Бои в Прибалтике. 1919 год

Бои в Прибалтике. 1919 год
Коллектив авторов

Первая мировая война на просторах бывшей Российской империи не закончилась ни в марте, ни в ноябре 1918 г. В сложном переплетении целого ряда конфликтов, длившихся до 1922 г., приняли участие более двух десятков стран. Одной из самых непростых оказалась ситуация в Прибалтике, где вплоть до 1920 г. продолжались и война за независимость сразу от двух бывших империй, и схватка с большевиками и их единомышленниками, и все более закулисное противостояние проигравших и победивших в Великой войне. Все попытки изучить борьбу за господство на Балтике в рамках лишь одного из этих конфликтов могут дать только ограниченные результаты. Значительная часть событий, связанных с Белой борьбой на северо-западе России, войнами за независимость в Эстонии, Латвии, Литве, войнами Польши с ее соседями, а также с последствиями попыток устроить мировую революцию через Германию, до сих пор оставалась неизвестной не только простому читателю, но и профессионалам.

Бои в Прибалтике. 1919 год

Предисловие переводчика

Несмотря на не самые простые времена для отечественного книгоиздания и исторической науки, издательство «Посев» смогло продолжить выпуск германских источников по истории Гражданской войны на окраинах Российской империи, начатый два года назад выходом книги «Вывод войск с Востока». Разумеется, вряд ли было бы уместно предпринимать попытки к переводу всех девяти томов германской серии «Описание послевоенных боев германских войск и фрайкоров»[1 - Они посвящены боям в Берлине, Силезии, различных регионах Германии и Австрии и сопротивлению антантовским войскам в Руре.], прервавшейся, по очевидным причинам, после выхода последнего тома в 1943 г., хотя данный сюжет – вспышка послевоенного насилия в Европе – в настоящий момент является одним из наиболее привлекательных для исследователей данной эпохи как в Европе, так и за рубежом[2 - См., напр.: Война во время мира. Военизированные конфликты после Первой мировой войны 1917–1923 / Сб. статей под ред. Р. Герварта и Д. Хорна. М., 2014.]. Представляется, однако, что для тех, кто занимается столь нелегким делом, как исследование истории Белого и в целом антибольшевистского движения, перевод по меньшей мере 2-го и 3-го томов данной серии, вышедших в 1937–1938 гг., связанных с историей боев в Прибалтике в 1919 г., где сошлись германские, русские, прибалтийские, польские, а также интернациональные большевистские части, будет достаточно востребованным. Тем более, что сборников документов на данную тему, сравнимых с советскими изданиями хотя бы по объему, германской стороной выпущено не будет уже, по-видимому, никогда, в том числе потому, что многие архивы сгорели в Потсдаме в апреле 1945 г. Разумеется, как и относительно «Вывода войск», следует иметь в виду особенности не только описываемой эпохи, но едва ли не в большей степени и периода создания оригинального текста, то есть кануна Второй мировой войны, неуклонного укрепления власти нацистов в Германии и быстрого взлета мощи и репутации создаваемого с марта 1935 г. вермахта.

Целый ряд особенностей трудов данной серии и нюансов позиции авторов уже был отмечен в предисловии к «Выводу войск с Востока»[3 - Описание послевоенных боев германских войск и фрайкоров. Вывод войск с Востока / Пер. с нем. и науч. ред. Л.В. Ланника. М., 2014. С. 3–6.], а потому уместно было бы лишь дополнить и подчеркнуть некоторые моменты, отразившиеся на тексте последующих томов в большей степени, нежели в первом труде серии. Хотя с 1919 г. на тот момент прошло почти 2 десятилетия, а авторы – офицеры-генштабисты вермахта – были представителями уже нового поколения, по большей части ветеранами прибалтийских фрайкоров не являясь, и 2-й, и 3-й тома были написаны вовсе не как сборник мемуаров или военно-исторический труд, а представляли собой опыт военного исследования на актуальную и специфическую тему: особенности боев на громадных пространствах Востока в условиях маневренной войны и сложной политической и этнической структуры противоборствующих сил в многостороннем конфликте. Достаточно интересны были и рассуждения о психологии бойцов в тогдашних условиях, об особом климате в добровольческих соединениях, построенных на столь востребованном впоследствии нацистами принципе фюрерства. Разумеется, со временем серия становилась все менее «технической», постепенно утрачивала характер инструкции, порой приближаясь к историописанию и даже пропаганде, но так и не став всего лишь кратким военным описанием мало известных операций послевоенного периода, как можно было бы подумать из названия. Остается лишь предполагать, с каким трудом авторы воздерживались от того, чтобы не придать своей работе еще более мемуарный оттенок, ведь им было кого опросить среди своих сослуживцев, в том числе и тех, кто всего через 2–3 года станет известен всему миру, – генералов Фрича, Клейста, Гудериана, Кюхлера, К.-Х. Штюльпнагеля и др. А вот воздерживаться от все большего национал-социалистического пропагандистского оттенка им, при всем желании, было уже вряд ли возможно, а потому текст 1938 года (3-й том) в этом отношении куда более радикален нежели текст 1936-го (1-й том).

