Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен

Наиболее частый ответ о различиях между людьми и даже самыми близкими к нам видами обезьян состоит в том, что только люди имеют символический язык и речь. Существует безусловное эволюционное преимущество в развитии речи у человека. Многие ученые пытались объяснить возникновение речи. Это и идея, что речь возникает как средство передачи информации об опасности или пище, или общая коллективная деятельность, требующая взаимодействия между людьми и совершенствования средств общения [Леонтьев А. Н. 1972]. Излагается даже идея, что речь у людей – это перемещение груминга, который выполняет у обезьян социальную функцию по объединению в коалиции [Dunbar 1996].

Однако ни одна из концепций не объясняет, почему речь не возникает среди других обезьян, не дает представления о сущностных изменениях. В своих работах и книге «Как человек стал разумным: эволюция мышления» (How Homo became sapiens: on evolution of thinking) Питер Гарденфорс [Gardenfors 2002; 2003] предлагает и аргументирует гипотезу, что только планирование будущих целей, приводит к развитию речи как средству коммуникации между людьми. Эта способность предполагает развитие символических коммуникаций. Она основана на принципиальном различии в возможностях репрезентации животных и человека.

Одно из главных эволюционных преимуществ внутреннего мира – предвидение. М. Дженеро [Jeannerod 1994] пишет, что действия направляются внутренней репрезентированной целью скорее, чем внешним миром. Способность предвидеть действия и их последствия с необходимостью требует планирования. Животные тоже обладают способностью планирования. Это предполагает репрезентацию цели, ситуации, последовательности действий и их результатов. Однако такое планирование у животных касается в большей степени текущих потребностей. Они начинают планировать, когда голодны или находятся в опасности. Даже у шимпанзе ментальные возможности ограничены настоящей ситуацией и концепцией ближайшего будущего и прошлого. Так знаменитый Султан В. Келлера был способен к планированию действий только в условиях, когда средство достижения цели (орудие) было представлено перцептивно (находилось в зрительном поле). Орудийные двухфазные действия были, но никогда им не демонстрировались без такой ситуативной представленности.

Только люди способны планировать будущие потребности никак не представленные в текущей ситуации. Мы предвидим, что проголодаемся завтра, что зимой будет холодно и нужны теплый дом и теплая одежда. Даже шимпанзе строит ночной лагерь только при наступлении ночи. Агнета Гультц [Gultz 1991] назвала эту способность ситуативным планированием. В отличие от животных люди способны к антиципирующему планированию.

Почему когнитивно труднее планировать будущее, чем настоящее? Ответ на этот вопрос может лежать в представлениях о двух видах репрезентаций, которые необходимы для планирования. Когда происходит планирование для текущих целей и потребностей, то необходимо репрезентировать действия и их последствия, представить последствия по отношению к потребностям в данный момент. Это предполагает ситуативные репрезентации и не требует перцептивно независимых, детальных репрезентаций. Двум видам репрезентаций соответствует и уровень коммуникации. Ситуативные, обобщенные репрезентации дают возможность коммуницировать при помощи сигналов, а независимые детальные репрезентации – символами. Сигнал отражает то, что есть во внешнем мире, тогда как символ – во внутреннем.

Следовательно, когнитивное преимущество – независимые, внеситуативные репрезентации дают возможность прогнозировать отдаленные во времени и пространстве цели и потребности. Антиципирующее планирование предполагает и возможность кооперации индивидуумов в отношении этих будущих целей и потребностей, что означает координацию внутреннего мира индивидов. Такая координация возможно только на уровне символической коммуникации, т. е. человеческого языка. В своей теории происхождения сознания А. Н. Леонтьев описывает совместную деятельность как типичный пример, предполагающий распределение действий между членами человеческого сообщества для достижения единой будущей цели (загнать в ловушку животное и обеспечить себя пищей) [Леонтьев А. Н. 1972]. Здесь можно увидеть общность гипотез П. Гарденфорса и А. Н. Леонтьева. Однако необходимо указать и принципиальное различие. Если в теории Леонтьева внешняя деятельность является источником и причиной возникновения и усложнения внутреннего мира человека, то у Гарденфорса [Gardenfors 2002; 2003], напротив, именно когнитивное усложнение обуславливает становление более сложных видов деятельности.

