Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен

Фёрстер 2000 – Фёрстер Х. фон О конструировании реальности // Цоколов С.А. Дискурс радикального конструктивизма. Мюнхен: Phren, 2000. С. 164–183.

Цоколов 2000 – Цоколов С. Дискурс радикального конструктивизма. M?nchen: PHREN-Verlag, 2000. (URL: www.twirpx.com/file/358355/)

Чадов и др. 2004 – Чадов Б. Ф. Чадова Е. В., Копыл С. А., Артемова Е. В., Хоцкина Е. А., Федорова Н.Б. От генетики внутривидовых отличий к генетике внутривидового сходства // Генетика. 2004. Т. 40. № 9. С. 1157–1172.

Шишкин 1988 – Шишкин М. А. Закономерности эволюции онтогенеза // Современная палеонтология. М.: Недра, 1988. С. 142–169.

Шмальгаузен 1982 – Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М.: Наука, 1982.

Шредингер 1947 – Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики? М.: Гос. изд-во иностр. лит-ры, 1947.

Штомпка 1996 – Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект Пресс, 1996.

Эко 2004 – Эко У. Открытое произведение: Форма и неопределенность в современной поэтике. СПб.: Академический проект, 2004.

Элиас 2001 – Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001.

Эспинас 2016 – Эспинас А. Социальная жизнь животных: Опыт сравнительной психологии. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2016.

Эфроимсон 1988 – Эфроимсон В. П. Гениальность и генетика. М.: Русский мир, 1988.

Axelrod, Hamilton 1981 – Axelrod R., Hamilton W. D. The evolution of cooperation // Science. 1981. Vol. 211. P. 390–1396.

Damasio 2018 – Damasio A. The strange order of things: Life, feeling and the making of cultures. N. Y.: Pantheon Books, 2018.

Diogo 2018 – Diogo R. Evolution driven by organismal behavior // A unifying vien of life, function, form, mismatches and trends. Springer, 2018.

Dobzhansky 1973 – Dobzhansky T. Nothing in biology makes sense except in the light of evolution // The Amer. Biology Teacher. 1973. Vol. 35. P. 125–129.

Gilbert et al. 1997 – Gilbert W., De Souza S. J., Long M. Origin of genes // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1997. Vol. 94. No. 15. P. 7698–7703.

Goldschmidt 1940 – Goldschmidt R. The material basis of evolution. N. Y.; London: Yale Univ. Press, 1940.

Harre 1979 – Harre R. Social being. Oxford: Blackwell, 1979.

Izmailov, Sokolov 1991 – Izmailov Ch. A., Sokolov E. N. Spherical model of color and brightness discrimination. Psychological Science. 1991. Vol. 2. P. 249–259.

Jantsch 1980 – Jantsch E. The self-organizing universe: scientific and human implication of emerging paradigm of evolution. N. Y.: Oxf., 1980.

Kandel 1998 – Kandel E. R. A new intellectual framework for psychiatry // Amer. J. of Psychiatry. 1998. Vol. 155. P. 457–469.

Oliveira 2017 – Oliveira A. The digital mind: How science is redefining humanity. Cambridge, MA: MIT Press, 2017.

Pfening 1989 – Pfennig N. Ecology of phototropic purple and green sulfur bacteria // Autotrophic Bacteria. Springer, 1989. Р. 97–116.

Roth 1996 – Roth G. Autopoiese und kognition: Die Theorie H. R. Maturanas und die Notwendigkeit ihrer Weiterentwicklung // Der Diskurs des Radikalen Konstruktivismus / Hrsg. von S. Schmidt. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1996.

Tooby, Cosmides 2005 – Tooby J., Cosmides L. Evolutionary psychology: Conceptual foundations // Handbook of Evolutionary Psychology / Ed. by D. M. Buss. N. Y.: Wiley, 2005.

Waddington 1959 – Waddington C. H. Evolutionary systems: Animal and human // Nature. 1959. Vol. 183. Р. 1634–1638.

