Концепции современного востоковедения

В первой половине ХХ в. наибольший вклад в развитие лингвистической теории на материале восточных языков внесли Е. Д. Поливанов (в основном японист, китаист и тюрколог, владевший глубокими познаниями во многих других языках, 1891–1938), А. А. Драгунов (китаист, 1900– 1955), Н. Ф. Яковлев (кавказовед, 1892–1974) и Н. В. Юшманов (арабист, 1896–1946). В эмиграции работал крупнейший лингвист-теоретик Н. С. Трубецкой (1890–1938), начавший свои исследования по славянским и кавказским языкам в кругу идей Фортунатова в Москве. В его главный труд «Основы фонологии» (первое немецкое издание 1939 г., русское – 1960 г.) был включен большой материал восточных языков. Отдельные истолкования материала африканских языков предложил П. С. Кузнецов (1899–1968), один из создателей Московской фонологической школы, знавший санскрит и свободно говоривший на суахили, хотя по основной специальности русист. Синтаксическую типологию разрабатывал для данных языков Сибири, Кавказа и других И. И. Мещанинов (1883–1967, также исследователь памятников урартского языка) – ученик и преемник Н. Я. Марра, позже фактически отдалившийся от его учения[63 - О названных ученых см.: Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968 (биогр. статья А. А. Леонтьева, Л. И. Ройзензона, А. Д. Хаютина); С. Е. Яхонтов. А. А. Драгунов // Краткие сообщения ИВ АН. 1956, XVIII. С. 89–93; Юшманов Н. В. Работы по общей фонетике, семитологии и арабской классической филологии / Сост. , предисл. А. Г. Беловой. М., 1998; Язык и человек. Сб. статей памяти Петра Саввича Кузнецова (1899–1968). М., 1970 (библиография, биогр. статья А. А. Реформатского); Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии М., 1987 (послесл. Т. В. Гамкрелидзе и др.); Милибанд С. Д. Востоковеды России: Библиографический словарь. 1–2. М., 2009; Алпатов В. М. Языковеды, востоковеды, историки. М., 2012.].

Упомянутая выше работа по созданию письменности у малых народов СССР способствовала выяснению отношений между звуками речи и их передачей на письме, а также уточнению системы фонем в языках. Оригинальная работа Н. Ф. Яковлева, основанная на правилах определения фонемного состава языка, посвящена принципам разработки алфавита[64 - Яковлев Н. Ф. Математическая формула построения алфавита // Культура и письменность Востока. Кн. 1. М., 1928.]. Н. В. Юшмановым была впервые применена латиница в грамматике арабского языка, что в сочетании с очерком арабской фонетики дает более ясное представление о существующих в нем грамматических чередованиях фонем (включая также словообразование).

В теории языка остро стоит вопрос о том, какие единицы, категории и правила являются универсальными, свойственными всем языкам, а какие – обусловлены определенными системными характеристиками данного языка. В ХХ в. Бодуэном и другими теоретиками были введены понятия морфемы – минимальной единицы, наделенной значением, и фонемы – обобщенной единицы с функциями формирования звукового состава морфемы и различения разных морфем (в иной формулировке вместо морфемы говорилось о слове)[65 - Терминология конца XIX – начала XX в. отличалась от современной. Напр., Поливанов называл фонему звукопредставлением, следуя своему учителю Бодуэну, говорившему о фонологии как о психофонетике.]. При этом одни лингвисты определяют морфему как часть слова, а другие – независимо от слова, признавая тем самым возможность одноморфемных слов.

В ХХ в. при описании фонетики восточных языков использовались концепции Ленинградской фонологической школы, восходящей к Бодуэну и Щербе, и Московской фонологической школы. Московская школа и Н. С. Трубецкой вводят особую единицу в качестве объединения автоматически чередующихся звуков, тогда как школа Щербы признает автоматическое чередование самостоятельных фонем. Сами же чередования принадлежат морфонологии – дисциплине, в которой рассматривается фонологическая структура морфем и слов и их контекстно обусловленная вариативность. Одним из первых опытов сопоставления неродственных языков в области морфонологии стала работа Н. В. Юшманова о чередованиях согласных в языках хауса, нивхском и картвельских[66 - Юшманов Н. В. Указ. соч.].