Бросается в глаза разный характер и объем необходимых комментариев в двух томах. В 3-м томе данной серии они куда более важны, ведь точка зрения и авторов труда, и тех, кого они опрашивали, и тех, с кем спорили или пытались ввести в заблуждение, на события, связанные с крушением германского прибалтийского проекта во второй половине 1919 г., значительно сложнее и порой искусственнее, нежели достаточно бравурное и одностороннее изложение побед германских войск в феврале-мае 1919 г. во 2-м томе. Конечно, ничего особенного в этом нет: читая советскую версию событий[4 - См., подр.: Граудин К., Стороженко Г. В огне интервенции. Рига, 1958; Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть в 1917–1920 годах. Воспоминания и документы / под ред. Я. Крастыня. Рига, 1962; Дризул А., Крастынь Я. Революционные латышские стрелки (1917–1920). Рига, 1980. Весьма ценные, хотя и тенденциозно подобранные документы опубликованы советскими историками в: Социалистическая советская республика Латвии в 1919 г. и иностранная интервенция. Документы и материалы / под ред. Я.П. Крастыня: в 2 т. Рига, 1959–1960.], вообще сложно понять, как при таких блестящих действиях и победах над интервентами советским войскам все же пришлось из Латвии отступить, а армию Советской Латвии расформировать всего через несколько месяцев… В таком уровне освещения событий нет ничего удивительного, ведь по традиции советской историографии всем точкам зрения «буржуазных историков» неизменно давали запальчивый отпор[5 - Причем до последней возможности. См., напр.: Строд Г.П. Фальсификация истории Латвии в современной реакционной западногерманской и латышской эмигрантской историографии // История СССР. 1962. № 4. С. 185–200; Шаджюс Г. История Литвы 1918–1940 в буржуазной историографии // История СССР. 1972. № 5. С. 201–221; Революция и народы России: полемика с западными историками / Сб. стат. под ред. И.И. Минца. М., 1989.].

При этом в данном издании вовсе не стремились превратить комментарии к немецкому тексту в дискуссионное параллельное изложение русской или советской версии тех же событий, хотя не комментировать откровенные заблуждения или дезинформацию авторов порой достаточно сложно. И все же целью перевода этой книги для офицеров вермахта было не обличение германской версии и не демонстрация ее изъянов, а скорее ввод в отечественный научный оборот источника, способного стать необходимым «зеркалом» к уже знакомым российским исследователям текстам советских историков, ветеранов из латышских стрелков и запискам белогвардейцев, написанным уже в эмиграции, но оттого не утратившим горечи поражения и ощущения предательства Антантой. Такое «зеркало» тем более необходимо, что, несмотря на ввод в оборот все новых источников, постсоветская версия событий пока сохраняет все признаки двойственности, а построенная на полном забвении советских источников и историографии манера изложения в историографии стран Прибалтики и Польши страдает из-за этого той же степенью однобокости, что и намеренно предвзятые произведения советских историков.

Изложение в 3-м томе представляет собой попытку примирить тех, кто полагал немецких солдат в Прибалтике преданными собственным отечеством в 1919 г., и тех, кто, разделяя их чувства, считал их отказ вовремя уйти из Курляндии и Литвы под нажимом Антанты вредной и чреватой ужесточением версальского диктата Антанты авантюрой. Из-за этого в тексте постоянно сквозит разъясняющая интонация, читатель словно приглашается к запоздалому компромиссу, что и отмечено особым предисловием к 3-му тому, хотя изначально предполагалось, что у 2-го и 3-го томов оно будет общее. Это, в свою очередь, позволяет понять, что между бойцами фрайкоров, игравшими столь большую роль в становлении НСДАП, и офицерами Генштаба, остававшимися к 1940 г. на многих высших постах в вермахте, существовал куда более серьезный конфликт, нежели простые разногласия относительно методов и масштабов военного вмешательства в события в Прибалтике. При прочтении текста достаточно очевидно, что с таким трудом выстроенная и весьма хрупкая в своей кажущейся компромиссности версия событий (особенно относительно обстоятельств и причин государственного переворота в Латвии 16 апреля 1919 г., при описании деталей мятежа фрайкоров в августе 1919 г., о нюансах перехода германских частей на службу к Бермондту-Авалову и т.д.) балансирует на грани правдоподобности. Факты подаются таким образом, что подобрать на их основе совершенно иной набор виновных и невинных в трагедии антибольшевистской борьбы в Прибалтике не составило бы труда.