Планирование у животных касается в большей степени текущих потребностей. Только люди способны планировать будущие потребности никак не представленные в текущей ситуации. Когнитивные отличия животных от человека могут быть суммированы следующим образом:

1. у животных нет способности к общей интенциональности, но понимание простейших интенций есть;

2. бедность триадических отношений Я-объект-Другой;

3. ограничение развития самосознания на уровне опознания себя (мое);

4. ситуативно-зависимые ментальные репрезентации;

5. ситуативное прогнозирование ближайшего будущего.

Следовательно, даже высшие животные достигают только уровня 2-летнего ребенка в развитии модели психического (ментальных моделей психического своего и другого) [Сергиенко 2006]. Таким образом, для возникновения сознания необходимо когнитивное преимущество, переводящее систему на уровне человека на иной уровень развития.

В психологии существует множество теорий сознания, его возникновения. Доминирующей концепцией в отечественной психологии остается понимание сознания как присвоение культурных форм и средств психической организации Л. С. Выготского [2000].

В том же духе развивает концепцию природы сознания В. П. Зинченко [2010]. Он полагает, что с рождения ребенок имеет интегральное сохраняющее начало, что становится условием усвоения языка, опыта и культуры в целом. Условием же развития его внутреннего мира является слово, передаваемое взрослым как носителем культуры. Трудно не согласиться с аргументами В. М. Аллахвердова [2009], указывающего на то, что для передачи из внешнего плана во внутренний (сознание), этот внутренний план как минимум должен существовать. Хотелось обратить внимание на то, что предпочтение человеческой речи всем другим звукам обнаружено еще у 6-месячного плода, а для построения внутреннего мира словом первоначально необходим целый арсенал когнитивных изменений, который постепенно накапливается у ребенка с момента рождения, тогда и только тогда слово будет играть огромное значение в построении внутреннего мира. Более того, человеческую речь предпочитают и животные, даже такие, как овцы и козы, не говоря уже о приматах. Но слово в этом случае не формирует сознание. В. М. Аллахвердов указывает, что «все же не социальное порождает сознание, а наоборот: именно сознание делает возможным возникновение языка и социальных взаимодействий» [Аллахвердов 2009: 141]. Однако представляется, что такое жесткое заключение все же требует указания на то, что без взаимодействия и активности ребенка с социумом невозможно ни общее когнитивное развитие, ни возникновение сознания, ни понимание социальных воздействий и взаимодействий. Вопрос о становлении сознания – это вопрос о критериях и уровнях его становления. Если мы возьмем сознание разных людей, и детей и взрослых, то вынуждены согласиться, что уровень осознания, понимания, сознания и самосознания будет различен. Тогда вопрос усложняется многократно – это вопрос об уровнях сознания.

Если для становления сознания есть только один путь – усвоение культурно-исторических средств, слова, то тогда сколько слов или их сочетаний необходимо усвоить и интериоризировать для развития сознания и понимания своего внутреннего мира и мира вокруг? В этом случае необходимо хотя бы кратко коснуться вопроса о развитии и роли речи в развитии сознания.

