Родники и камни (сборник)

…Я пишу это в мире, терзаемом войнами.

Наверно, потому и пишу.

Под окном, по темной пустой улице проезжает на велосипедах стайка разгулявшихся юношей и девушек. Несмотря на ночной час, они шумно звенят звонками и поют веселую песню.

Глава шестая

1

Я всегда с интересом читал Шкловского; теперь – часто вспоминаю, цитирую.

Шкловский говорил: «Я не вру, я придумываю».

«Придумывать» и «сочинять» – возможные синонимы. «Врать» и «сочинять» тоже могут таковыми оказаться. Но когда работаешь, должен чувствовать оттенки, иногда решающее различие синонимов.

2

Сейчас, когда я пытаюсь воспроизвести в памяти и передать на бумаге, как такое получилось, что полярной ночью, в тундре, передвигаясь ползком от давно укрывшегося в темноте Камня в сторону мерцающих всё еще где-то очень далеко светляков Научного Центра, я вдруг начал мечтать, что однажды, невесть в каком будущем, напишу книгу о Всеволоде Гаршине, мне не хочется ни врать, ни придумывать.

Сочинять тоже не хочется.

Просто я вижу, как ползу, обливаясь потом, захлебываюсь холодным воздухом, цепляюсь за снег окоченевшими до боли руками в трехпалых перчатках, ворочаю мокрыми ногами, – и нежданно это какое-то, лишенное точных обозначений будущее. Вообще – будущее. Даже не мираж в пустыне, а сама пустыня, с беспредельной протяженностью земли и неба, и в этой оглушительной пустоте – я с моей книгой о Гаршине.

3

Время было – не гаршинское.

Да и было ли когда в истории гаршинское время, время грустных солдат, которые идут на войну, чтобы умереть вместе с другими, а не для того, чтобы убивать других.

«Передо мною лежит убитый мною человек. За что я его убил?..

Я не хотел этого. Я не хотел зла никому, когда шел драться… Я представлял себе только, как я буду подставлять свою грудь под пули».

Время, по обыкновению, было – не гаршинское.

«Из сотен тысяч батарей… За нашу родину огонь! Огонь!..» – ревели мы лужеными глотками, истязая подметками плац. «Гремя огнем, сверкая блеском стали…» – рычали мы, строем шагая в столовую к помятой миске с водянистым супом.

«Ведь грустным солдатом нет смысла в живых оставаться», – сказал поэт.

4

Я учился пять лет на редакционно-издательском факультете.

На литературном отделении.

В нашей программе русской литературы Гаршину места не нашлось.

Время на дворе стояло мрачное, глухое – конец сороковых.

Нам лгали с трибун и кафедр, приучая нас неверно мыслить. И лгали – умолчанием.

(Это у Льва Толстого в рассуждениях о исторической науке: ложь умолчанием.)

«Архискверный» (глубокое ленинское определение) Достоевский в программе тоже отсутствовал. В билетах для государственного экзамена автору «Братьев Карамазовых» был дарован единственный вопрос: «Статья тов. В. В. Ермилова об ошибках в мировоззрении Достоевского». Что-то вроде.