Для удобства русскоязычного читателя многочисленные ссылки на 1-й том этой немецкой серии, в 2014 г. переведенный на русский язык, изменены на русскую версию этой книги под названием «Вывод войск с Востока». То же можно было бы сделать и относительно мемуаров Р. фон дер Гольца, если бы не то обстоятельство, что авторы ссылались на куда более краткую, политизированную и искаженную в угоду политическим реалиям начала 30-х гг. версию этих воспоминаний («В качестве политического генерала на Востоке»), а не на первый и более интересный в фактологическом плане вариант, вышедший в 1920 г. и недавно переведенный на русский язык[6 - Гольц фон дер Р. Моя миссия в Финляндии и Прибалтике / Пер. с нем. и науч. ред. Л.В. Ланника. СПб., 2015.]. Неподходящие для авторов по политическим, а то и личным мотивам версии событий, изложенные в целом ряде крупных работ по истории фрайкоров, выходивших тогда же в Германии[7 - См., напр.: Schmidt-Pauli E. von. Geschichte der Freikorps 1918–1924. Stuttgart, 1936; Oertzen F.W. von. Die deutschen Freikorps 1918–1923. M?nchen, 1936 и др. Следующее поколение базовых работ о фрайкорах появилось лишь в конце 1960-х – 70-х гг., а то и позже, напр.: Schulze H. Freikorps und Republik. Boppard/R., 1969; Guth E. Der Loyalit?tskonflikt des deutschen Ofifzierkorps in der Revolution 1918–1920. Frankfurt/M., 1983.], были ими при описании попросту игнорированы или использованы максимально поверхностно.

При всем стремлении авторов произвести впечатление корректным описанием политической картины происходившего, отделив белых от красных, зачастую они все же произвольно срываются с эпитета «большевистский» на «русский», особенно в начале изложения. Характерно и типичное для германских авторов того времени отнесение чуть ли не всех противников фрайкоров в Прибалтике до лета 1919 г. к большевикам (что страшно возмущало советскую историографию). То же касается достаточно вольного обращения с названием Западной добровольческой армии и ее правительства. Это особенно показательно, что в таком весьма тонком вопросе, как настоящие отчество, фамилия и титул командующего этого армией, – а его даже в русскоязычных источниках часто (не без иронии) для определенности называют «Бермондт-Авалов», словно подчеркивая сомнительность его биографии, – ничего двусмысленного по отношению к союзнику германских фрайкоров, даже критикуя его, авторы себе не позволяют.

В тексте употребляется и знаковый для российского читателя термин «рейх», ведь для авторов этой книги, выпущенной в нацистской Германии, важно было показать, что и после свержения монархии рейх сохранился, что является вполне оправданным: по Веймарской конституции Германия и в 1919–1933 гг. оставалась империей, что позволяло называть ее «рейхом». Нет сомнений, что авторы придавали большое значение тому, чтобы пореже употреблять (тем более при положительных коннотациях) термин «республика» применительно к Германии, а также стремились к подчеркиванию великодержавного статуса Германии даже после неудачного для нее исхода Великой войны. Подобные, чисто эмоциональные мотивы тем более вероятны, что авторы в заключении все же срываются на фразы вроде «мы их никогда не забудем», явно выходя за уместные в историческом исследовании рамки объективности.

Отечественному читателю при прочтении данной книги предстоит приложить некоторые усилия, чтобы внимательно отслеживать разницу между определениями «немецкий» и «германский», зачастую употребляющимися в России как синонимы. В связи с описанием событий, касающихся немцев из Германии и немцев балтийских, непростых взаимоотношений последних в том числе и с правительством Германии, а также сомнительной уместностью буквального заимствования немецкого термина для обозначения немцев из Германии – «райхсдойче, немцы из рейха», в каждом отдельном случае «германский» или «немецкий» имеет весьма конкретное содержание и не может произвольно заменяться, за исключением ситуаций, где авторы рассуждают о солидарности соплеменников и об общенемецкой миссии в Прибалтике, мотивировавшей добровольцев из Германии к защите своих братьев по крови в Остзейских провинциях.

