Пчела возвращается. Снова притворяется, что опыляет пластмассовый колокольчик. Старается себя не выдать. Актриса.
– Я влюблена…
Пчела подлетает ближе, замирает в воздухе – вся внимание.
– Я влюблена в того, про кого ты говорила: «Только не этот!»
Пчела не улетает. Хороший знак. Значит, уже «этот». Смирилась.
«Хочу на твоей свадьбе погулять», – так говорила.
«Хочу на твоей свадьбе полетать», – так говорит.
Возвращаюсь домой.
Мне почему-то все время хочется петь. В бабушку пошла.
Голоса у меня совершенно нет (как и у нее), но песня внутри кружит. Летает, смешит, поет, жалит. «Верила, верила, верю-ю. Верила, верила я-я… Время настанет – полюбишь, но будет уж поздно тада».
И обязательно в конце это Катино твердое белорусское «тада».
Когда – «тада»?
Сёдня.
3. Белый, неосязаемый, яремный
– На Васильевский остров я приду полетать, – обещает он.
И прилетает. Снимает крылья и оставляет их на вешалке в коридоре.
– А можно примерить?
Он помогает мне прикрепить крылья к спине.
Крылья велики. Они волочатся по полу. Ни шагу ступить, ни взлететь.
– Тяжелые… Как ты их носишь?
– Тут сноровка нужна, – улыбается он.
У него всегда неотложные дела, каждый день спасает мир: с миром все время что-то не так. Мир постоянно требует его внимания.
Я не знаю, кто он, поэтому называю его просто Белый.
С крыльями – точно ангел. Без крыльев – человек.
Может быть, все это неправда, но, с другой стороны, я же своими глазами видела эти крылья. Многим людям, чтобы уверовать, – нужно что-то осязаемое.
У меня был знакомый, который не верил в Бога, но носил крест: родители крестили, он понимал, что это традиция, и крест не снимал никогда, но веры не было. Белый говорит, что так многие люди живут. А когда попадают на небо, они там самые ошалевшие бродят, удивляются все время, облака трогают, каждого ангела останавливают и спрашивают: «А что дальше? А куда идти?..» Суматоха как в аэропорту. Потом их вызывают на стойку регистрации… Ад, рай, возьмите билетик.
А знакомый мой, неверующий, три раза крест в реке терял. И три раза покупал новый. Была у него какая-то необходимость в этой ноше. Белый говорит, что ангелы летят на крест и садятся на «ангелову полочку».
– Какую полочку?
– Вот тут.
Белый касается моей шеи и чуть надавливает на яремную ямку.
– Вот тут слышно, о чем голова думает и про что сердце стучит, очень удобно. Кстати, перестань свои ошибки считать, отпусти их, включи какой-нибудь другой режим, почисти память.
Но я перестаю думать о них только тогда, когда Белый накрывает меня крылом. В эту минуту мир сокращается до пределов одного крыла.
В моей жизни Белый появился неожиданно и вовремя.
В тот год смерть забирала всех наспех, без передышки. Все только и успевали повторять: «Ушла эпоха, ушла эпоха, ушла эпоха».
Умирали великие актеры, режиссеры, музыканты, писатели, художники… Словно Там был запланирован какой-то заоблачный фестиваль, где непременно должны выступить все лучшие люди планеты Земля.
А небесный зрительный зал заполнили зрители.
Моя бабушка Катя, по земной привычке, пришла на концерт заранее, на два часа раньше, заняла место.
30 августа дал концерт Иосиф Кобзон.
– А Кобзон спел «Катюшу»? – спрашиваю я.
Белый кивнул.
– Правда?
– Конечно, ты же просила. А я передал.
А 1 октября он так сказал:
– Ей сегодня Шарль Азнавур поет.
И Белый показал контрамарки.
В детстве игра такая была – «Секретик»: роешь в земле ямку, кладешь в нее красивый цветок, накрываешь стеклышком, запоминаешь место и никому про него не рассказываешь – всё, тайна готова. А теперь моя тайна – Белый. И тоже в ямке – яремной.
…А однажды на одной из стен моего двора появилась надпись: «Бесконечность минус значимое равно бесконечность».
Весь двор думал над данным уравнением, никто не мог осилить этого вычитания и полученного результата.
Стерли, закрасили, почистили память.
Но надпись опять появилась. Проступила. И на себе настаивала: «Бесконечность минус значимое равно бесконечность».