Путешествия любви

Наконец, нашли повозку с мороженым. Но это, конечно, была не та повозка, не тот продавец и не то мороженое. В городе встретили еще несколько лотков, но они тоже не подошли.

Делать было нечего. Свобода как отсутствие сюжета. Ищи мороженое, читай названия улиц, рассказывай о своем детстве.

Попадая в маленький город, ты сам несколько увеличиваешься, ты такой значимый теперь, ты единственен. А с тобой рядом мужчина. Или женщина. Или эльф. Неважно. В данную минуту это просто самое близкое к тебе существо. Возьми его руку – и это будет просто продолжение твоей руки.

Они шли куда глаза глядят.

А глаза были жадными и смотрели во все стороны.

Его манили стены из фортификационного кирпича – старые заводы и фабрики, построенные в готическом стиле.

– Мне тоже нравится готика. И шотландские сказки. Особенно концовки этих сказок: «И жили они долго и счастливо. И, если не умерли, значит, живут до сих пор». Или такая: «Гости пировали много дней, и, если еще не закончили, значит, и сейчас пируют». Там настоящее время не заканчивается.

Прохладная шелковая ткань ветра гладила ноги и плечи. Тени ложились на дома, как краска на влажную акварельную бумагу.

Они вдвоем могли бы совершить злодейство или хотя бы украсть ложку из кафетерия. Город как будто специально для них убрал с улиц всех свидетелей. Но нет, ничего не происходило, никакого развития сюжета и объединяющего действия.

Городу было скучно с ними, поэтому ночь пришла раньше, чем обычно. Явилась на Тверскую площадь, где главным был фонтан. Трогательный и торжественный. Как царь игрушечный.

– Пойдем к фонтану? А то приехали, а у фонтана не были, дураки, что ли.

Девушка кивнула. Ничего против фонтана она не имела.

– Знаешь, в моем родном городе было мало памятников, но был фонтан. Я часами на него мог смотреть и смотрел.

Встреча с фонтаном была чем-то вроде компенсации после невстречи с мороженым.

Двое смотрели на него. И фонтан был несколько смущен таким вниманием. Обычно все шли мимо, лишь мельком поглядывая на его работу.

На следующий день город, в котором они находились, стал еще меньше. Тверь превратилась в Торжок.

А прогноз погоды сообщал следующее: «+23, ощущается как +25. Легкий ветерок колышет волосы».

– Не прогноз погоды, а начало романа, – усмехнулась девушка.

Ветер и правда был нежным, теплым, ненавязчивым. Как и сам город.

Храмы, холмы, земля выворачивалась, дыбилась, скатывалась, как на картинах Петрова-Водкина.

Встречая очередной храм, девушка крестилась незаметно, словно стараясь не оскорбить чувства неверующих.

Он это заметил. И улыбнулся.

Улыбка совершенно меняла его лицо: детский человек, чей мальчик? А потом он снова возвращался в себя: взрослый, обособленный. Уединенный в себе. Фортификационный человек.

Вдруг город, по которому они гуляли, снова изменил облик: храмы пропали, дома исчезли, дороги размыло. Остались только лес и поле.

– Ты когда-нибудь была в панике?

– В смысле?

Он показал на табличку, стоявшую среди деревьев. На ней большими буквами было написано: «ПАНИКА».

– Что это?

– Деревня. С населением в семь человек.

– Интересно, как здесь называют жителей – «паникёры»?

И тут же представила, как достала местных жителей эта шутка.

…А прямо в поле, на столбе, висел телефон. Девушка взяла трубку. И услышала голос.

– Алё, здравствуй. А это кто? А в поле больше никого нет? Странно. Гроза, что ли, начинается?.. А ты не клади трубку, ладно? Расскажи лучше о себе… Ну как «что», я вот в Панике родилась, некоторые думают, что в Панике, но это неправильно. Была речка Паника, поникшая, а теперь так деревня называется, вот. У меня есть шесть друзей. Они все предали меня, но мы все равно живем рядом. Алё, ты не молчи, скажи что-нибудь: ты вообще кто? Как живешь?.. Я тоже нормально. А ты из какого города?.. О, я там была, белые ночи смотрела. Открытку привезла: там мост Дворцовый и Эрмитаж – красиво, но наяву все немножко не так было, не знаю, как сказать. Алё, да чего ты молчишь?! Как будто говорить не о чем! Ты что тут делаешь? На мост из валунов приехала посмотреть? Про мост не знаешь?! Ну, смотри: видишь дорожку вдоль поля? Вот, иди прямо, долго, и будет тебе мост. Там камни на собственной силе держатся, была дорога из Петербурга в Москву, и вот мост от нее остался. По нему еще Екатерина ездила, представляешь? Что-то мне с тобой прощаться не хочется – говоришь мало, но слушаешь хорошо. А мы с тобой, получается, первый и последний раз говорим, случайная встреча, да, ну ладно, иди, смотри…

Девушка повесила трубку и оказалась в Петербурге. «+20» ощущалось как «+17».

А он оказался в Москве. «+20» ощущалось как «+20».

И жили они долго и счастливо.

И, если не умерли, значит, живут до сих пор.

У смерти были розовые вьетнамки

1. Март

– Почему у тебя дома на календаре всегда март?

– Потому что на этой странице Белла Ахмадулина. Там дальше Горький хмурится, Шукшин щурится. Не, не надо. Пусть будут Белла и март. А то, что сейчас декабрь, это и так хорошо видно.

Она посмотрела в окно, как бы желая убедиться в верности своих слов. Черная речка была совершенно белой.

– Черная речка, Новая деревня, Старая деревня… – продолжила она. – Название этих районов не для амбициозных людей: понты некуда кинуть.

Двое в машине, на «Яндекс. Карте» высвечивается надпись: «Место дуэли Пушкина».

– Нет, ну место, конечно, неудачно выбрано, – заметил он. – Дорога, дома… Из окон могли увидеть, да?

– Да, жители каждый раз выходят на балкон и пытаются их остановить. Ни разу не получилось: Дантес стреляет, Пушкин падает в снег. А потом на то же место приходят кидать понты Волошин и Гумилев.

– Трагифарс по мотивам трагедии. Волошин, кажется, по дороге к барьеру сапог потерял или что там…

– Калошу. Долго ее искал, наотрез отказывался дуэлировать в одной калоше.

Снег серебрит город. За окном показалась церковь Рождества Иоанна Предтечи.

– Здесь Пушкин крестил своих детей.