Проблемы русского космизма. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2013

Исследователь русского космизма Вера Ильинична Алексеева в монографии «Космизм о мире, человеке и обществе» дает анализ методологии познания, заложенной в философии космизма. Она особо выделяет целостность познания, подчеркивает, что поверхностное мышление не способно познать фундамент вещей.

«При этом, – отмечает автор, – познание осуществляется с помощью ограниченного набора поверхностных схем, доступных уму, принимающему внешнее за внутреннее, видимое за глубинное, иллюзорное за истинное» [6, с. 15].

Приведу некоторые примеры такого ограниченного поверхностного отношения. Одно направление – это причисление явления русского космизма к чисто религиозным, оккультным, мистическим, идеологическим движениям с полным непониманием и игнорированием его философской и научной компоненты. Ярким примером такого подхода являются работы немецкого «независимого историка» [7, с. 445], как его называют, Михаэля Ха-гемейстера, который много лет пишет на темы русской культуры и русского космизма в частности. В статье «“Новое Средневековье” Павла Флоренского» он выносит этому великому человеку и могучему мыслителю такой приговор: «Попытки Флоренского заново “зачаровать” и мифологизировать мир представляются шутовством – когда он защищает геоцентрическую картину мира или стремится точно обозначить границу между небом и Землей; они раздражают – когда он поносит культуру Ренессанса или философию Канта; и они делаются опасными и негуманными – когда он находит носителей для сил хаоса, для союзников антихриста и для универсального, абсолютного врага, усматривая при этом благо в тоталитарной политической религии» [8].

В этом проявляется отчетливый момент личной неприязни автора, одна из причин которой – масштаб личности Флоренского, его многогранность и глубина знаний. Хагемейстер с нескрываемым раздражением пишет о широком признании и почитании Павла Флоренского («гимнистическом восхвалении с употреблением превосходной степени» [8], как он это называет) не только в России, но и на Западе. «Многочисленные таланты Флоренского и его глубокая ученость подавляют и пугают», – пишет он [8]. А еще отмечает «раздражающе странное мировоззрение Флоренского» [8]. Автор не увидел определенной логики и последовательности мировоззренческих построений П.А.Флоренского. В них нет мифологизации или тех вульгарных представлений, о которых пишет Хагемейстер, зато много оригинальных и интересных идей, неразрывно связанных с традициями русского космизма. Чтобы это увидеть, нужен лишь честный и непредвзятый подход и учет исторического контекста, обстановки, в которой жил и творил неординарный мыслитель – священник и ученый. При более широком подходе с позиций методологии Живой Этики можно выделить многочисленные параллели идей П.А.Флоренского с новым космическим мировоззрением. Сам Флоренский рассматривал свою жизненную задачу как проложение путей к будущему цельному мировоззрению. Эта цельность для него заключалась в том числе в неразрывности связи человека с высшими мирами и иерархичности этой связи.

Попробуем понять, например, что раздражает «независимого историка» из Германии в критике Павлом Флоренским культуры Ренессанса, а вернее, тех процессов вытеснения культуры цивилизацией, которые имели свои истоки в эпохе Возрождения. Выдающийся русский мыслитель остро подметил раздробленность, индивидуализм, абстрактность, аналитичность, иллюзорность представлений человека о мире, которые присущи «обездушенной цивилизации» Нового времени (так он ее назвал) [9, с. 369]. Он провидчески предрек распад такой цивилизации. Истинной же культуре, по его мнению, свойственны цельность, коллективизм, конкретность, синтетическое видение мировой реальности и иерархичность. Отметим, что это очень согласуется с концепцией культуры Н.К.Рериха и положениями Живой Этики. Флоренский видел признаки зарождения такой культуры в России. И все это, по-видимому, не устраивает западного исследователя, которому дорога эта «обездушенная цивилизация» с ее разобщенностью и господством индивидуализма.

