И тогда я поняла. 95 честных историй о жизни как она есть

Чави остановился, посмотрел на меня очень внимательно, изо всех сил пытаясь не расхохотаться, а потом произнес медленно и нараспев:

– Нена[13 - Nena (исп.) – малышка, детка.], выражать свои мысли на испанском ты точно научишься, а сейчас, что бы ты ни сказала, звучит так смешно, что шутить вовсе не обязательно, ты прекрасна со своим хреновым испанским.

И тогда я поняла, что этот момент не повторится. Что мой castellano[14 - Castellano (исп.) – испанский язык.] действительно очарователен в своем уродстве, что все этапы нашей жизни можно сравнить с изучением иностранного языка.

Ты учишься каждую минуту, ты снова ребенок, поэтому жадно лови любое новое слово, хохочи над хуэвосами[15 - Huevos (исп.) – яйца.] и миньетой кончитой[16 - Mi nieta Conchita (исп.) – моя внучка Кончита.], отчаянно пытайся научиться говорить складно, пусть взрослые хихикают и умиляются над этими прекрасными в своей нелепости попытками.

Ты учишься играя, встречаешь учителей повсюду: выучи слово chiringuito[17 - Chiringuito (исп.) – забегаловка, часто бар, с напитками и тапас.] на пляже, dos chupitos[18 - Dos chupitos (исп.) – две рюмки.] – в барах, mamada[19 - Mamada (исп.) – минет.] – в постели, vete a tomar pro culo[20 - Vete a tomar por culo (исп.) – иди на хуй.] – на темной улице в 4 утра, me importa tres cojones[21 - Me importa tres cojones (исп.) – мне насрать, мне похуй.] – когда любовь всей твоей жизни окажется каброном[22 - Cabrоn (исп.) – мудак.], а все остальные серьезные и умные слова ты узнаешь на практике в новостном агентстве, куда попадешь, наврав с три короба о своем опыте и образовании.

Самые беспомощные и, казалось бы, унизительные моменты – частицы того калейдоскопа, из которых складывается жизнь – такая неровная, ласковая, грубая, отчаянная и веселая, как мой нежный мальчик Хавьер.

А пока мой долг – плохо шутить и хорошо смеяться (ну и трахаться с удовольствием).

Смуглый Чави покинул меня через пару месяцев, преподав мне еще один важный урок, но об этом в следующий раз.

А тогда я только начинала учить испанский.

Время быть взрослыми

Мару Батова

с. Ленино, Пензенская область – Москва

Специалист по тендерным закупкам

Утро началось с новостей на местном телеканале о количестве заболевших, умерших и выздоровевших.

После некоторых подсчетов получился большой остаток людей, чью судьбу не осветили в новостях. Ведущий радостным голосом объявил, что сегодня Вербное воскресенье, праздник всех православных.

Я выключила телевизор и уставилась в потолок. Значит, праздник, говорите. Моя память выдает воспоминание, больше похожее на фильм, где в главных ролях я, мои друзья и детство.

Мы все бежим. Я и друзья – к речке, рвать вербу. А детство несется прямиком туда, откуда «и писем не напишет, и вряд ли позвонит»[23 - Строчки из песни Аллы Пугачевой «Куда уходит детство».]. Забавно, тогда мы все время бегали, редко переходя на шаг. Заставь меня сейчас побегать – не выйдет. Вербное воскресенье из детства – действительно праздник. В детстве все дни такие.

Телефон затрещал, написала подруга: «Привет. Короче, и батя у меня вчера умер. А с ебаным карантином и не уехать нихуя. Ебаная жизнь». Вот еще одна новость. Комбо. Для этого утра, пожалуй, достаточно новостей.

Такого рода сообщения до меня доходят не быстро, не знаю, наверное, срабатывает защитный механизм, я начинаю медленно соображать. Написала подруге в ответ: «Крепись».

Потом села на кровать и начала рыдать. Проснулся Дима, спросил, что случилось. Я невнятно, вперемешку с заиканиями, объяснила, в чем дело. И только потом, собравшись с мыслями, написала Насте:

– Почему нельзя уехать?

– Никто не хочет везти из-за карантина.

– Мы можем отвезти. Когда за тобой заехать?

Отец Насти вместе со старшей сестрой Насти и ее дочерью Кристинкой жил в другой области, ехать до которой часа четыре или пять. Сама же она жила у мужа в паре часов езды от нас.

Вскоре мы с Димкой уже загружали вещи подруги и ее дочери в машину. Ее муж тоже собирался в дорогу, но один на мотоцикле.

Настя выглядела как обычно, говорила как обычно, и все в ней было как обычно. Может, и у нее защитный механизм сработал. Перед выездом я забежала в магазин за водой в дорогу, и продавщица на кассе предложила мне еще купить пучок веток вербы. Я посмотрела в сторону, куда она махнула рукой, и увидела ведро из-под краски по металлу, а в нем – кустики вербы. Стало грустно, что теперь дети не бегают за вербой куда-нибудь к речке, а могут купить ее за 50 рублей – три веточки и 100 рублей – семь. И никаких тебе приключений. Я отказалась.