Развитие речи, мышления и сознания

Развитие речи невозможно без когнитивного развития и ранних форм довербальной коммуникации. Некоторые ученые полагают, что человеческое мышление не может существовать без языка [Выготский 2000; Деннетт 2004]. Л. С. Выготский полагал, что высшие психические функции невозможны без использования культурно-исторического средства – речи, поэтому становление человеческого мышления невозможно без опосредования речью. Д. Деннетт также считает, что мышление не может существовать без языка, который объединяет все существующие функционально разрозненные, независимые мозговые системы мозга, обеспечивающие отдельные психические способности человека, порождая сознание. Говорящий во внешнем и внутреннем монологе создает связи меду разными субсистемами, конструируя себя. Маленькие дети часто говорят сами с собой, используя различные лингвистические выражения в соответствующем контексте, пишет Деннетт. Таким образом, Деннетт отрывает речь от всей эволюции сознания, хотя именно эволюционный подход и декларирует. Но речь – это поздний феномен в онтогенезе. Более того, речевому общению предшествуют довербальные формы общения, более эволюционно ранние. Речевое развитие также тесно связано и зависит от общего ментального развития, в том числе и мышления. Согласно Деннетту, монолог является первичной формой лингвистического развития, тогда как и в эволюции, и в онтогенезе диалог предшествует монологу.

В работе Е. А. Сергиенко [2008], посвященной когнитивному развитию как основе «речевого взрыва» (этапу начала бурного речевого развития ребенка), доказывается непрерывность и взаимообусловленность невербального и вербального развития младенцев, аргументами которого служат многочисленные экспериментальные факты, полученные на младенцах и детях 2–2,5, лет таких важнейших способностей как отсроченная имитация, категоризация, развитие представлений о себе и речь. Для появления слова как конвенционального знака, возможности его употребления необходима способность к репрезентации, т. е. возможность иметь представление об отсутствующем в перцептивном плане объекте, который может быть заменен символом (словом, игровым действием, рисунком). Отсроченные имитации означают способность репродуцировать действие или серию действий в отсутствии перцептивной поддержки.

Для отсроченной имитации необходимо репрезентативное мышление, способность кодировать событие символически для дальнейшего воспроизведения, что предполагает внимание и моторное выполнение. Постепенное развитие данной способности приводит к переходу от врожденных имитаций, которые является основой к возможности воспроизводить отсроченно действия с объектами в 18–24 мес.

Исследование становления представлений о Я разными авторами привели к согласованному мнению, что при рождении младенцы не осознают свою отделенность от окружения. Это осознание – постепенный процесс индивидуации, который начинается от рождения [Bahrick et al. 1996; Butterworth 1995; Meltzoff, Moore 1998; Neisser 1988; 1993]. В конструкте Я выделяют две составляющие: Я как познающий субъект (I) и Я как объект познания (Me-Мое), что составляет единую Самость (Self).

Опознание себя в зеркале, как собственного отражения, происходит около 18 мес., когда ребенок трогает себя, а не зеркальный образ, увидев кружок нарисованный на носу. В 22–24 мес. дети улыбаются, указывают, трогают себя перед зеркалом. Это поведение показывает, что дети распознают зеркальный образ, а также фото и видео изображения, как принадлежащие им (Мое).

Все авторы, изучающие развитие конструкта Я, подчеркивают значение узнавания себя в зеркале на втором году жизни как критический шаг в развитии: ребенок способен репрезентировать себя как объект знаний и представлений. Это достижение отражает больше, чем самоузнавание само по себе, и является показателем более существенного перехода в когнитивном развитии, которое сихронизировано с развитием представлений о постоянстве физического мира, возможностью альтруизма, эмпатии, самооценки, синхронной имитации, игры понарошку и речи.

Познание окружающего мира вещей и людей, опыт взаимодействия с ним позволяют ребенку выделить себя из физического и социального мира. Это непрерывный процесс становления самосознания, где распознание себя в зеркале – важная веха, невозможная без непрерывных изменений во внутренней психической системе ребенка. Самопознание – это часть большого числа когнитивных изменений: в символической игре, планировании, знании физического мира, языке, что позволяет ребенку постепенно связывать их в ментальные единые модели. В возрасте 18 мес. достигается критическая масса изменений знаний о мире и себе, что становится основанием принципиальной реорганизации системы представлений. Это и проявляется в поведении как резкий скачок, взрыв, кризис. Но он подготовлен непрерывными и малозаметными изменениями, происходящими в развитии ребенка.