Для сохранения аутентичности текста в ходе перевода и редактуры были сохранены варианты написания фамилий государственных деятелей прибалтийских государств в том виде, который использовался германскими авторами и соответствовал нормам первой четверти XX в. Отдельных комментариев удостоились только явно спорные транскрипции, ведь путаница и откровенное пренебрежение особенностями языка коренного населения Прибалтики для германских авторов той эпохи были не редкостью. Сейчас и в немецком, и в русском языках установились куда более точные варианты транскрипции фамилий (например, Улманис, а не Ульманис), но применять их по ходу текста значило бы создавать ложное впечатление подчеркнутой корректности военных III Рейха к населению и государственным деятелям стран Прибалтики. По этой же причине в тексте сохранен специфический германский термин «окраинные» или «буферные государства», который в России порой дополняется определением «государства-лимитрофы». Его применение не является попыткой солидаризоваться со скепсисом апологетов проигравших империй – Германской и Российской – в адрес только появившихся тогда или едва восстановленных после долгого перерыва государств Восточной Европы. Однако данные термины совершенно необходимы не только для корректного анализа позиции авторов книги на момент ее написания (в конце 1930-х), но и для учета тех факторов и представлений, даже если это были явные предубеждения, которые диктовали логику принятия решений в 1919 г., особенно германским командованием, Бермондтом-Аваловым и его сподвижниками и уж тем более вожаками фрайкоров.

Географические названия в самом тексте по возможности сохранены в том виде, который был в оригинале, то есть прибалтийская топонимика осталась традиционно немецкой, если только на территории Российской империи в ходе политики русификации в конце ??? в. она не была заменена на русскую (например, Динабург – Двинск и т.д.). Однако для удобства современного читателя и в рамках необходимой корректности по отношению к коренному населению Прибалтики, а также Польши и Белоруссии, к изданию был составлен список географических названий, позволяющий следить за событиями на современных картах с нынешним вариантом топонимики. Разумеется, чтобы сделать список максимально функциональным, в нем не указывались названия пунктов, отличающиеся от немецких аналогов буквально на одну букву, порой из-за неустоявшегосяя еще правописания, а иногда и потому, что в русском языке за последнее столетие поменялся род этого названия (например, Субоч – Субочь). Ведь для читателя зачастую важна не точность транскрипции (и так достаточно условная), а возможность идентифицировать на современной карте указанные названия, что при незначительной разнице в написании не требует дополнительного обращения к списку.

Переводчику остается только надеяться, что специалисты по истории Гражданской войны, а также историки процесса становления новых независимых государств найдут в этом издании не только те детали и даты, которых им до сих пор не хватало для более полной картины событий, но и смогут куда лучше представить себе логику действий и основания для тех или иных политических и военных решений, которые привели к появлению Эстонии, Латвии и Литвы, к Капповскому путчу и угрозе разрыва Версальского договора, к неудачам Белого движения на северо-западе России, а также увидят на этих страницах первые шаги в политику тех, кто стал самой надежной военной опорой, а поначалу и организационным образцом для той силы, что пришла к власти в Германии 30 января 1933 г.

    Л.В. Ланник

Том 2

Бои в Прибалтике до второго взятия Риги, январь-май 1919 г

Введение ко 2-му и 3-му томам в серии «Описания послевоенных боев германских войск и фрайкоров»

2-й и 3-й тома «Описаний» являют собой единство и лишь по техническим причинам выпускаются друг за другом с небольшим перерывом[8 - В данном случае это досадное для авторов обстоятельство устранено, а потому 2-й и 3-й тома наконец объединены под одной обложкой. Прим. ред.]. Второй том охватывает период нарастания военных событий в Прибалтике и естественным образом завершается их кульминацией, заключавшейся во взятии Риги. Следующий же за ним третий том освещает постепенный крах всего предприятия. Оба они имеют особое значение, ведь описываемые в них боевые действия велись в основном с внешним врагом, который был готов в случае победы привнести в Германию мировую революцию – цель, к которой он стремился.

Оба тома описывают чисто военные события, которые с учетом их небольших масштабов, можно сравнить со свершениями германских войск в Мировую войну. Особенно примечательно быстрое восстановление боевого духа в частях, которые только что избавились от разрушительного воздействия на них революционного насилия и командования негодных вожаков.

Имело большое значение тогда, а сегодня еще заслуживает особой благодарности Отечества, что сразу же после крушения 1918 года нашлись немецкие солдаты, которые без надежды на благодарность и признание двинулись на борьбу с большевизмом вместе с сыновьями самого трудолюбивого и самого несчастного из германских племен, суровой судьбой надолго оторванного от Родины. Тот факт, что при этом бойцы-балтийцы из Германии столкнулись и с противниками их соплеменников немцев, заслуживает сожаления и объясняется в конечном счете тем, как Антанта пыталась реализовать свой новый порядок на европейском Востоке.