Для фонологии и морфонологии имели большое значение инструментальные методы исследования звукового строя. Они обогатили репертуар фактического материала общей фонетики, позволили уточнить и расширить классификацию звуков языка, намеченную еще в XIX в., разработать новый вариант общефонетической транскрипции. Развивалась историческая фонетика. С конца 1920-х гг. публиковались статьи А. А. Драгунова, в которых автор впервые применил метод реконструкции среднекитайской фонетики по некитайским записям, позже развивавшийся у нас и за рубежом[67 - Азиатский музей… С. 104.].

С конца 1950-х гг. благодаря расширению контактов СССР с освободившимися от колониальной зависимости странами Азии и Африки значительно облегчился доступ востоковедов-лингвистов к живым языкам этих стран (см. выше об экспедициях, полевой работе). Одновременно росли контакты советского языкознания, включая востоковедное, с зарубежным, широко обсуждались учения структурализма, генеративно-трансформационной грамматики, типологии. Востоковеды активно участвовали в конференциях и дискуссиях, в коллективных сборниках и монографиях по теоретическим проблемам, что позволило расширить и углубить тематику исследований. Со своей стороны, теоретики-неспециалисты смогли воспользоваться множеством новых данных. Факты восточных языков все шире привлекаются в руководствах и учебных пособиях по общему языкознанию и типологии[68 - Реформатский А. А. Введение в языкознание. М., 1960 (и др. издания); Зин-дер Л. Р. Общая фонетика. Л., 1960 (и др. издания); Маслов Ю. С. Введение в языкознание. М., 1975 (и др. издания); Успенский Б. А. Структурная типология языков. М., 1965; Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М., 1977; Введение в языкознание. 2-е изд. М.; СПб., 2011; Воронин С. В. Основы фоносемантики. Л., 1982; Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. I–IV. М.; Вена, 1997–2001; Плунгян В. А. Общая морфология. Введение в проблематику. М., 2000; 2-е изд., 2003; Он же. Введение в грамматическую семантику. Грамматические значения и грамматические системы языков мира. М., 2011; Зубкова Л. Г. Знак в системе языка. М., 2010.].

Понятие морфемы сохраняется поныне как универсальное, а универсальность фонемы поставлена под сомнение в связи с исследованиями языков Китая и Юго-Восточной Азии. Определению понятия фонемы в этих языках удовлетворяет единица не меньшая, чем целый слог. Этот факт подчеркивали в 1920–1940-х гг. главным образом Е. Д. Поливанов и А. А. Драгунов. В свою очередь, слог делится на инициаль – в типичном случае начальный согласный и на финаль – гласный и конечный согласный (в части слогов также предшествующий им полугласный), что соответствует «рифме» в китайской филологической традиции. Между инициалью и финалью может, как и между фонемами, проходить морфологическая граница. Таким образом, слог и его компоненты разделяют между собой свойства фонемы, но само понятие фонемы как особой единицы в этих языках с функциональной точки зрения оказывается излишним.

В дальнейшем эта концепция развивалась на вьетнамском, бирманском, китайском языковом материале. Было введено понятие фонологического нуля, т. е. отсутствия фонологической единицы в стандартной структуре слога (по аналогии с морфологическим нулем окончания во флективных языках)[69 - Гордина М. В., Быстров И. С. Фонетический строй вьетнамского языка. М., 1984; Касевич В. Б. Фонологические проблемы общего и восточного языкознания. М., 1983.]. Предложена типологическая классификация, различающая фонемные и слоговые языки, а также языки со смешанными свойствами[70 - Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики…].