Такие же моменты глубокой личной неприязни присутствуют в статье этого автора «Константин Циолковский и оккультные корни советских космических путешествий» [10, с. 135–149]. Роль великого мыслителя и ученого Хагемейстер стремится принизить с первых же строк своей статьи. Он пускает в ход все оскорбительные определения, которые были изобретены недоброжелателями и завистниками Циолковского еще при его жизни. А позитивные высказывания, отдающие заслуженную дань уважения родоначальнику советской космонавтики, объявляет фетишизацией. Затем Хагемейстер берется за анализ космической философии Циолковского. Он дает удивительно упрощенный, поверхностный и неточный пересказ идей мыслителя, несмотря на обилие ссылок на тексты самого Циолковского и исследования других авторов. Не дав, по сути, никакого анализа, он делает выводы о заимствовании Циолковским своих философских идей из эзотерических учений, теософии, спиритуалистической философии лишь на основании того, что тот мог читать соответствующие книги, которые в то время можно было найти в России. После этого «независимый историк» переходит к потрясающим выводам. Он констатирует, что «конкретные исследования и технические разработки» родоначальника советской космонавтики базировались на эзотерических учениях, что, в свою очередь, легло в основу советской космической программы [10, с. 145]. По его мнению, магическо-эзотерическое понимание науки и техники по-прежнему распространено в сегодняшней России, и это видно, как он считает, на примере «русского космизма» (кавычки Хагемейстера), который он характеризует как гибридную идеологическую концепцию. В его понимании русский космизм – это «научный мистицизм», «гностицизм», «технократическая псевдо-религия» и «оккультная тень идеологии советского марксизма» [10, с. 148–149].

Предвзятость автора очевидна, а его статья – механическая смесь вырванных из контекста цитат, терминов, определений, и можно было бы просто игнорировать такие работы. Но, к сожалению, «независимый историк» из Германии Михаэль Хагемейстер является типичным представителем большого круга «исследователей» на Западе, работающих преимущественно в университетах и на кафедрах славистики, имеющих докторские степени и профессорские звания и преподающих подобное «знание» своим студентам. Он имеет вполне сложившийся авторитет в этих кругах. И такой подход свойственен не только представителям Европы и Америки, но и некоторым отечественным исследователям, среди которых можно отметить работы постсоветского периода старших научных сотрудников Института истории естествознания и техники РАН Николая Гаврюшина и Гелия Салахутдинова [11].

О чем все это свидетельствует? Как можно было заметить, особое неприятие у Хагемейстера (и не только у него) вызывает понятие «цельное мировоззрение». Мне это представляется ключевым моментом в понимании подобными исследователями явления русского космизма и в целом русской культуры, которой всегда были свойственны соборность, цельность, стремление к синтезу.

Именно отторжение этой цельности представителями рационалистической науки, лишенной связи с Высшим, с Космосом, и есть проявление тех разрушительных тенденций современной цивилизации, которые подметил Павел Флоренский. Глубокая целостная мировоззренческая парадигма русских ученых-космистов им чужда, и они готовы видеть в ней что угодно, начиная от мистики и кончая сатанизмом, только не серьезную научную базу и широкое философское основание для истинного непредвзятого познания. В 2005 году в статье «Исторические и культурные особенности нового мышления» Л.В.Шапошникова по поводу непринятия метанаучных методов познания многими сугубо материалистически настроенными учеными отметила следующее: «До сих пор в нашем образованном и грамотном мире этот вненаучный способ познания метится такими определениями, как эзотерика, оккультизм, мистика и прочее. Ни одно из них не дает ясного представления о самих знаниях и путях их получения, а скорее, способствует различного рода непониманию и мифам» [12, с. 6]. Как видим, и сейчас эта проблема остается весьма актуальной, в частности, в исследованиях явления русского космизма.