Из-за этого, а также в связи с совершенно различными точками зрения балтийцев и управлявших тогда Германией кругов на то, что должна делать Родина в этот тяжелейший для нее час, и возник постоянно обостряющийся конфликт между фронтом и инстанциями на Родине, который вызывает эмоции у многих даже до сих пор. И он имел тем более трагический эффект, что обе стороны, в особенности военные с противоположными друг другу воззрениями, были твердо убеждены, что действуют в полном соответствии с интересами повергнутой наземь Родины.

Поэтому весьма характерный признак всего 1919-го года, когда разыгрались бои в Прибалтике, – исключительно тесная взаимосвязь политики и военных действий. Почти ни одно военное решение в это время не принималось и не могло быть принято без учета имевшихся политических препятствий и возможных последствий любого шага и всякой меры на этой горячо оспариваемой земле.

Справедливые пожелания балтийских немцев, стремление к власти коренного населения этих восточных территорий и их вновь созданных правительств, требования и опасения держав Антанты, масштабная проблема отражения красной опасности и будущих отношений большевизма с цивилизацией и государствами западной культуры[9 - Употреблено фактически шпенглеровское выражение «закатных земель». Прим. ред.], колебания и, наконец, исход переговоров в Версале, внутриполитические события на Родине – все это более или менее влияло на высшее командование, а также вполне естественно и на отдельные группировки бойцов в Прибалтике, как местных уроженцев, так и прибывших из Германии сражаться за собственность и культуру[10 - В немецком языке тех десятилетий стремились избегать термина «цивилизация», неизменно пользуясь его «истинно немецким» аналогом – «культурой» в отличие от предыдущего варианта, введенного в оборот французами. Там, где это было возможно, сохранен исходный текст, пусть и несколько непривычный для русскоязычного читателя. Прим. ред.]. Ведь будучи из народа, лишенного пространства, они надеялись получить новую родину или же, потрясенные пережитым крушением, уповали извне привнести порядок в установившуюся в рейхе сумятицу.

Задачи, тем самым поставленные перед командирами на всех уровнях, конфликты – а в них были вовлечены все, вплоть до последнего бойца на фронте, было тем труднее разрешить, что в 1919 г. железные рамки непременной субординации всесторонне признанной власти, к которым привыкли германские солдаты еще довоенной поры, были отнюдь не восстановлены. Немалая часть германского офицерского корпуса как раз из опыта переворота полагала, что в ситуации хаоса далеко не всегда достаточно будет исполнять отданные приказы или же за отсутствием таковых держаться выжидательно. Из такой новоявленной активности возникали трения и конфликты, в первую очередь в вопросе взаимодействия с теперь уже официальным правительством[11 - Имеется в виду правительство Веймарской республики, пришедшее в феврале 1919 г. на смену такому революционному органу, как Совет народных уполномоченных, а его правые и антисоциалистические круги вообще не считали легитимным. Прим. ред.]. В отдельных случаях следствием этого были планы, далеко выходившие за рамки того, что в прежние времена могло быть уделом средних и нижних военных инстанций, поэтому то, что это было возможно в ситуации, сложившейся в 1919 г., неудивительно. Все, кто тогда полагал себя обязанным служить Отечеству в Прибалтике именно таким образом, могли лишь предполагать, что это – лучшее, чего можно добиться для Германии и Прибалтики, и что то, что хочет стать великим, таковым и остается, даже если результат противоречит размаху замыслов.

Вникнуть в эту ситуацию и помимо нее в то, что действительно было проведено на деле, а также прояснить, что тогда сыграло роль в расчетах и целеполагании командиров и их помощников, было бы само по себе прекрасной задачей. Но исследовательский отдел в ходе подготовки своей версии сознательно отказался от этого ради истинной его миссии – исследования и описания военной стороны событий в Прибалтике.

Поэтому в обоих томах данной серии, посвященных этим событиям, строго придерживались того, что важно и для остальных частей этих трудов по послевоенной истории, отражая политический фон лишь настолько, насколько он был необходим для понимания ситуации в целом и для объективной оценки задействованных в этом личностей. Следует оставить будущей историографии дополнение получившейся здесь картины событий еще и с политической стороны[12 - Эта задача в полной мере не решена до сих пор ни в отечественной историографии, ни в германской, несмотря на значительное количество выпущенных ценных трудов. Кроме того, описание политической стороны описываемых процессов так же не дает полной картины происходящего, а потому события 1919 г. на развалинах Российской империи еще ждут комплексного анализа и освещения. Прим. ред.].