Е. А. Сергиенко

Психология сознания в координатах эволюции[20 - Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, грант № 17-06-00069. Впервые опубликовано: Сергиенко Е. А. Становление сознания: эволюционные и онтогенетические перспективы // Мир психологии. 2018. № 2. С. 89–103. Публикуется с изменениями и дополнениями.]

В начале проиллюстрируем факт, что сознание остается величайшей загадкой, удивительным случаем, описанным С. Пинкером в журнале Time [Time 2007]. Молодая женщина попала в тяжелую автомобильную катастрофу и в течение 5 месяцев находилась в коме. После этого периода она открыла глаза, но не отвечала на стимуляцию. На обыденном языке она была на растительном уровне. Проведенное магнитно-резонанское исследование выявило удивительные факты. Когда исследователи делали высказывания, у нее активизировались области мозга, связанные с речью. Когда они просили ее представить гостей в комнатах ее дома, то наблюдали нейрональную активность в областях, связанных c пространственной навигацией и распознаванием местоположения. А когда они попросили представить ее играющей в теннис, регионы мозга, связанные с движением были активны. Однако картина мозговой активации отличалась от здоровых испытуемых. Активность мозга можно было назвать мерцающим сознанием. Этот случай взрывает все научные представления о сознании. Сознание остается загадкой.

На современном этапе развития психологии наблюдается всплеск интереса к проблеме сознания, поискам его детерминант и критериев. На этом пути можно отметить резкое возрастание роли нейронаук, которые ищут объяснение в мозге, а с другой стороны, усиление гуманитарной парадигмы изучения сознания. Ситуация может быть описана по аналогии с оценкой Л. Виттгенштейна, который назвал «несоединимыми берегами» мозг (нейрональное описание) и сознание (описание содержания). По мнению С. Пинкера [2004], проблема сознания состоит из двух проблем: легкой и трудной. Легкая проблема – это разделение между сознательным и неосознаваемым. В этой проблеме мозговые механизмы и поведенческие проявления маркируются и успешно изучаются. Трудная проблема – это возникновение субъективного опыта, его содержания и его связи с нейрональной активностью. Аналогично понимал данную проблему Е. Н. Соколов: «Величайшей загадкой науки остается проблема соотношения протекающих в нейронных сетях процессов с их проявлениями в форме субъективных переживаний и поведенческих актов» [Соколов 2010: 235].

Известный социобиолог Э. Уилсон высказывает уверенный оптимизм в связи с возможностью изучения сознания путем нейронального изучения мозга. Так, в США запущен проект «Карта активности головного мозга» (Brain Activity Map – BAM), инициированный правительственными организациями, совместно с национальным институтом здравоохранения и Национальным научным фондом, а также совместно с Алленовским институтом исследований головного мозга, который Б. Обама включил в число задач государственной важности. Цель проекта – картировать активность каждого нейрона в реальном времени, для привязки всех мыслительных процессов – рациональных, эмоциональных, сознательных, предсознательных и бессознательных в статике и временной динамике [Уилсон 2016]. По значению данный проект сравним только с уже осуществленным проектом расшифровки генома человека. Уилсон пишет:

Допустим, что Карта активности головного мозга и другие подобные проекта увенчаются успехом. Как они позволяют разгадать тайны сознания и свободы воли? Полагаю, что в программе функционального картирования мозга эти проблемы будут решены на одном из ранних этапов, а отнюдь не станут грандиозным финалом исследований [Там же: 168].

Он считает, что

…путь в царство сознания и свободной воли пролегает через идентификацию эмергентных феноменов – сущностей и процессов, которые возникают лишь при объединении уже имевшихся сущностей и процессов… эмергентные феномены будут найдены в области связи синхронной активности различных систем мозга, с одной стороны, и органов чувств – с другой [Там же: 170].