Есть примеры ограниченного поверхностного подхода другого рода – попытки втиснуть многомерный феномен русского космизма в прокрустово ложе рациональных схем. Автор философско-культурологического эссе «Космизм, как феномен русской культуры» [13] Эдуард Яблонский, пытаясь определить критерии «достоверной философской значимости» космизма, ищет в нем некую рационально-логическую конструкцию, которая позволила бы точно идентифицировать данное направление философской мысли. В этом видится проблема автора, который за внешним не видит внутреннего и проходит мимо мировоззренческой глубины философии космизма, что не позволяет ему прийти к полноценному пониманию этого явления. В частности, он пишет: «Естественнонаучные воззрения русского космизма являются прямым продолжением позитивистско-рационалистической доминанты европейской философии, получившей мощнейший идейный толчок после так называемой промышленной революции в Европе. Хотя есть и различия. Так, если для Конта, Спенсера, Маха – мир явлений не познаваем, и, следовательно, наука носит лишь описательный характер, то для Фёдорова и его последователей наука несет исключительно преобразовательную функцию. Однако в своей онтологической основе, в “боготворении” научного знания как основного и единственного “рычага” прогресса космизм и позитивизм едины» [13].

Трудно согласиться с автором в том, что миропонимание таких представителей естественнонаучного направления русского космизма, как К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский, А.Л.Чижевский, ограничивалось «позитивистско-рационалистической доминантой» или «позитивно-механистическим мировоззрением», описанию которого Э.Яблонский уделяет много места в своей статье. В отличие от позитивистов эти мыслители как раз задавались вопросами типа «чем является наш мир, имеет ли он какой-либо смысл и разумную цель, имеет ли какую-либо цену наша жизнь и наши деяния, какова природа добра и зла». Научное творчество они рассматривали как работу духа человека, как неотъемлемый и всепроникающий элемент культуры. И если В.И.Вернадский писал об общеобязательности науки и ее преимуществе в этом перед философией, религией, искусством, то он же говорил и о том, что наука не может пока дать решений по множеству вопросов, и ответы на них нужно искать в религиозных учениях, философии и сверхчувственных постижениях, которым способствует высокое искусство. Не говоря уже о том, что для самих ученых-космистов процесс познания включал все способы постижения реальности, в том числе взаимодействие духа с Высшими мирами.

У Константина Паустовского есть интересные размышления по поводу подходов к познанию. Он пишет: «Романтичность свойственна всему, в частности науке и познанию. Чем больше знает человек, тем полнее он воспринимает действительность, тем теснее его окружает поэзия и тем он счастливее. Наоборот, невежество делает человека равнодушным к миру, а равнодушие растет медленно, но необратимо, как раковая опухоль. Жизнь и сознание равнодушного быстро вянет, сереет, огромные пласты ее отмирают, и в конце концов равнодушный человек остается наедине со своим невежеством и своим жалким благополучием. Истинное счастье – это прежде всего удел знающих, удел ищущих и мечтателей» [14, с. 13]. Здесь понятие романтизма близко к тому, как оно понимается в Живой Этике, а именно – романтизм, основанный на героизме. Истинное понимание явления космизма, на мой взгляд, невозможно без того состояния сознания, которое присуще героическим романтикам, или, по определению Н.К.Рериха, «практическим идеалистам». Ибо их всегда ведет высокая идея, живой интерес и любовь к предмету изучения. Не голое препарирование рассудком многомерного, глубокого, синтетичного явления, а сердечное постижение. Равнодушные невежды, втискивая изучаемое в прокрустово ложе своих ограниченных представлений, вносят такие искажения, что сам предмет изучения становится неузнаваем. Их безжизненные «исследования» серы и не способны ни пробудить интерес к изучаемому явлению, ни что-либо в нем прояснить.

