Разрешение споров в сфере интеллектуальной собственности в евразийском регионе

Благодаря межгосударственному спору Российская Федерация против Республики Беларусь[57 - Решение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 21 февраля 2017 года.], запросам о кон-сультативном заключении от Комиссии[58 - Консультативное заключение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 30 октября 2017 года.] и Республики Казахстан[59 - Консультативное заключение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 15 октября 2018 года.] Суд определил содержание понятия «внутренний рынок товаров», а также пределы дискреции государств-членов в регулировании общественных отношений на своих территориях. Так, в межгосударственном споре Суд решил, что в ходе движения товаров из Калининграда (российского анклава) на территорию «материковой» части России таможенные органы Республики Беларусь не вправе проверять решения российских таможенных властей. Впоследствии правовая позиция Суда получила закрепление в обновленном Таможенном кодексе ЕАЭС.

Согласно правовой позиции Суда ЕАЭС государства-члены Союза вправе принимать защитные меры для защиты жизни и здоровья своих граждан, если такие меры являются пропорциональными и соответствуют правилам ВТО (статьям XX, XXI ГАТТ)[60 - Консультативное заключение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 30 октября 2017 года.].

Суд ЕАЭС также достаточно активистки разрешил вопрос свободного движения рабочей силы применительно к армянским спортсменам в России и решил, что граждане государств-членов Союза должны иметь равные права по вопросу участия в спортивных соревнованиях в профессио-нальных спортивных клубах Союза (отмена «лимита на легионеров»)[61 - Консультативное заключение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 7 декабря 2018 года.]. Соответствующее российское регулирование, не предусматривающее такой возможности, было изменено[62 - См., например: Приказ Министерства спорта Российской Федерации от 3 декабря 2019 года № 1023 «О внесении изменения в приказ Минспорта России от 3 сентября 2015 года № 859 “Об утверждении ограничений на участие спортсменов, не имеющих права выступать за спортивные сборные команды Российской Федерации, во всероссийских спортивных соревнованиях по виду спорта "хоккей на траве"”». URL: https://rulaws.ru/acts/Prikaz-Minsporta-Rossii-ot-03.12.2019-N-1023/.]. Суд активно разрешал вопросы антимонопольного права. В частности, разъяснено, что за одно и то же правонарушение нельзя привлекать к ответственности в государ-стве-члене Союза и на наднациональном уровне[63 - Консультативное заключение Большой коллегии Суда Евразийского экономического союза от 18 июня 2019 года.]; «группа лиц» (т. е. единый хозяйствующий субъект) может действовать на трансграничном рынке, но при этом должны соблюдаться требования конкурентного права Союза[64 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 18 октября 2021 года; Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 6 ноября 2020 года.].

В сфере регулирования рынка лекарств Судом были рассмотрены дела «ТОО “ратиофарм Казахстан” против Евразийской экономической комиссии»[65 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 19 января 2023 года.], «ООО “Доминантафарм” против Евразийской экономической комиссии»[66 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 16 июля 2021 года.], касающиеся таможенной классификации. Суд в указанных делах заключил, что для целей классификации первичными являются объективные свойства и характеристики товаров, а также их функциональное назначение – данная правовая позиция позволила снизить ставки ввозных таможенных пошлин для лекарственных средств и, как следствие, конечную цену для потребителей.

1.3.4. СУД ЕАЭС: НЕРЕШЕННЫЕ ВОПРОСЫ

Достаточно острой для ЕАЭС остается тема защиты прав предпринимателя – категория защиты прав человека. Вероятнее всего, в этом контексте проблемными являются не подходы Суда ЕАЭС, но договоры, которые действуют в Союзе: государства-члены Союза понимают вопрос защиты права человека не всегда так, как это принято, например в Европе. В отличие от России и Армении другие государства-члены Союза зачастую приоритет отдают не защите прав человека, но защите прав властных органов. Соответственно, при рассмотрении таких вопросов требовалось заявлять особые мнения[67 - См., например, дело «Тарасик против Евразийской экономической комиссии» (особое мнение судьи Суда Евразийского экономического союза Т.Н. Нешатаевой от 2 марта 2016 года).]. Возможно, для решения проблемы заслуживает внимания идея формирования Хартии экономических и социальных прав в ЕАЭС с одновременной передачей защиты таких прав в Суд ЕАЭС.