Важный раздел фонологии – просодика, включающая изучение ударения (акцентология), тона и интонации. Тон – высотная характеристика слога, дополняющая его сегментный состав в функции различения значений (в отличие от ударения, характеризующего слово). Исследование просодики тональных языков (китайского, бирманского, вьетнамского, языков Западной Африки) особенно продвинулось с начала 1960-х гг. Было подчеркнуто различие между регистровыми и контурными тонами. Первые (без изменения высоты на протяжении слога) характерны для Западной Африки, вторые – для языков Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии[71 - Виноградов В. А. Тон // ЛЭС. М., 1990.]. Изучалось соотношение тональной системы с ударением и интонацией, функциональное значение атональных слогов[72 - Румянцев М. К. Тон и интонация в современном китайском языке. М., 1972; Касевич В. Б., Шабельникова Е. М., Рыбин В. В. Ударение и тон в языке и речевой деятельности. Л., 1990.]. О музыкальном ударении в японском языке еще в 1915 г. писал Е. Д. Поливанов, применив к этому языку понятие моры, известное из античной филологии. Мора может быть равна слогу (краткому) или части слога (долгого). Идея получила дальнейшее развитие в японоведении[73 - Рыбин В. В. Фонетика японского языка. СПб., 2011.].

На общность функций ударения и тюркского сингармонизма впервые указал Бодуэн. Сингармонизм заключается, по общему правилу, в уподоблении суффиксов корню по определенным фонетическим признакам (ряд, лабиальность, подъем гласных, иногда также по признакам согласных) и тем самым в объединении морфем в границах слова[74 - Ср. о монгольском сингармонизме: Кузьменков Е. А. Фонологическая система современного монгольского языка. СПб., 2004.]. Функция и сингармонизма, и словесного ударения состоит в членении высказывания на интонационно-смысловые единицы – фонетические слова или ритмические группы слов.

Особого внимания заслуживает отношение между морфемой и слогом. В китайском и близких по строю языках существуют односложные единицы, не имеющие собственного значения вне известных сочетаний, но участвующие в грамматических правилах наряду с морфемами, наделенными значением. Подобные единицы должны включаться в грамматическое описание, а правила, действительные для единиц того и другого типа, значимых и незначимых, предполагают их объединение в общем понятии. Таким образом, в описание вводится особая единица – слогоморфема (силлабоморфема), минимальная единица грамматической структуры (материально представленная однослогом). Соответственно выделяется особый тип или класс языков – слогоморфемный[75 - Быстров И. С., Нгуен Тай Кан, Станкевич Н. В. Грамматика вьетнамского языка. Л., 1975; Касевич В. Б. Фонологические проблемы…].

Уточнялась номенклатура аффиксальных морфем. В описание семитских языков было введено понятие составного прерывного аффикса, состоящего из гласных, – трансфикса (или, иначе, диффикса), вставляемого в корень слова[76 - Старинин В. П. Структура семитского слова. М., 1963.]. Такие вокалические аффиксы различают разные дериваты и словоизменительные формы от одного и того же консонантного корня (обычно состоящего из трех согласных) .

Слово как грамматическая единица в разных языках может иметь различные формальные свойства, о чем писал еще Л. В. Щерба. Описание грамматического строя типа китайского сталкивается с проблемой различения слов и словосочетаний. Двусложные лексические единицы (именовавшиеся биномами у Поливанова) по значению, т. е. как словарные единицы, часто соответствуют словам европейских языков, но их структура обнаруживает различную степень связанности компонентов. Разработке критериев универсального определения слова – центральной единицы грамматики в европейской лингвистике – была посвящена коллективная работа лингвистов Восточного факультета СПбГУ (в 1970-х гг. – Ленинградского государственного университета)[77 - Квантитативная типология языков Азии и Африки / Отв. ред. В. Б. Касевич, С. Е. Яхонтов. Л., 1982. Продолжение этой работы: Грамматика и семантика восточного текста. Квантитативные характеристики / Отв. ред. В. Б. Касевич. СПб., 2011.]. В этой работе использовалась с определенными поправками и дополнениями квантитативная типология Дж. Гринберга. Для получения универсально значимых количественных индексов морфологической структуры были введены дополнительные критерии определения слова, агглютинации, суффиксации и пр. Одним из выводов стало положение о периферийном статусе слова в системе языков Дальнего Востока. Кроме того, по процентному соотношению знаменательных и служебных морфем в тексте грамматическим языкам (арабский с максимумом служебных морфем) противостоят лексические (древнекитайский с максимумом знаменательных морфем), и есть языки, занимающие промежуточное положение[78 - Зубкова Л. Г. Указ. соч. С. 121–122.].