Но далее автор полагает, что наши способности объяснить сознание всегда будут оставаться ограниченными. «Предположим, ученым удалось досконально изучить все процессы, протекающие в мозге отдельного человека. Можно ли будет в таком случае объяснить мышление этого человека? Нет, нисколько» [Там же: 174], поскольку бесконечным разнообразием отличаются варианты сценариев, разворачивающихся в мозге, ежесекундно меняющихся как в силу протекающего события, так и в контексте уникального опыта и личности. При этом центром сознания Уилсон считает: «Я», как интеграционный центр всей активности мозга, «рождает иллюзию независимости», рождает сценарии и интерпретации, необходим, как и свобода воли, для адаптивного преимущества порождения сценариев реальности. Эти предположения скорее иллюстрируют невозможность переноса данных нейронаук на феномен субъективного опыта.

Большие успехи нейронаук нельзя считать возможным ответом на загадку сознания. В психологии существует множество теорий сознания, его возникновения. Доминирующей концепцией в отечественной психологии остается понимание сознания как присвоение культурных форм и средств психической организации [Выготский 2000]. Но такое присвоение оставляет пассивным субъекта развивающего сознания. Представление о культурной специфичности мозга как механизма сознания [Александров 2007] указывает лишь на общее положение о генетико-средовой коактивации. Колин МакГинн [McGinn 1999] считает, что неудачи в решении проблемы сознания лежат в нас самих: мы не обладаем достаточно развитым инструментом (мозгом), который бы справился с решением загадки сознания. Наш инструмент позволяет нам ориентироваться в мире, достигать все новых успехов, порождать теории о мире, но он терпит неудачу, пытаясь понять нашу сущность, понять, как продуцируется сознание. Утешением является то, что мы всегда будем пытаться познать себя, даже понимая, что многие теории обречены на неудачу.

Анализируя проблему сознания А. Г. Асмолов, Е. Д. Шехтер и А. М. Черноризов указывают, что решение этой сложной проблемы зачастую ведет к редукционизму, в том числе и за счет диктатуры метода. Они пишут:

В результате диктатура нового метода регистрации энергетической активности мозга во многом способствовала консолидации ряда исследователей нейробиологии познания с уже известным тезисом о тождестве физической, нейробиологической и когнитивной реальности (Анохин, 2015; Ключарев, Шмидса, Шестакова, 2011). В подобной ситуации нейрокогнитивная революция, претендующая на разгадку природы и механизмов сознания, рискует оказаться в плену диктатуры метода и стать революцией обманутых надежд [Асмолов и др. 2016: 4].

Более того, авторы усиливают свое мнение выводами известного ученого в области философии сознания Томаса Нагеля, который подвергает критике отождествление сознания с мозгом в своей знаменитой работе «Каково быть летучей мышью?»: «…даже самые полные сведения о нейрофизиологии летучей мыши не позволяют нам понять ее субъективный мир. Этот вывод он распространяет и на человеческую психику» [Там же: 14–15]. На основе проведенного анализа авторы приходят к выводу, что

[Именно] сознание как эволюционный механизм «выработки неопределенности» обеспечивает преадаптивный потенциал саморазвития системы, чувствительность к «изменению изменений» образа жизни еще до того, как наступят эти изменения. [При этом] сознание интерпретируется как «функциональный орган» смыслоразличения и смыслопорождения изменений образа жизни [Там же: 17].

Сходство аргументов автора данной статьи и авторов приведенной работы очевидно по вопросам соотношения физиологического и психического, системности организации психического, его антиципирующего характера.