От рождения младенцы очень сензитивны к речи, они различают фонемы, просодику речи, устанавливают соответствие между фонемами и артикуляцией губ говорящего. Постепенно расширяется репертуар произносимых фонем, происходит их специализация к культурным особенностям родного языка. На первом году жизни происходит много изменений в невербальных способах коммуникации, которые неразрывно связаны со становлением вербального общения [Сергиенко 2008; Смит 2000; Шеффер 2003]. А. Гопник и Э. Мелтзофф [Gopnik, Meltzoff 1992] полагают, что речевой взрыв следует за открытием, что все вещи объединены в категории. (Сравните с известным утверждением Л. С. Выготcкого, что дети делают открытие, что вещь имеет название.) Они оценивали взрыв наименований и достижений детьми способности к спонтанной категоризации на втором году жизни и нашли строгое доказательство взаимосвязи между двумя областями. Взрыв наименования следует за категоризацией, эти способности появляются в одном и том же возрасте. Взрыв наименования отражает открытие, что не каждый объект имеет свое имя, а принадлежит к категории, следовательно, одних лингвистических способностей недостаточно.

В течение второго года большинство детей демонстрируют переход к быстрому накоплению словаря даже при единичном предъявлении слова. Это отличается существенно от возникновения первых слов, которые появляются медленно при многократном сравнении и повторении. Принципиально, что быстрые изменения в накоплении словаря происходят на основе отношений слово-объект. Видимый дискретный сдвиг в речевой функции может быть генерирован в соответствии с представлениями о динамических нелинейных системах, согласно которым, увеличение размера словаря приводит к нелинейным изменениям грамматической сложности ребенка. Следовательно, речевой взрыв – это результат многих непрерывных изменений (когнитивных, лингвистических, социальных), которые приводят к изменению возможностей системы, что эксплицируется как неожиданный, дискретный взрыв.

Около 18 мес. младенцы демонстрируют сдвиг в категоризации объектов, тесно взаимосвязанный с речевым взрывом: они начинают спонтанно сортировать и ранжировать объекты двух видов, помещенные перед ними. До этого возраста, младенцы спонтанно группируют только один класс, трогая и схватывая объекты одного вида. Только после 18 мес. они группируют все объекты каждого вида в пространственно разделенной локализации [Gopnik, Meltzoff 1992]. Это демонстрирует новый уровень понимания категории, как разнесенных в пространстве подобных объектов.

Рассматривая становление процесса категоризации, необходимо уточнить представления об иерархической организации категорий, которые традиционно выделяются в современной когнитивной психологии. Выделяют три уровня в иерархии категорий: глобальный или суперординарный (например, мебель), средний уровень или базовый (например, разные виды мебели – стулья, столы) и детализированный или субординарный (например, виды стульев – кресло, табурет). Перцептивные признаки могут быть важным источником информации о различных иерархических уровнях. Особое значение приобретает перцепция для базового уровня, поскольку может прямо указывать на функцию и форму вещи и классифицировать ее на прототипическом уровне.

Анализ многочисленных исследований показал, что младенцы репрезентируют объекты и события на основе базовых принципов организации воспринимаемой информации. Младенцы быстро развивают свои знания о физическом мире, демонстрируя высокую готовность извлекать перцептивную информацию. При этом категоризация событий и категоризация объектов происходит неравномерно. Так, младенцы в 2,5 мес. «понимают», что статический объект будет смещен при столкновении с движущимся объектом, однако до 5–6 мес. им безразлично с маленьким или большим объектом произошло столкновение. Категоризация событий и категоризация объектных характеристик может быть неодновременной. Воспринимаются только те признаки объекта, которые событийно специфичны и доступны для данного уровня развития. В процессе развития процессы таксономии и партономии все более дополняются и уточняются, что обусловлено опытом ребенка. Перцептивный опыт активно действующего субъекта является принципиально важным для повышения абстрактности, стабильности и дифференцированности репрезентативной системы [Сергиенко 2006; 2008; Смит 2000; Шеффер 2003].