В дороге мы много молчали и мало говорили. Настя старалась убаюкать дочь и уснуть сама, но Кристинка сопротивлялась. Ей было интереснее смотреть в окно.

Доехали мы до родительского дома Насти быстрее, чем планировали. Там нас ждали с обедом. Димка с мужем подруги ушли есть, а мне кусок в горло не лез.

Дом был старый, уже где-то покосившийся и зарастающий плесенью, потому что, по словам Насти, вся деревня на болоте построена. Почти все дома на их улице опустели. Кто-то все бросил и перебрался в город, кто-то приезжает ухаживать за огородом. Но деревня потихоньку вымирает. Я сидела в комнате с занавешенными зеркалами, смотрела, как играют дочери подруги и ее старшей сестры Веры, слушала разговоры о подготовке к похоронам:

– Я договорился с батюшкой, поеду за ним завтра с утра, – сказал брат Насти. – Оградку заказал, тоже завтра будет.

– Вчера, когда все случилось, ментов вызвали, – начала рассказывать Вера.

– А зачем менты нужны? – вырвалось у меня.

– Такие порядки. Когда дома умирают, нужно ментов вызывать, чтобы засвидетельствовать, что своей смертью умер человек, – ответила подруга.

– Ну, да. Так, знаете, от них так сырботиной[24 - Местный диалект Смоленской области. Сырботина – запах от мокрой прелой тряпки.] пахло, что выветривалось еще непонятно сколько, – продолжила рассказывать Вера.

Они долго говорили о подготовке к похоронам, девчонки играли тут же в комнате, на полу, и совсем не слышали, о чем говорят взрослые. И я их тоже перестала слушать. Только внимательно смотрела на свою подругу. Она лежала на диване рядом со мной, ее мучило давление, таблетки не помогали. Настя была совсем бледная и такая худенькая. Почему раньше я этого не замечала? И у нее видны морщины, разве они были у нее раньше?

А Вера? Она сидела на полу, прижавшись спиной к стене, обхватив руками колени, еще худее, чем ее младшая сестра. Заплаканные красные глаза, опухшее лицо, запах перегара – все говорило о ее бессонной ночи.

Перед отъездом мы с Димкой, Настей и ее мужем долго стояли и курили. На горизонте разгорался закат и тихо шумел лес, нарушая наше молчание. На прощание я крепко обняла подругу и долго не отпускала. Мне совсем не хотелось оставлять ее в доме, где давно нет мамы и уже не будет отца. Я хотела перенести ее в 2015 год, где мы идем с каталки по улицам Закопане[25 - Закопане – курортный город Польши.] и поем песню «Идет солдат по городу, по незнакомой улице…», а после перенести ее в ночь Нового года, где завязывается драка против нас и я уже готовлю кулаки, а Настя шепчет на ухо, что она не умеет драться, и потом мы смеемся от этого назло всем врагам. Или забрать ее обратно в май на Смоленское Поозерье[26 - Смоленское Поозерье – национальный парк в европейской части России.], когда ее в час ночи вытаскивают из палатки наши друзья, потому что я не пойду купаться в озеро без своей подруги. Я хочу ее забрать куда угодно, где она смеялась и где ей было хорошо, но только не отпускать туда, где скорбь и это дурацкое пониженное давление.

– Машка, отпускай меня, а то щас плакать начну. А Кристинка увидит, тоже реветь будет, – говорит Настя. Я ее отпускаю.

Мы садимся в машину и уезжаем. По дороге видим, как горит сухая трава, останавливаемся посмотреть.

– Думаешь, не нужно вызывать пожарных, чтобы потушили? – спрашиваю я у Димки.

– Нет, думаю, не надо. Это специально жгут… Посмотри, как красиво.

На горизонте лежали красные полосы заката, облака сбивались в кучу, предвещая дождь. Вечер гнал сумерки к полю, у края которого полоской горели костры.

Я вспомнила беседу Насти с братом и сестрой об организации похорон. И до меня дошло, с какой будничностью они говорили о таких тяжелых вещах. Как будто они уже совсем взрослые, которым очень много лет и которые прожили много жизней. Но они и есть взрослые, которые на время забыли о своем детстве, о своих чувствах и переживаниях. Чтобы не расплакаться, не расклеиться, чтобы смочь похоронить своего отца. А потом уже плакать и обнимать друг друга.

И тогда я поняла, что нужно забыть в себе ребенка, потерять на время чувства и стать столетним стариком для того, чтобы проститься навсегда со своим родным человеком. Потому что слишком больно для детей терять родителей, но чуть терпимее для взрослого.

Надвигались тучи, начинало моросить. Я смотрела на костры и вдыхала свежий запах весны.

– И правда, как красиво.

Босс

Катя Старцева

Норильск – Петербург

Писательница