I. Ход событий в северной Литве и в Курляндии в январе-феврале 1919 г

Решение о защите территории рейха перед германскими границами

К середине января 1919 г. германская 8-я армия в Прибалтике перестала существовать. Следовало и возможно было принять решение, как надо организовать оборону рейха от наступающего большевизма, отведя ее на линию германской границы или выдвинув вперед. То, что осталось от войск, за счет отхода за Виндаву и из-за медлительного преследования русских сохраняло определенную свободу маневра, что оставляло командованию возможность выбора в пользу того или иного вариантов[13 - См.: Вывод войск. С. 154 и далее.].

На тот момент в пользу отхода говорила лишь чрезвычайная слабость оставшихся в Курляндии и северной Литве войск. Ведь на этих территориях находились помимо стоявшего на железной дороге Таурогген – Шавли отряда Рандова (около 500 человек) лишь посты Железной бригады (около 450 человек) и балтийского ландесвера (1200 человек) на р. Виндаве, а за ними – губернаторство Либава с его слабыми и ненадежными воинскими частями (1500 человек). Кроме того, плюсом были и более короткие линии коммуникаций. Против этого была явная опасность, которая могла быть вызвана появлением большевистских войск на границах рейха при существующих тогда обстоятельствах в Германии и в особенности в Восточной Пруссии. Военная слабость Советского государства не вполне осознавалась немецкой стороной, а вот собственное бессилие ощущали в должной мере.

И тем примечательнее тот факт, что решение держать рубеж Виндавы исходило от самих воинских частей, будучи принято по инициативе офицера Генштаба из Железной бригады капитана Бизе. Для многих это было вызвано желанием не бросать на произвол судьбы находящихся под сильным давлением соплеменников из Прибалтики, в то время как другие, движимые «ненавистью к баронам», отнеслись к этой идее прохладно, если не вовсе отрицательно.

И то, что даже при самых превратных обстоятельствах в начале 1919 г., в ходе соответствующего выступления немецких солдат, даже и из тыловых частей, и надо было кое-что сделать, показывает приводимый здесь в выдержках отчет командира Добровольческого егерского корпуса Гольдингена и бывшего заместителя окружного коменданта капитана резерва Бердинга: «…В округе среди военных и чиновников революционных настроений особенно не наблюдается, все жаждут попасть домой. Так как появились красные подстрекатели из Либавы, внедрившиеся в среду неимущего латышского населения из-за его тяготения к большевизму, стало необходимым образование дисциплинированных воинских частей.

После сообщений лейтенанта Лихтвальда из экономического отдела Гольдингенского уезда, лейтенанта Высоцки из полицейского управления Обер Ост[14 - То есть Главнокомандование на Востоке, образованное еще 1 ноября 1914 г. Прим. ред.] в Гольдингене и моего офицера для поручений лейтенанта фон Крейца, мы постановили сформировать «Добровольческий егерский корпус Гольдинген». Вербовка в комендатуре уезда началась 20 ноября 1918 г. Являлись главным образом представители подчиненных нам рот ландштурма, обозных частей из Рённена и Гольдингена, некоторое количество солдат из уездной администрации и треть эскадрона из стоявшего в уезде 18-го драгунского полка. Всего около 200 человек – для громадного уезда мало, однако для начала достаточно, чтобы поддерживать на его территории порядок.

Размещение: штаб в Гольдингене.

Комендатура: капитан резерва Бердинг, адъютант: лейтенант фон Крейц, офицер для поручений и по снабжению: лейтенант Лихтвальд, офицер связи: лейтенант Высоцки, председатель военного суда: лейтенант Тиманн, он же отвечает за пленных и возглавляет целую серию важных учреждений (электростанции), войсковой офицер: лейтенант Флик, для особых поручений: фельдфебель Руммель, штаб-ветеринар Бергманн, 120 унтер-офицеров и солдат.

Отряд в Газенпоте: лейтенанты Нирманн и Йессат и 35 унтер-офицеров и солдат.

Отряд во Фрауэнбурге: лейтенант граф фон Бассевиц, помощник полевого врача Кун и 40 унтер-офицеров и солдат.

Пост в Вормене: лейтенант фон Кессель и трое солдат.

Все подписали договоры на несколько месяцев с предварительным предупреждением об увольнении. К последнему прибегали часто, чтобы за счет отпускников, которые для этого и получали увольнение, проводить вербовку в Германии, так что егерский корпус в лучшие его времена достигал 500 человек. В него вступили и прошли обучение и местные немцы, а также немного приверженцев порядка из латышей…».