Целостный подход к изучению русского космизма, с глубоким проникновением в сущность исследуемого явления и широким осмыслением, присутствует в исследованиях многих современных ученых. Среди них можно назвать Г.П.Аксенова, В.И.Алексееву, В.В.Казютинского, С.Г.Семенову, В.А.Усольцева и других. Все больше и больше появляется исследований, опирающихся на методологию нового космического мировоззрения, сформулированную в философии космической реальности – Живой Этике. Мы встречаем такой подход в докладах участников Международных научно-общественных конференций Международного Центра Рерихов, в статьях, опубликованных в журнале «Культура и время», в других публикациях МЦР.

Среди них особо нужно отметить труды Л.В.Шапошниковой. Историк по специальности, индолог, она не кабинетными исследованиями, а в самой гуще жизни, на экспедиционных маршрутах постигала сначала культуру и историю народов Индии, а затем ту самую методологию истинного, глубинного познания, которую раскрывают труды Рерихов и Живая Этика. Книги Людмилы Васильевны, посвященные русским космистам, поражают глубиной постижения, точностью акцентов и масштабом осмысления в контексте космической эволюции. Автор не останавливается на мелких подробностях жизни и характеров своих героев либо на незначительных несовершенствах их концепций и построений, присущих в той или иной степени любому земному человеку, даже самому великому. Все это несущественно и со временем исчезает в потоке жизни. А остаются те концептуальные идеи и наработки, которые слагают историю и культуру и являются движущими силами эволюции человечества. Именно этими аспектами жизни и творчества мыслителей-космистов наполнены произведения Людмилы Васильевны Шапошниковой. В ее трудах историко-философский подход ученого соединяется с метанаучным проникновением в глубинную суть явления и дополняется высокохудожественной образностью и силой изложения талантливого писателя. Это наполняет их необыкновенной убедительностью, пробуждает живой интерес к поднятым проблемам и открывает в удивительном явлении русского космизма новые необычайные грани. Людмила Васильевна Шапошникова, опираясь на методологию новой теории познания, заложенной в Живой Этике, ввела такое понятие, как «метаистория». Она показала, что феномен русского космизма имеет метаисторическое основание, и без понимания и учета этих моментов не может быть его верного восприятия. Только подход, основанный на синтезе научного и метанаучного знания, позволяет по-иному взглянуть на те непонятные для обычного человека процессы и явления, которые сопровождали жизнь и творчество ученых-космистов.

Литература

1. См., например: Когай Е.А. Социальная экология. Человек и природа в русском космизме // Социально-гуманитарные знания, 1999. № 2. С. 74–75; Алексеева В.И. К.Э.Циолковский: философия космизма. М.: Самообразование, 2007. С. 5.

2. Вернадский В.И. Из дневника // Прометей: Ист. – биогр. альм. сер. «Жизнь замечат. людей». Т. 15. М.: Молодая гвардия, 1988.

3. Чижевский А.Л. Вся жизнь. М.: Советская Россия, 1974.

4. Циолковский К.Э. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1954.

5. Пирогов Н.И. Вопросы жизни: Дневник старого врача. Иваново: ИПК «ПресСто», 2008.

6. Алексеева В.И. Космизм о мире, человеке и обществе. М.: Луч, 2012.

7. См.: About the contributors // The New Age of Russia: Occult and Esoteric Dimensions. [Ed. by Birgit Menzel, Michael Hagemeister, Bernice Glatzer Rosenthal.] M?nchen – Berlin: Verlag Otto Sagner, 2012. [Перевод мой. – Т.С.]

8. Хагемейстер М. «Новое Средневековье» Павла Флоренского. [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://scepsis.ru/library/id_1261.html (дата обращения: 22.11.2013).

9. Флоренский П.А. Итоги // Соч. в 4 т. Т. 3 (1). М.: Мысль, 1999.

10. Konstantin Tsiolkovskii and The occult roots of Soviet space travel // The New Age of Russia: Occult and Esoteric Dimensions. [Ed. by Birgit Menzel, Michael Hagemeister, Bernice Glatzer Rosenthal.] M?nchen – Berlin: Verlag Otto Sagner, 2012. [Перевод мой. – Т.С.].