На материале морфологии языков Африки ведется поиск общих значений грамматических показателей или даже субморфемных сегментов в согласии с теорией Р. Якобсона[79 - Поздняков К. И. Сравнительная грамматика атлантических языков. Именные классы и фоно-морфология. М., 1993; Желтов А. Ю. Языки нигер-конго: структурно-динамическая типология. СПб., 2008.]. Теория вторичной репрезентации (действия, представленного как предмет, и т. п.) разрабатывается на материале тюркской морфологии[80 - Гузев В. Г. Очерки по теории тюркского словоизменения. Имя. Л., 1987; То же. Глагол. Л., 1990.].

Проблемам лингвистической теории и типологии посвящен ряд тематических сборников Отдела языков академического Института востоковедения в Москве (одно время назывался Институтом народов Азии АН СССР). Внимание ученых привлекают языковые универсалии – обобщения внутрисистемных корреляций в языке (такие, например, как «средняя протяженность морфем в языке тем больше, чем меньше в нем инвентарь фонологических единиц»). Ряд универсалий предложен отечественными востоковедами[81 - Морфема и проблемы типологии / Отв. ред. И. Ф. Вардуль. М., 1981; Восточное языкознание: Грамматическое и актуальное членение предложения / Отв. ред. В. М. Солнцев. М., 1984; Языковые универсалии и лингвистическая типология / Отв. ред. И. Ф. Вардуль. М., 1969 (в конце книги приведен перечень универсалий). См. также статью об универсалиях в ЛЭС.]. Сходное направление – поиск доминант, или детерминант, определяющих многие, если не все свойства языковых систем[82 - Мельников Г. П. Системная типология языков. М., 2001. Для одного языка может предлагаться несколько независимых доминант, см. Алиева Н. Ф. Типологические аспекты индонезийской грамматики. Аналитизм и синтетизм. Посессивность. М., 1998.].

В области синтаксиса разрабатывалась в особенности на материале кавказских языков типология номинативного, эргативного и активного строя. Для эргативных языков предлагаются семантические (ролевые) обозначения: Агентив – для субъекта действия переходного глагола и Фактитив – для объекта действия переходного глагола и формально объединенного с ним субъекта действия и состояния непереходного глагола. Этим эргативные языки отличаются от языков номинативных (иначе – аккузативных), где формально объединены Агенс (субъект действия переходного глагола) и субъект действия непереходного глагола (этот субъект терминологически обозначается по-разному) в отличие от Пациенса – объекта действия[83 - Климов Г. А. Очерк общей теории эргативности. М., 1973; Он же. Типология языков активного строя. М., 1977; Кибрик А. Е. Константы и переменные языка. М., 2003.]. На материале арабского языка исследовались формально-смысловые отношения между исходными и производными глагольными конструкциями[84 - Храковский В. С. Очерки по общему и арабскому синтаксису. М., 1973.]. Особая типологическая школа представлена исследованиями полипредикативных конструкций (сложных и сходных с ними предложений) в тюркских, палеоазиатских и других языках Сибири[85 - Черемисина М. И., Колосова Т. А. Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск, 1987.].

А. А. Драгунов предложил новую классификацию частей речи в китайском языке по признакам синтаксической сочетаемости, которые играют для изолирующих языков первостепенную роль ввиду отсутствия словоизменения. Глагол и прилагательное объединяются в китайском языке в класс (иначе – категорию) предикатива, в отличие от европейских, тюркских и других языков, где прилагательное близко к существительному. Термин предикатив в этом понимании в дальнейшем стал использоваться в некоторых описаниях языков Юго-Восточной Азии[86 - Алиева Н. Ф., Аракин В. Д., Оглоблин А. К., Сирк Ю. Х. Грамматика индонезийского языка. М., 1972.]. Кроме того, по сочетаемости для языков Дальнего Востока существенна более дробная, чем в европейских языках, классификация лексики. Для них характерно также совмещение знаменательных и служебных значений и синтаксических функций[87 - Панфилов В. С. Грамматический строй вьетнамского языка. СПб., 1993; Еловков Д. И. Структура кхмерского языка. СПб., 2006.]. В отличие от этого в филиппинских языках со сложной аффиксацией отмечается относительно слабое формальное разграничение частей речи[88 - Шкарбан Л. И. Грамматический строй тагальского языка. М., 1995.].