13 января Главнокомандующий на Востоке[15 - Им до января 1919 г. был Леопольд Баварский, однако фактически во главе Обер Оста стоял его начальник штаба генерал-майор Макс Гофман. Прим. ред.] в недвусмысленных выражениях приказал губернаторству Либава, – которое после перемещения штаба 8-й армии в Кёнигсберг перешло под командование штаба 1-го корпусного округа[16 - То есть одного из двух военных округов в Восточной Пруссии, с центром в Кёнигсберге. Прим. ред.], распоряжавшегося также и в остальной занятой немцами Курляндии, – чтобы «Либава удерживалась при любых обстоятельствах и любыми средствами»[17 - См. Вывод войск. С. 155.]. Сдача города нанесла бы неисчислимый политический и военный урон, а многочисленные бежавшие в него немецкие семьи были бы отданы на расправу. Следовало со всей решительностью действовать против сторонников большевизма, которые могли бы угрожать безопасности германских войск. Для этой цели были заключены соответствующие соглашения со стоявшими на рейде Либавы английскими военными судами. Подкреплений Главнокомандующий на Востоке обещать не мог. Зато он сообщил об усилении штаба губернаторства.

По имеющемуся опыту было ясно, что если при этом не будет происходить внутренняя реорганизация, только лишь приказами побудить войска держаться нельзя. Если и удалось, то, помимо действий офицера Генштаба Железной бригады, за это следует благодарить в первую очередь командира пробившегося тогда в Прибалтику полкового штаба. Последний – штаб расформированного на родине 461-го пехотного полка – по собственной инициативе прибыл в Кёнигсберг и оттуда командованием корпусного округа был переправлен в Либаву. Его командир – майор Бишоф, бывший офицер колониальных войск, провоевал на фронте всю Мировую войну от начала и до ее финала и в конце концов заслужил на Западном фронте действиями во главе своего недавно сформированного полка орден Pour le Merite[18 - «За заслуги» (фр.). Высший прусский военный орден, в Великой войне – самая престижная в Германии офицерская награда. Прим. ред.]. Он принял командование Железной бригадой и над слабыми добровольческими частями, которые вместе с балтийским ландесвером на Виндаве образовывали тогда скорее завесу, нежели являлись защитой.

Реорганизация защиты с Востока

Верховное Главнокомандование пыталось организационными мерами разрешить вопросы охраны границы на Востоке. Не считая центра связи в Кёнигсберге, который 15 января на некоторое время заступил на место распущенного Главнокомандования на Востоке, под названием «Верховное командование по защите границы «Север[19 - В дальнейшем в соответствии с использовавшимся тогда термином будет употребляться название «Верховное командование «Север»».]»» была образована новая командная инстанция для всех соединений на северо-востоке, начавшая свою работу 21 января под руководством генерала от инфантерии фон Кваста при начальнике штаба генерал-майоре фон Секте[20 - Имеется в виду Г. фон Сект, будущий создатель рейхсвера и фактический его руководитель в 1920–26 гг. Он не успел изложить свою версию событий 1919 г., оставив лишь наброски, потом опубликованные и доработанные Ф. фон Рабенау, но они вышли из печати уже после публикации данного труда, а потому не могли быть для него использованы, см.: Rabenau F.v., Seeckt H.v. Aus seinem Leben. Leipzig, 1940. S. 111–158. Прим. ред.] сначала в Кёнигсберге, а затем в Бартенштейне. Верховное главнокомандование имело в виду после окончания вывода войск Западного фронта перевести свою штаб-квартиру в Кольберг.

Руководство на курляндском фронте при подчинении Верховному командованию «Север» теперь принял на себя ставший ненужным на прошлом своем участке штаб 6-го резервного корпуса. Однако выяснилось, что этот штаб в Бреслау почти полностью распущен, и теперь его придется фактически заново формировать в Кёнигсберге при существенных затруднениях кадрового и материального характера. Так и прошел остаток января. Лишь 27 января начальник штаба майор Хагеманн с несколькими офицерами штаба смог морем прибыть в Либаву. Вновь назначенный командир корпуса, бывший германский командующий в Финляндии, генерал-майор граф фон дер Гольц в Либаву прибыл лишь 1 февраля[21 - См., подр.: Гольц фон дер Р. Моя миссия в Финляндии и Прибалтике. СПб., 2015. Прим. ред.]. Но принятие командования штабом корпуса затянулось до 14 февраля. Зато дела губернатора Либавы командующий корпусом, напротив, принял немедленно, тем самым получив контроль и над своим будущим участком фронта. То, что на нем находилось, для линии протяженностью в 100 км было более чем скромным: на левом фланге в районе Газенпота балтийский ландесвер и южнее по обе стороны Вайнодена Железная бригада. И если первый смог подобрать состав из лучшего, исполненного решимости сражаться за свою Родину людского материала, и имея около 3 тысяч человек, даже несмотря на недостаток военного опыта и обучения, мог считаться вполне ценным в боевом отношении, то скудные остатки Железной бригады, разбросанные на большом расстоянии друг от друга, были едва боеспособными. Были ли в этих кучках, остававшихся на Виндаве, готовые и склонные воевать элементы, еще предстояло выяснить. Судя по имевшемуся опыту, с таким «арьергардом 8-й армии» утверждать этого было нельзя[22 - См.: Вывод войск с Востока. С. 160. Прим. ред.]. Новый командир Железной бригады в любом случае незамедлительно приступил к работе, чтобы раздобыть в свое распоряжение годные к действиям части. В ходе его деятельности, в большой степени основанной на личном воздействии, решающим обстоятельством были сознательный отказ от любого рода окопной войны и решение вести неизбежную пока что оборону активно, прежде всего за счет глубоких рейдов вглубь территории противника.