11. См., например: Салахутдинов Г.М. Антихрист или фашист? [Электронный ресурс] // Режим доступа: www.astronaut.ru/bookcase/article/ar101. htm (дата обращения: 22.11.2013); Гаврюшин Н.К. Против бога и людей [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.astronaut. ru/bookcase/article/article112.htm?reload_coolmenus (дата обращения: 22.11.2013).

12. Шапошникова Л.В. Исторические и культурные особенности нового мышления // Объединенный Научный Центр проблем космического мышления: сб. ст. М.: МЦР; Мастер-Банк, 2005.

13. Яблонский Э.Г. Космизм, как феномен русской культуры. [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://samlib.ru/j/jablonskij_eduard_ genrihowich/ed567.shtml (дата обращения: 23.11.2013).

14. Паустовский К.Г. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 1. М.: Худ. лит., 1967.

М.П.Куцарова,

аспирант Софийского университета имени Святого Климента Охридского

София, Болгария

Культурное наследие Востока – источник космизации современной западной науки. На примере концепции науки в буддизме Махаяны и Ваджраяны

(система Калачакра)

Живая Этика и ее новая система познания дают нам возможность пересмотреть важнейшие эволюционные и творческие процессы на нашей планете и более глубоко и многосторонне определить их причинную суть.

    Л.В.Шапошникова

«Современная наука быстрыми шагами идет навстречу всем великим Истинам, изложенным в Восточной философии и религиях, и скоро, очень скоро они встретятся и протянут друг другу руку», – отмечала в 1935 году Елена Ивановна Рерих [1, с. 72].

В этом взаимном движении науки и восточной философии и религий навстречу друг другу Е.И.Рерих особо отмечала буддизм. В своей замечательной книге «Основы буддизма» (1927) она обращает внимание на те положения, которые определяют близость современной науки и буддизма. Одно из них заключается в том, что «учение Благословенного настаивало на достоверности, но нет в нем догм, которые предлагались бы на веру, ибо Учитель, утверждая во всем знание, не видел пользы в слепой вере для развития сознания. “Поэтому я учил вас, – говорил Будда, – не верить только потому, что вы слышали, но только тогда, когда это проверено и принято вашим сознанием”» [2, с. 51]. Другой важный момент состоял в том, что «буддизм нельзя рассматривать как религиозное откровение, ибо Готама Будда утверждал свое учение как познание вечных истин, которые так же точно утверждались его предшественниками» [2, с. 122].

С самого начала буддисты смотрели на мир как на подлежащую эволюции непрерывно изменяющуюся систему, подчиненную определенным законам, и прежде всего закону причин и следствий, или кармы, индивидуальной и коллективной [2, с. 123]. Эти законы, которым подчиняются зарождение, развитие и разрушение миров, нужно постичь и понять. В буддизме «данные о мироздании, – пишет Елена Ивановна, – о существовании бесчисленных мировых систем, в вечном эволюционном движении проявляющихся и распадающихся, … совпадают с теми научными проблемами, которые сейчас тревожат умы истинных ученых» [2, с. 133]. В упомянутой работе «Основы буддизма» Е.И.Рерих делает обоснованный вывод о том, что «Будда является нашим предшественником во многих областях знания» [2, с. 131]. Она указывает на ряд областей знаний в буддизме, которые уже исследуются и наукой: о скрытых силах в человеческой природе, ауре, значении мысли как первенствующего фактора эволюции, связи психологических процессов с физиологией, тонком теле человека, действии мыслей на расстоянии [2, с. 123–132].

Е.И.Рерих была права в своем предвидении встречного движения современной науки и восточной мысли и, в частности, буддизма. «Диалог науки и буддизма», как принято сегодня определять этот процесс встречного движения, углублялся на протяжении всего ХХ века и продолжает углубляться в ХХІ.