Доказательство становления категорий от глобальных к базовым было получено в сравнительном исследовании младенцев шимпанзе и человека [Mandler 2000; Murai et al. 2005; Vonk, MacDonald 2002]. Сравнивали способность формировать категориальные репрезентации младенцами шимпанзе и человека, используя три глобальных категории: млекопитающие, мебель, движущиеся средства. Главный результат исследования состоит в том, что младенцы и шимпанзе и человека формируют глобальные категориальные репрезентации (на примере трех категорий). Важно подчеркнуть, что шимпанзе формировали категории спонтанно без всякой предварительной тренировки, что обычно используется при работе с животными. При этом следует напомнить, что уровень глобальных категориальных репрезентаций означает абстрагирование свойств объектов, тогда как базовый уровень возможен на основе перцептивного подобия объектов. Исследования позволяют выделить некоторые различия в когнитивной способности категоризации в раннем развитии шимпанзе и человека. Младенцы человека извлекают не только более общие, глобальные характеристики, но и локальные характеристики, что позволяет им легче и точнее как интегрировать объекты, так и опознавать их. Детеныши шимпанзе способны к объектной классификации на основе простой обработки идентичных характеристик объектов.

Важные различия были обнаружены в способах манипулирования объектами. Человеческие младенцы манипулируют объектами функционально (в соответствии с их характеристиками, например, крутят колесико). Подобное функциональное манипулирование развивается на основе знаний об объектных свойствах, которые могут извлекаться на основе перцепции – это может двигаться). Такое прогнозирование может играть важную роль в формировании концептуальных категорий (например, животные). Напротив, младенцы шимпанзе не манипулируют объектами функционально. Они не связывают определенные объекты с определенными видами движения. Младенцы шимпанзе исследуют объекты преимущественно орально, чем зрительно или мануально. Подобное исследовательское поведение характерно для очень ранней стадии онтогенеза человека. Но, несмотря на значительные различия, данное исследование указывает на эволюционную природу способности к категоризации. Многие авторы подчеркивают наличие данной способности у разных видов обезьян (макаки, гориллы, шимпанзе, бабуинов) [Зорина, Полетаева 2001; Murai et al. 2005; Tanaka 2001; Vonk, MacDonald 2002].

Категоризация как необходимая способность в развитии речи имеет также эволюционные корни, но не достигает того специфического уровня, как в человеческом развитии.

Основная мысль, которую хотелось бы обосновать и показать возможности ее реализации, – это непрерывность и взаимообусловленность когнитивного и речевого развития, постепенное накопление возможностей и достижений ребенком для перехода от довербального уровня к вербальному. Континуальность и непрерывность развития в эволюции и онтогенезе человека позволяет представить мир взаимосвязанным и единым. В этом мире человек говорящий – продукт и эволюции, и собственного развития на довербальном уровне.

Обоснование взаимосвязи речи и когнитивного развития, постепенность, закономерность и взаимообусловленность в развитии дают основание говорить, что для усвоения символических конвенциональных средств (речи), порождающих высшие психические функции, т. е. сознание, необходима система изменений, порождающая переход ребенка на новый уровень взаимодействия с миром.