Как это воздействовало на лучшие из этих небольших отрядов, показывает одно из описаний командира названного его именем отряда охотников[23 - Так в русской, а вслед за ней и в германской армиях в конце XIX – начале XX вв. называли подбираемый из добровольцев отряд для партизанских и диверсионных действий в тылу противника. Прим. ред.] капитана фон Бессера. Он смог удержать несколько готовых сражаться офицеров и нижних чинов из своего разбежавшегося добровольческого батальона, а о первых действиях своего отряда он писал: «Теперь для нас началась война иного типа, в особенности для меня как командира мелкого отряда. Обученному и привыкшему действовать всегда в составе крупных соединений мне теперь следовало самому себе ставить задачи, устанавливать цели. Самый прекрасный из видов боевых действий – быть предоставленным самому себе; сам себе господин во всем, более не отчитываясь ни перед кем, кроме Господа в небесах[24 - В действительности, особый отряд получал приказы от Железной дивизии. Он подчинялся ее командиру.]. Будучи освобожден от тяжелого груза ответственности перед зараженной большевизмом бандой солдат, я вздохнул свободно, когда это убогое сообщество было устранено и теперь ничего от него не исходило. Наконец-то, смогли начать приключенческую, свежую, свободную солдатскую жизнь. И она пошла, причем особая ее прелесть была вызвана тем, что теперь напротив стоял враг, о взятии которого в плен не было и речи, ведь могла быть только победа или смерть[25 - Весьма показательная характеристика позднее прославившихся своей жестокостью боев в Прибалтике, а также действий фрайкоров в целом. Прим. ред.]. Без каких бы то ни было медицинских средств, без врачей и перевязочных материалов, без лазарета, куда можно было бы добраться – всякое серьезное ранение означало смерть. И так и должно было быть, чтобы иметь возможность проявить высочайший уровень человеческой доблести.

Вскоре мой план был готов. Сложность задачи заключалась в той ситуации, в которой мы находились, и в слабости имеющихся у нас сил. Бои в форме огневого контакта мы теперь могли вести лишь в очень ограниченном масштабе, так как на поставки боеприпасов рассчитывать также не приходилось. Таким образом, мы поддерживали соприкосновение с противником, держали его на острие удара, постоянно следя за его перемещениями и регулярно докладывая о них германским командным инстанциям, занятым формированием добровольческой армии в Либаве.

Еще утром 7 января мы двинулись в сторону противника в маленький, расположенный недалеко от Муравьево город Тыркшле. Там я сформировал свою охотничью патрульную команду из моего отряда из 32 человек, включая офицеров и партизан[26 - Термин для обозначения добровольных и нерегулярных частей, перенятый у русских.], таким образом, что получилось два офицерских патруля силами по 10 человек с установленными на санях пулеметами. Остальные составили штаб и обоз отряда, где был и третий пулемет и три человека прислуги при нем. Офицеры вынуждены были учитывать изъяны нашего состава и исполнять часть обязанностей нижних чинов, что поначалу приводило к задержкам, так как обучение отдельным действиям, например, при обращении с пулеметом, пришлось начать только теперь. Теперь вовсе не думали, что все оставшиеся в тылу будут хорошими солдатами. Во-первых, большинству попросту не хватало основательной военной выучки, а многим и боевого опыта и испытаний, а потом среди них, к сожалению, находились и такие, кто придавал большее значение таким сопровождающим войну явлениям, как грабежи и насилие, нежели твердому исполнению солдатского долга, или же те, кому остаться солдатом казалось единственной возможностью выжить. Однако таких, к счастью, были лишь единицы, так что после их удаления, потребовавшегося по дисциплинарным причинам, мой маленький отряд продолжал сохранять дееспособность. Тогда боевой дух отряда, названного моим именем, был высок, а после наших успехов он и еще поднялся, а доверие ко мне, как командиру, укоренилось окончательно».