Х. М. Зарбалиев исследовал типологию числительных по признакам применяемой системы счисления (децимальная, вигезимальная и др.), применения правил арифметики в названиях чисел, количества используемых разрядов и т. д.[89 - Зарбалиев Х. М. Типология числительных и числовых конструкций. Баку, 1997.]

А. А. Холодович (1906–1977), по специальности японист и кореист, в 1961 г. основал нынешнюю Лабораторию типологического изучения языков (ЛТИЯ) Института лингвистических исследований РАН (в то время – Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР), поставив перед ней задачу сопоставительно-типологического исследования категорий глагола, связанных с синтаксисом[90 - Холодович А. А. Проблемы грамматической теории / Отв. ред. В. С. Храковский. Л., 1979; Международная конференция, посвященная 50-летию Петербургской типологической школы. Материалы и тезисы докладов / Редкол. С. Ю. Дмитренко и др. СПб., 2011 (и указанные там работы).]. Одним из принципов такого исследования является четкое различение семантических (смысловых, ролевых) и синтаксических (членов предложения) единиц. Соответствие между теми и другими, именуемое диатезой, вошло в широкий обиход отечественной лингвистики. Структура предложения признается вербоцентрической, с направлением синтаксической зависимости от глагола-сказуемого к актантам, т. е. не только к дополнениям, но и к подлежащему, в согласии с общеграмматической концепцией Л. Теньера. В исследовательской работе используются исчисляющие классификации логически возможных способов выражения данной категории и типологические анкеты.

Коллектив ЛТИЯ, ядро Ленинградской/Петербургской типологической школы, под руководством сначала А. А. Холодовича, а с 1970-х гг. – В. С. Храковского (арабиста по полученному образованию) выполнил при участии российских и иностранных специалистов ряд исследований по сопоставлению каузативных, пассивных, возвратных, взаимных конструкций, конструкций с предикатным актантом (модальные, фазовые и др.), императивных, итеративных, условных, уступительных, таксисных. Каждая из соответствующих коллективных монографий включает теоретическую часть и описания исследуемой категории на материале порядка пятнадцати—двадцати языков. Эти описания построены по единому плану, что облегчает межъязыковое сопоставление.

В результате сопоставления на основании избранных различительных признаков выделяются типологические классы языков. Например, при изучении повелительных предложений оказывается, что языки различаются по признакам спряжения: глагол спрягается по лицам и числам только в императиве (монгольский, японский и др.), либо также в других наклонениях (армянский, немецкий и др.) Есть языки, в которых очень употребительны повелительные предложения пассивной конструкции (тагальский, яванский)[91 - Типология императивных конструкций / Отв. ред. В. С. Храковский. СПб., 1992. (Есть и другие различия языков в морфологии, синтаксисе и семантике императива.)]. В выражении категории таксиса (одновременности и следования действий) выделяются языки, в которых главным способом выражения этой категории служит сложноподчиненное предложение, и языки, где таксис выражается в структуре осложненного предложения (с помощью деепричастий и т. п.)[92 - Типология таксисных конструкций / Отв. ред. В. С. Храковский. М., 2009.]. Коллективная монография может включать также раздел, содержащий альтернативные теоретические подходы и обобщения. Самая большая такая монография, посвященная реципрокальным (взаимным) конструкциям на материале более сорока языков, издана по-английски В. П. Недялковым (1928–2009), исследователем немецкого, чукотского, нивхского, грузинского и других языков[93 - Nedjalkov V. P., with assist. E. ?. Geniu?ene, Z. Guenchеva (eds). Reciprocal constructions. Vol. I–V. Amsterdam etc.: John Benjamins, 2007.].