Развитие сознания

Развитие сознания – это непрерывный процесс становления психической организации, понимания Себя, Другого и Мира. Сознание является атрибутом субъекта. Раскрывая непрерывность становления субъектности, мы можем продвинуться в понимании природы сознания. Осознание осуществляется субъектом, центром которого выступает структура Я. Познание Себя и Другого занимает определяющее место, но может существовать и в недифференцированной (интуитивной) форме. С. Л. Рубинштейн указывал, что «Вопрос о существовании “другого я” – это вопрос о существовании другого действующего лица: вопрос о существовании чужой психики, сознания дан не обособлено, а имплицитно в вопросе о другом действующем лице (его существование генетически для ребенка первично)» [Рубинштейн 1998: 66]. Рассмотрим, каким образом происходит дифференциация Я и не-Я, Я и Другой.

Можно предположить, что первым представлением о себе является Экологическое Я – это Я воспринимаемое относительно физического окружения. В самом начале жизни человек способен получать информацию (например, через оптический поток), которая прямо специфицирует его непосредственное положение и его изменения в среде. Экологическое Я образуется спонтанно с самого рождения и активно функционирует как составная часть Я-концепции на протяжении всей жизни, изменяясь и развиваясь [Сергиенко 2006; Сергиенко и др. 2009; Neisser 1988].

Второй начальной важнейшей задачей в развитии Я-концепции является установление эквивалентности Я – Другой. Этот тип представлений о себе может быть обозначен как Я-интерперсональное. Я-интерперсональное появляется также у самых маленьких младенцев и специфицируется видоспецифическими сигналами о взаимоотношениях: Я-индивид, который участвует в человеческих обменах. В эту праформу Я-интерперсонального не входят культурные установки и тонкие аспекты интерперсональных отношений. Такой тип представлений также складывается непосредственно. В человеческой жизни люди часто взаимодействуют прямо лицом к лицу, средствами, присущими человеческому виду. Эти взаимодействия встречаются на разных уровнях человеческой интимности, включая телесные контакты или без них. Характерные средства взаимодействия включают обмен взглядами, жестами или ответными вокализациями. Все эти виды взаимодействия воспринимаются непосредственно и не требуют специальной осознанной интерпретации. Это арсенал невербальной коммуникации, на которой строятся интерсубъективные циклы взаимодействия. Интерперсональное восприятие функционирует от рождения. Два типа ранних форм структуры Я: экологическое (Я и не-Я) и интерперсональное (Я и Другой) являются двумя аспектами взаимодействия с миром. Я-экологическое специфицирует описание системы Я-физический мир, Я-интерперсональное – системы Я-социальный мир. Эти два ядра личности на первом году жизни могут развиваться относительно независимо, что дает возможность только выделить себя из окружения (физической и социальной среды). Это протоуровень становления «первичной субъектности». Это уровень неосознаваемого Я, но на котором складывается система отсчета: Я-не Я-Другой. Однако, взаимодействие Я-экологического и Я-интерперсонального необходимо для возникновения следующего уровня протосубъектности «вторичной интерсубъектности», который предполагает «треугольные отношения» – Я-Объект-Другой. Дети начинают испытывать общие психические состояния со взрослым по отношению к объекту или событию. Это путь к пониманию дифференцированной интенциональности. Я обладаю интенцией и Другой обладает интенцией. Интенции могут совпадать или нет. Наличие триадических отношений означает также путь к пониманию и сравнению психических состояний Себя и Другого. Я внимателен к данному объекту и Другой тоже внимателен к нему, (тождество психических состояний) или Другой невнимателен (различия в психических состояниях). Я испытываю интерес и радость по отношению к объекту и Другой испытывает то же (тождественность переживаний или их различие). Наличие интерсубъективных отношений позволяет установить тождество: Я – Другой. Образующими становления биполярной шкалы Я-Другой служит репрезентационная система, возможная благодаря врожденным механизмам амодального восприятия и интерсенсорного взаимодействия [Сергиенко и др. 2009]. Таким образом, базовая концепция физического и социального мира строится на уровнях досознательного «понимания» относительно первичного выделения себя из мира вещей и людей, первичной дифференциации отличия законов физического мира от человеческого, наделенного интенциями. Это уровень становления сознания можно обозначить как предсознание.