Долгое время в Суде ЕАЭС складывалась неустойчивая практика в таможенных делах, поскольку Суд не всегда единообразно решал вопрос о том, что для целей таможенной классификации ключевыми являются объективные характеристики и свойства товаров, а также их функциональное назначение – как того требуют универсальные международные нормы Международной конвенции о Гармонизированной системе описания и кодирования товаров от 14 июня 1983 года. Например, в деле «ООО “Монокристалл” против Евразийской экономической комиссии»[68 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 15 февраля 2021 года.] было указано, что ключевым является химический состав, а не объективные свойства и характеристики товара; сопоставимая проблема проявилась в деле «ЗАО “Санофи-Авентис Восток” против Евразийской экономической комиссии»[69 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 7 марта 2019 года.], где Суд соотносил свойства товара (инсулина) и его упаковку. Однако в настоящее время практика по этим делам скорее стабилизируется: функции и основные свойства товара становятся определяющими для каждого дела. Однако категория «основные свойства» до сих пор не получила твердого определения: «свойства товара» зачастую подменяются понятием «свойства изобретения», «свойства состава» и т. д. Суду еще предстоит найти формулы для всех этих различий.

В работе Комиссии проявляются и иные негативные тенденции. Реализуя «закон Паркинсона», Комиссия пытается «обойти» решение Суда ЕАЭС, чтобы его не исполнить, отрицая требования международного права, формул, выработанных Судом, и в конечном итоге – требования международных норм. Суд ЕАЭС уже несколько раз[70 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 18 октября 2021 года; Постановление Большой коллегии Суда Евразийского экономического сообщества от 8 апреля 2013 года.] высказывался по данной тематике. Уклоняется Комиссия и от постоянного мониторинга соблюдения государствами-членами обязательств в рамках Союза, а Суд в этих делах проявляет необъяснимую благожелательность к бездействию ЕЭК[71 - Решение Апелляционной палаты Суда Евразийского экономического союза от 9 июня 2021 года.].

Особой темой в развитии практики Суда являются его взаимоотношения с национальными судами. Например, подход Конституционного[72 - Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 29 сентября 2015 года № 1903-О.] и Верховного[73 - Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 12 мая 2016 года № 18 «О некоторых вопросах применения судами таможенного законодательства».] судов Российской Федерации заключается в том, что российская судебная система руководствуется позициями Суда ЕАЭС. Однако последняя практика показывает, что взаимоотношения наднационального Суда ЕАЭС с национальными также развиваются непросто. Особенностью является то, что до момента исполнения решения Суда ЕАЭС национальные суды считают ключевыми решения Комиссии, но не правовые позиции Суда[74 - Определение Конституционного Суда РФ от 21 июля 2022 года № 1972-О.]. Как Суд ЕАЭС будет преодолевать эту проблему – вопрос будущего, поскольку на данный момент Суд не решается жестко поднять эту проблему на уровне Высшего Евразийского экономического совета. Вероятнее всего, причиной этому является то, что Суд в сво-ей нынешней конфигурации соответствует не чисто европейской, но евразийской ментальности, т. е. включает элемент сакрализации власти[75 - См. об этом: Нешатаева Т.Н. Суд и право: евразийская интеграция. М., 2021. С. 7–23.]: такому суду сложно признать, что власть может быть неправа, может нарушать Договор. Тем не менее в Статуте Суда ЕАЭС заложены процессуальные институты, которые могут быть использованы для установления баланса интересов хозяйствующих субъектов и Комиссии – ходатайства о приостановлении действия решений Комиссии (пункт 112 Статута Суда), а в случае неисполнения Комиссией решения Суда – ходатайства о передачи спорной ситуации на уровень президентов государств-членов Союза – в Высший Евразийский экономический совет (пункт 115 Статута Суда).