Особенное значение для понимания природы сознания и его механизмов, на мой взгляд, имеет изучение генеза сознания. Сознание не возникает вдруг как включение света в темной комнате. Здесь скорее уместна метафора светового реостата – постепенного все более ясного освещения внутреннего мира, репрезентирующего субъекта в реальности. Развитие сознания – это непрерывный процесс становления психической организации, понимания Себя, Другого и Мира. Сознание является атрибутом субъекта. Раскрывая непрерывность становления субъектности, мы можем продвинуться в понимании природы сознания. Осознание осуществляется субъектом, центром которого выступает структура Я. Познание Себя и Другого занимает определяющее место, но может существовать и в недифференцированной (интуитивной) форме. Раскрывая суть данных представлений, необходимо обсудить проблемы эволюции сознания, развития его в онтогенезе и уровневой структуры сознания. В последние десятилетия одним из направлений изучения становления сознания стал подход Theory of Mind [Flavell 1999]. Способность атрибутировать ментальные состояния себя и Других предполагает концептуализацию знаний, т. к. ментальные состояния большей частью не наблюдаемы непосредственно и аналогичны теоретическим допущениям в науке. Данное направление, бурно развивающееся в зарубежной психологии уже более 30 лет, анализирует эволюционные и онтогенетические корни развития понимания мира людей и вещей. Сознание – это то, что отличает человека от даже высокоразвитых человекообразных обезьян. Но как велика эта пропасть?

Эволюционные предпосылки развития сознания

Суть различий между человеческим познанием и возможностями познания других видов состоит, по гипотезе М. Томаселло [Tomasselo 1998], в том, что только люди способны участвовать в общей кооперативной активности, объединенной общей целью и интенциями, т. е. общей интенциональностью. Участие в такой активности требует не только зрелых форм понимания интенций и культурного научения, но также уникальной мотивации достижения общих психических состояний с другими, что означает необходимость уникальных форм когнитивной репрезентации. Понимание намерений включает в себя понимание цели действия и плана ее достижения [Томаселло 2011].

Собственно, способность представлять внутренний мир Других ведет к значимому расширению собственного внутреннего мира. Эта способность добавляет в эволюции совершенно другой уровень развития психического. Это ведет к возможности научения знаниям Других. Подобная возможность перенять знания Других дает не только бесспорный выигрыш в кооперации, развитии сообщества и собственного внутреннего мира, но и возможность к манипулированию Другими. Обман, как показатель развития модели психического, становится возможен только на уровне понимания модели психического Другого. Внешнее поведение обмана демонстрируют и высшие животные.

Существуют ли какие-то другие показатели когнитивного приобретения в эволюции, которые связаны с возможностью развития некоторых уровней модели психического?

Одна из характеристик сознания состоит в различение субъекта от объекта, способность дифференцировать то, что относится к Я, а что к не-Я. Долгое время эта способность считалась уникально человеческой. Однако эволюционно данный феномен также подготовлен. Удивительно, но именно животные, у которых обнаружены элементы самосознания, демонстрируют и элементарные способности в развитии модели психического.

Демаркационную линию развития субъективного мира животных и человека разные авторы проводят различно. Наиболее частый ответ о различиях между людьми и даже самыми близкими к нам видами обезьян состоит в том, что только люди имеют символический язык и речь. Существует безусловное эволюционное преимущество в развитии речи у человека. Однако развитию речи предшествуют важнейшие когнитивные изменения, обуславливающие «речевой взрыв» [Сергиенко 2008]. Речевая способность предполагает развитие символических коммуникаций. Она основана на принципиальном различии в возможностях репрезентации животных и человека. Репрезентации можно разделить на два вида: обобщенные, ситуативно-зависимые, и независимые от ситуации, более детальные. Многие животные обладают способностью к репрезентациям, т. е. имеют внутренний мир. Но в их ментальной организации преобладают ситуативно-зависимые, обобщенные репрезентации, тогда как независимые, специфичные представлены в самой незначительной степени.

Одно из главных эволюционных преимуществ внутреннего мира – предвидение.

Мы предположили и обосновали положение, что антиципация является критерием репрезентации, свидетельством наличия внутреннего мира, посредством которого происходит взаимодействие с окружением: физическим и социальным. Мы показали, что антиципация общеэволюционный феномен [Сергиенко 1992; 2006]. Однако существует огромное различие между внутренней организацией ментального мира людей и животных. В чем состоит это принципиальное различие и каковы ментальные особенности, лежащие за этими различиями?