Типологические обобщения используются в современных работах по истории языков, в описаниях их ранних зафиксированных на письме состояний, в реконструкциях праязыков различных уровней по компаративным данным[94 - Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Указ. соч.; Яхонтов С. Е. Общие тенденции развития синитических языков // Страны и народы Востока. Вып. XI. М., 1971; Зограф Г. А. Морфологический строй новых индоарийских языков. М., 1976; Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Задачи и перспективы / Редкол.: Н. З. Гаджиева и др. М., 1982; Кепинг К. Б. Тангутский язык. Морфология. М., 1985; Янсон Р. А. Вопросы фонологии древнебирманского языка. М., 1990; Гохман В. И. Историческая фонетика тайских языков. М., 1992; Сирк Ю. Х. Австронезийские языки: Введение в сравнительно-историческое изучение / Отв. ред. Ю. А. Ландер. М., 2008; Оглоблин А. К. Очерк диахронической типологии малайско-яванских языков. 2-е изд. М., 2009; Крылов Ю. Ю. Фонология и морфонология монского языка. СПб., 2009 (глава 1 посвящена диахронии).].

Приведенный краткий, далеко не полный обзор показывает, что российские лингвисты-востоковеды не только развивают концепции, известные по фактам русского и других европейских языков, но и вводят определенные концептуальные новации, обобщающие их собственные результаты[95 - Автор настоящей публикации благодарит А. Ю. Желтова за полезные замечания.].

    А. К. Оглоблин

Востоковедение и лингвистика

ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Понятие «востоковедная лингвистика» давно утвердилось в языковедческой литературе. Чаще всего оно трактуется достаточно прямолинейно – как изучение языков Востока, т. е. прежде всего Азии и Африки. В то же время неоднократно отмечалось, что названная сфера языкознания очень важна для общей теории языка, так как при исследовании языков Азии и Африки возникают теоретические проблемы, не высвечивающиеся в той же мере при анализе более традиционного языкового материала. Неслучайно многие крупные востоковеды-лингвисты были одновременно столь же крупными специалистами в области общего языкознания (Е. Д. Поливанов, Н. Ф. Яковлев, А. А. Холодович и др.). Л. В. Щерба, не будучи востоковедом, признавал чрезвычайно большую роль «экзотических» языков для разработки общей теории, например, слова[96 - Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. С. 44, прим. 4.].

Со своей стороны, востоковеды всегда уделяли большое внимание языкам – как «восточным», так и «западным». Определения «восточные» и «западные» заключены здесь в кавычки, поскольку имеются в виду не географические, а историко-культурные характеристики[97 - Семантика и грамматика восточного текста: квантитативные характеристики / Под ред. В. Б. Касевича. СПб., 2011; Введение в востоковедение: Общий курс / Под ред. Е. И. Зеленева, В. Б. Касевича. СПб., 2011.]; далее для простоты мы будем использовать соответствующие определения без кавычек. Роль западных и восточных языков в научной деятельности востоковеда существенно различна. Западные языки для востоковеда – это орудия, которые дают возможность пользоваться трудами по проблемам востоковедения, принадлежащими западным авторам. Восточные языки играют ту же роль только в применении к трудам восточных авторов: например, китаист-историк, безусловно, должен использовать в своей работе труды по истории, написанные на китайском языке. Наряду с этим тексты на восточных языках дают в распоряжение востоковедов ничем не заменимый материал для проникновения в культуру соответствующих стран, этносов, и прежде всего в духовную культуру. Это не только материал для научных исследований, но и средство вживания в восточный духовный мир, без чего не может быть настоящего востоковеда. В словаре и грамматике каждого языка закодирована специфическая картина мира соответствующего этнокультурного сообщества; иначе говоря, анализ словаря и грамматики, помимо моделирования основного орудия коммуникации – языка, дает исследователю доступ к пониманию типа ментальности сообщества, говорящего на данном языке.

Чтобы поддерживать абсолютно необходимую традицию систематического обращения к языку, к текстам, востоковедение должно располагать специалистами по данным языкам – лингвистами, которые создают грамматики и словари восточных языков. Здесь возникает вопрос: есть ли основания говорить о специфике востоковедной лингвистики? Или же профессиональному лингвисту все равно, что описывать – грамматику французского языка или языка суахили?