Елена Ивановна подчеркивает: «Традиция буддизма иметь при своих общинах обширные школы с философскими, медицинскими, математическими, астрономическими и прочими курсами является прямым следствием заветов Учителя, указавшего, что “невежество есть пятно, более других пятнающее человека”» [2, с. 119]. Принято считать, что буддийские общины со школами возникли на исторической сцене в Индии с появлением буддизма Махаяны, их называют еще монастырями-университетами [3, с. 43, 44]. Это были знаменитые монастыри-университеты своего времени, среди них: Наланда, Викрамашила, Одантапури. С их появлением впервые возникла возможность образования не только для монахов, но и для всех буддистов-мирян. Ко времени появления университетов-монастырей Махаяны буддийское образование включало пять областей знания – лингвистику, логику, внутреннее знание (метафизику и философию), медицину и искусство [3, с. 43].

В этих же университетах Махаяны позже, примерно с VІІІ в., стал развиваться и буддизм Ваджраяны. Здесь нужно указать, что традиционно буддизм Ваджраяны всегда считал себя частью Махаяны. Значительная часть современных буддологов разделяет это традиционное понимание, ибо философская основа, цели и пути их достижения являются общими как для Махаяны, так и для Ваджраяны. Ваджраяну от Махаяны отличает дополнительный метод – devatayoga [4, с. 20–26] – и работа с тончайшими энергиями человеческого индивидуума. С развитием Ваджраяны, в особенности с появлением йог высшей тантры, научное направление в индийском буддизме стало углубляться. Ярким свидетельством этого стала система Калачакры, появившаяся в буддизме Ваджраяны в конце Х – начале ХІ века в Индии. Современные буддологи определяют Калачакру как «синтез и кульминацию индийского буддизма Ваджраяны» [4, с. VI]. Калачакра тантра включила в свои тексты напрямую или косвенно дисциплины, аналогичные космологии, астрономии, астрометрии, хронометрии, эмбриологии, физиологии, психо-физиологии, анатомии, медицины, фармакологии, алхимии, ботаники, психологии и философии [3, с. 45]. Совершенно очевидно, что, соприкасаясь с Калачакрой, мы имеем дело, кроме всего прочего, с наукой, и впервые в начале ХХІ века в силу углубленного изучения Калачакры в буддологии появилось такое понятие, как «концепция науки традиции Калачакры» [3, с. 43–55], а впоследствии уже и понятие «буддийской науки», имея в виду буддизм Махаяны и Ваджраяны в целом [5].

Известно, что буддизм определяется в науке как философия, а также как религия; есть различные точки зрения по поводу его принадлежности к философии или религии. Характерно, что именно с углубленным изучением буддизма Ваджраяны, и прежде всего системы Калачакры, в конце ХХ века и начале ХХІ о буддизме в буддологии стали все больше говорить и как о науке. В востоковедении нет сомнения в том, что западные концепции религии и философии трудно применить к буддизму в целом. Буддийская философия и религия не соответствуют в полной мере тому, что на Западе принято определять как философию и религию. К этой проблематике добавился теперь и вопрос о науке: буддийское понимание науки во многом не соответствует современной западной концепции науки, и к этому вопросу мы вернемся. А отвечая на вопрос, что такое буддизм, мы бы хотели привести мнение двух ученых: санскритолога и ведущего буддолога, знатока письменной Калачакры Весны Уоллес, а также индолога и крупного ученого-космиста Людмилы Васильевны Шапошниковой.

