкладываться и вкладываться. Грубость и жестокость – верный признак непонимания проблемы тем, кто всем заправляет.

Глава 6

Про страшилки

Разберем несколько бытовых вопросов, которые обычно фигурируют в страшилках про реанимационные отделения.

Пациенты в реанимации обычно раздеты: на груди у них липучки от монитора, под ключицей катетер, в бедре зачастую тоже, почти у всех катетер в уретре, и это еще не считая дренажей у послеоперационных больных. Но! Пациенты всегда прикрыты простыней, обычным одеялом или специальным одеялом с подогревом. Даже если пациент одеяло сбрасывает, медсестра или санитарка обязательно вернет его на место, это делается просто на автомате. Исключение, когда с пациентом проводятся манипуляции, требующие доступа к соответствующим частям тела.

Памперс надевают пациентам, не контролирующим мочеиспускание или дефекацию, коих большинство. Если же пациент полностью в сознании и способен попросить утку-судно, ему всегда помогут им воспользоваться санитарки со всяческими соблюдениями приватности: ширма, прикрыть и т. д. Справедливости ради, таковых немного и санитарки их ценят – не нужно мыть и менять памперс.

* * *

Пациента, которого собирают на операцию, кладут на застеленную простыней каталку уже без памперса, под голову – подушку, а сверху накрывают одеялом. И в таком же виде его возвращает анестезиолог. Неприкрытым пациент не путешествует никогда.

* * *

Сразу скажу про допуск родственников. Их пускают ежедневно в определенные часы, обычно ненадолго, так как медсестрам тяжело в присутствии родственников работать с больными. Но в некоторых случаях мы пускаем близких надолго, чаще всего если пациент в одноместном боксе и муж-жена-взрослый ребенок действительно способен поднять его боевой дух. И нет, родственникам обычно не разрешают ухаживать за больными, максимум покормить, да и то под присмотром. Батюшек и других священников пропускаем в любое время.

За свою рабочую жизнь я видела не меньше 20 реанимационных отделений и везде правила примерно такие, как я описала. Это Москва, но не думаю, чтобы в других местах взгляды врачей чем-то отличались, с чего бы. Так что, увы, здесь чернухи накопать не удастся. Есть, конечно, масса других спорных моментов, но о них журналисты почему-то знать не хотят.

Глава 7

Про родственников

Поговорим о самой неоднозначной проблеме российских стационаров – о родственниках пациентов. Для врача практически любого отделения родственники – это, с одной стороны, обеспечение поддержки пациента, ухода за ним (да, в наших реалиях уход за лежачими больными не предусмотрен, вернее, для него слабо предусмотрен персонал). С другой стороны, источник всяческих неприятностей в виде жалоб, требований того, что данное заведение предоставить не может, например, консультации стоматологадерма-толога-окулиста заодно или того же ухода за лежачим больным в виде ежечасного его переворачивания в отделении, где на 90 больных приходится две дежурных медсестры и одна санитарка.

Для врача реанимации проблема ухода, слава Богу, не так актуальна: он у нас налажен, и персонал для этого есть (хотя, конечно, нужно больше, но это уже отдельный вопрос). А вот общение с родственниками – особая область знаний, которую, по-хорошему, надо преподавать медикам с первого курса вместе с анатомией. Пациенты же, ну что пациенты, они получают такую помощь, какая положена при их болезни в данном конкретном лечебном заведении, и выйти за рамки здесь принятого им довольно сложно. То ли дело родственники! Вот их реакции на происходящее, с одной стороны, разнообразны, с другой – вполне предсказуемы.

С точки зрения врача родственник реанимационного больного – это человек, которого жизнь только что крепко ударила дубиной по голове. Извините за грубую метафору, но она куда точнее отражает ситуацию, чем нейтральное слово «стресс». И да, мне тоже приходилось быть таким родственником реанимационного больного. «Дубина по голове» здесь самое точное. Со всеми вытекающими вполне медицинскими последствиями.