Обратимся к истории вопроса. Очевидно, что для создания грамматик и словарей любого языка лингвист должен ориентироваться на категории общего языкознания; невозможно представить себе грамматическое и/или лексикографическое описание какого бы то ни было языка, которое было бы абсолютно идиосинкратичным, не соотносящимся с описаниями других языков. Нельзя в то же время не осознавать, что общее языкознание, сложившееся к нашему времени, есть продукт исторического развития. Истоки же его следует искать в разработке теории классических языков – латинского и древнегреческого, в дальнейшем и послужившими основными моделями, ориентирами для лингвистов, имеющих дело с восточными языками. Позднее роль латинского и древнегреческого приобрели также языки колониальных держав (английский, французский, немецкий, испанский, португальский). Эти языки были родными для христианских миссионеров, которые и выступали чаще всего авторами первых грамматик и словарей для языков Азии и Африки, что закрепилось даже в специальном термине подобных трудов – «миссионерские грамматики». Можно сказать, что в разработке миссионерских грамматик роль общего языкознания фактически играли модели описания привилегированных языков (латинского и др.).

Миссионерские грамматики, скроенные по лекалам классических или современных романо-германских языков, в достаточно типичном случае вносили в описание то, чего реально нет в соответствующих восточных языках. Например, усматривали звательный падеж в сочетании апеллятивной частицы с именем и, наоборот, проходили мимо принципиально важного для грамматики или лексикографии данного восточного языка, не замечая такой значительной языковой единицы Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, как слогоморфема (см. об этом ниже). Конечно, к настоящему времени общее языкознание далеко ушло от миссионерского подхода; развитие типологии помогло осознать, что далеко не все привычные индоевропейские категории вполне приложимы к восточным языкам. И все-таки опасность искажения грамматической картины восточного языкознания под влиянием (иногда неосознаваемым) привычных парадигм до сих пор остается.

Подытоживая этот небольшой экскурс в область становления общелингвистических категорий и их роли в описании восточных языков, мы приходим к достаточно тривиальному выводу. С одной стороны, никакие два языка не являются тождественными во всех отношениях – иначе они просто лишились бы статуса разных языков. С другой стороны, никакие два языка не являются разными во всех отношениях – иначе, по крайней мере, один из них лишился бы статуса языка как такового. Речь может идти лишь о степени структурных схождений/расхождений между языками. Специфичность/неспецифичность восточных языков по отношению к «невосточным» не может провозглашаться априорным постулатом, это вопрос эмпирический: необходимо определить круг восточных языков и попытаться установить, существуют ли грамматические и/или лексикографические характеристики у всех или части восточных языков, которые за пределами таковых не встречались бы.

Какие же языки принадлежат к восточным? Ответ может носить лишь откровенно тавтологический характер: восточные языки – это языки, на которых говорят этнические сообщества Востока. В свою очередь, ответ на вопрос о принадлежности этнических сообществ к восточным следует искать за пределами лингвистики – в общей теории востоковедения. Здесь предлагается считать, что определяющий признак, отграничивающий восточные сообщества от западных, содержится в ведущей роли традиционализма при рассмотрении и решении основных социальных и культурных проблем, с которыми сталкиваются соответствующие общества[98 - Подробнее см.: Введение в востоковедение. Общий курс / Под ред. Е. И. Зеленева, В. Б. Касевича. СПб., 2011.]. Особая роль традиционализма характерна для самых разных ареалов Востока: Ближнего Востока, Дальнего, Южной Азии, Африки и др., несмотря на яркие различия между ними в ряде других отношений.

Ниже, исходя из условного выделения восточных языков, кратко рассматриваются определенные языковые характеристики, присущие восточным языкам и практически не встречающиеся за пределами их круга. Такие характеристики для удобства изложения будут рассматриваться применительно к разным уровням и компонентам языка и речевой деятельности – фонологии, морфологии, синтаксиса, словаря.

1. ФОНОЛОГИЯ И МОРФОНОЛОГИЯ

1.1. Только среди восточных языков представлены языки слоговые (силлабемные). Это прежде всего языки Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. Слоговые языки выделяются особой ролью слога в их фонологии и морфонологии. В неслоговых (фонемных) языках имеется только один класс фонологических единиц, в терминах которых описываются экспоненты морфем – единиц более высокого уровня – класс фонем. В отличие от этого, в силлабемных языках есть два класса фонологических единиц такого рода: слоги и их «непосредственно составляющие» – инициали и финали.