В.Уоллес отмечает: «В течение своей истории в Индии и Тибете буддистская традиция приобрела характер мультидисциплинарной традиции, которая в своем поиске знания проникла в разные области исследований, требующие разных методов изучения. В силу своей мультидисциплинарной природы буддистская традиция не вмещается в одной единственной категории, будь это религия, философия или наука. В противоположность современной академической мысли, которая резко разграничивает такие категории, как религия, философия и наука, в буддийском контексте, в особенности в контексте буддизма Махаяны, линии, разграничивающие эти категории, гораздо труднее разглядеть в силу сложной взаимозависимости разных дисциплин и их методов исследований. Итак, эти категории, как и любые другие категории, с точки зрения буддистской являются лишь условными обозначениями, а дисциплины, которые они обозначают, подвержены постоянным внутренним изменениям, т. к. область их открытий расширяется и степень их взаимозависимости и взаимосвязанности становится все более очевидной» [5]. Подобное понимание природы буддизма мы находим и у Л.В.Шапошниковой, которая точно выразила его одним словом: синтез. Она пишет: «Если осмыслить то, что Гаутама сказал о знании как таковом, то можно утверждать, что путь, который Учитель открыл для человечества, – это путь знания, на котором мы находим синтез философии, религии, науки и искусства» [6, с. 171]. Взгляды этих ученых разделяют и другие востоковеды. Они находят подтверждение и в том, как, к примеру, традиция индо-тибетского буддизма Махаяны и Ваджраяны осуществляет самооценку [см.: 7, с. 27, 34, 108 и др.].

Концепция науки системы Калачакры основывается, конечно, на всем достигнутом до нее в буддизме Махаяны, потому мы здесь представим основные вехи понимания науки в Махаяне.

В буддизме с самого начала в области знания первенствующее значение отдавалось опыту [7, с. 27]. Уже в ранних буддийских текстах наука определялась как исследование, наблюдение, рассуждение и правильные воззрения или теории [3, с. 46]. Подчеркивая значение эмпирического подхода, буддисты часто указывали на неадекватность любой модели мира, объясняющей его на основе божественного авторитета, авторитета традиции или безусловной веры.

Есть, однако, ряд моментов, в силу которых понимание науки в буддизме Махаяны отличается от современной западной концепции науки. Для научных исследований в буддизме используются не только эмпирические, но и созерцательные и интроспективные методы. Иными словами, используются метана-учные методы, т. е. методы, позволяющие получить знания через внутреннюю, духовную составляющую человека. В современной западной науке мы движемся к не известному ранее знанию, наука в буддизме движется к знанию, уже добытому Буддой Шакьямуни и другими буддистскими иерархами, ибо существует космический закон о том, что Высшее ведет низшее, и он реализуется в том числе в области познания. В буддизме восприятия органами чувств исследователя и его представления о мире зависят от силы его достоинств или добродетели, иначе говоря, от его нравственного уровня и от уровня его сознания. На основе исследований и наблюдений буддистские ученые пришли к выводу: невозможно окончательное и полное познание мира и составляющих его частей [8], что можно выразить и другими словами – беспредельность познания. Что касается именно Калачакры, нужно сказать, что эта система основана на древнейшем положении о тождестве макрокосмоса и микрокосмоса, Вселенной и человека.

Все это дает нам основание сделать вывод, что концепция науки в буддизме отличается от современной западной концепции науки. Несмотря на это отличие, мы не можем отвергнуть знания, добытые буддистскими учеными созерцательным путем, учитывая, что эти знания были проверены эмпирически и что они позволяют формулировать рациональные теории, которые внутренне согласованы и дают объяснение широкому кругу феноменов [5].

Когда мы говорим о «диалоге современной науки и буддизма», мы имеем в виду взаимный интерес со стороны ведущих представителей обеих областей. В буддизме это крупные буддистские иерархи, и прежде всего Далай-лама. В науке – ведущие ученые в области физики, астрофизики, биологии, психологии. Подчеркнем, что речь идет об отдельных ведущих ученых, а не о массовом интересе.

Открытость современного научного мира к диалогу с буддизмом обусловлена, в первую очередь, той причиной, которую отмечает Л.В.Шапошникова: традиционная теория познания западной науки сдерживает ее развитие, не дает ей возможности верно осмыслить открываемые явления [9, с. 795]. Как следствие, часть ведущих представителей научной мысли осознают необходимость изменений в концепции научного познания, а также большой потенциал сотрудничества научного и буддийского мышления.