Фонемы фонемных языков совмещают минимальность с точки зрения сегментации (в процессе функциональной сегментации мы доходим до фонем и дальше идти не можем) и минимальность с точки зрения конститутивности (одна фонема – необходимый и достаточный минимум для формирования экспонента морфемы). В отличие от этого в слоговых языках такие функции распределены между слогами, с одной стороны, и инициалями-финалями – с другой. Слоги (силлабемы) обладают минимальностью с точки зрения конститутивности (асиллабические, т. е. короче слога, морфемы здесь запрещены), а инициали-финали – минимальностью с точки зрения сегментации (предел, которого достигает функциональная сегментация, принимающая во внимание морфологизованные чередования и подобные процессы, позволяющие провести границу между начальным согласным, реже кластером, и остальной частью слога, взятой как целое, т. е. финалью).

В слоговых языках используется иная фонологическая логика, нежели в неслоговых. В исторической фонетике индоевропейских языков рядом исследователей выдвинуты гипотезы, согласно которым праиндоевропейский язык также был слоговым[99 - См. об этом: Касевич В. Б. Труды по языкознанию. Т. 1. СПб., 2006.].

Исходя из сказанного выше, структура слога в фонемных языках может быть графически представлена схемой на рис. 1, а структура слога в силлабемных языках – схемой на рис. 2 (в качестве иллюстрации фигурируют русский слог пйан и бирманский пйан).

Рис. 1. Структура слога пйан (рус. яз.)

Рис. 2. Структура слога пйан (бирм. яз.)

1.2. Абсолютное большинство силлабемных языков являются тональными. Это означает, что каждый слог в таком языке, помимо состава в терминах гласных и согласных (точнее, инициалей и финалей), обладает просодической характеристикой – тоном. Без тона в тональном языке нет слога; замена тона столь же существенна для слога, сколь и замена гласного и согласного, ср.: бирм. поу

‘посылать’, поу

‘превосходить, быть больше’, поу

‘вредитель’, по

‘гнить’ (надстрочными цифрами обозначены тоны в их традиционной нумерации: краткий падающий, ровный, восходяще-нисходящий, краткий смычно-гортанный соответственно).

Как отчасти видно из приведенных бирманских примеров, один тон в данном языке отличается от другого регистром (относительной высотой частоты основного тона голоса: высокие тоны, низкие) или направлением (ровные тоны, восходящие тоны, нисходящие и т. п.) или тем и другим. В тональной системе всегда наличествует, по крайней мере, один ровный тон. В каждом тональном языке имеется замкнутая система противопоставленных тонов. Тоны могут различать грамматические (в большей степени это представлено в языках Африки, особенно Западной) и лексические (см. бирманские примеры выше) значения.

За пределами восточных языков тональные системы неизвестны. Встречающиеся в литературе выcказывания относительно тонов (слоговых акцентов, слоговых интонаций) в языках типа шведского, норвежского, словенского, панджаби и др. некорректны. Применительно к этим языкам следует говорить о полиакцентном ударении: две (редко – более, как в панджаби) противопоставленные фонологические характеристики (высота и т. п.) выделяют один из слогов слова, на основании признаков такого (ударного) слога можно установить просодический (акцентный) контур слова, при том что в подлинных тональных языках тон выделяет каждый слог. Зная тональные признаки данного слога, предсказать признаки других слогов слова (т. е. установить его просодический контур) невозможно. Можно сказать, что восточные языки не любят ударения – вместо ударения здесь представлены либо тон, либо сингармонизм.

1.3. Распространение такой фонологической (вернее морфонологической) характеристики, как сингармонизм, имеет свои особенности. Сингармонизм в разных его проявлениях известен и в восточных (тюркских, прежде всего), и в западных (прежде всего, финно-угорских) языках. Особые типы сингармонизма (по назальности, подъему гласных и др.) представлены, например, в индейских языках (гуарани, кечуа и др.), а в корейском, по-видимому, нет ни ударения, ни тона, ни развитого сингармонизма.

Таким образом, сингармонизм типичен для восточных языков, но не исключителен, встречаясь также в языках западных. Можно сказать, что сингармонистические языки образуют область пересечения восточных и западных языков (см. также ниже).