К сожалению, в уставных документах ЕАЭС достаточно просто решен вопрос о достижении юридически значимого результата – решение в органах Союза принимается единогласно (консенсус) или большинством голосов. Принцип равенства голосов, консенсус для экономической наднациональной организации, как правило, не подходит[76 - Schermers H.G., Blokker N.M. International Institutional Law. Leiden, 2011. P. 533–547.]. Но этот принцип лежит в основе уставных документов ЕАЭС: все равны и при голосовании у каждого государства один голос.

Возможно, для Высшего Евразийского экономического совета (для президентов)2— это нормальный момент, впятером они еще могут договориться, но, когда их будет несколько десятков, как в Европейском союзе, это тоже уже будет весьма сложно достичь. А для такого органа, как Комиссия, это невозможно уже сегодня. Такая главная негативная особенность на сегодня в ЕАЭС может подорвать евразийскую интеграцию в целом. Вклад России в бюджет Союза достигает 87 %, но это никак не отражается на голосовании по важным для РФ вопросам.

Решением вопроса может стать процессуальное оформление концепции национального интереса. Возможны два варианта.

1. Наднациональные организации работают, как правило, на взвешенном голосовании: по специальной формуле голоса рассчитываются в зависимости от экономического вклада государства в общий бюджет. В случае объединения стран с малыми экономиками (квотой в бюджете) происходит блокирование решения, выгодное для страны с боль-шой квотой (право вето). Так работают Международный валютный фонд (МВФ), Международный банк реконструкции и развития (МБРР), многие другие наднациональные организации.

2. Интересный метод был в Совете экономической взаимопомощи (СЭВ) во времена участия в нем СССР: большинство голосов было у той страны, у которой был значимый интерес (квота) в конкретном вопросе.

Процесс голосования – это процедура. Недоработки в процессуальных вопросах, процессуальный нигилизм – главное, что может затруднить интеграцию в Союзе. Следовательно, необходимо будет внести в Договор нормы о дополнительных методах голосования в зависимости от вопроса и органа, принимающего решение. Метод консенсуса и метод большинства голосов для экономики недостаточны и затрудняют развитие экономической интеграции[77 - Seidl-Hohenveldern I. International economic law: general course on public international law // Recueil des cours. 1986-III, 198. P. 118.].

1.3.5. СУД И НАУЧНОЕ ОБОСНОВАНИЕ РЕШЕНИЙ ОБ ИСТОЧНИКАХ ПРАВА

Статья 6 Договора достаточно ясно излагает основу права ЕАЭС:

Право Союза составляют: Договор; международные договоры в рамках Союза; международные договоры Союза с третьей стороной; решения и распоряжения Высшего Евразийского экономического совета, Евразийского межправительственного совета и Евразийской экономической комиссии, принятые в рамках их полномочий, предусмотренных Договором и международными договорами в рамках Союза. Однако пункт 5 °Cтатута Суда значительно расширяет список источников права, которые Суд применяет при осуществлении правосудия: общепризнанные принципы и нормы международного права; Договор, международные договоры в рамках Союза и иные международные договоры, участниками которых являются государства – стороны спора; решения и распоряжения органов Союза; международный обычай как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы.

Таким образом, Суду предстояло разобраться со всеми видами источников международного права. Наиболее востребованным в судебной практике оказался такой источник, как общепризнанные (общие) принципы права[78 - См.: Нешатаева Т.Н. Общие принципы права и практика Суда Евразийского экономического союза // Журнал конституционного правосудия. 2022. № 4 (88). С. 27–38.].

В настоящее время принципы международного права обозначаются как общепризнанные всеми или почти всеми государствами мира (статья 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года).

Идея Гуго Гроция о том, что общие принципы права в силу их естественного происхождения обладают верховенством над иными позитивными нормами, развиваясь длительное время, также нашла позитивное закрепление в статье 53 Венской конвенции 1969 года через концепцию jus cogens – императивность принципов выражается в том, что любая позитивная норма, противоречащая принципу, является юридически недействительной.

Не менее важным оказался для Суда вопрос о том, какова функция принципов права в условиях развитого нормативного регулирования. В доктрине по этому вопросу существуют различные воззрения. Например, широко распространено мнение, что общие принципы права регулируют пробельные отношения, т. е. действуют, когда обнаруживается правовая лакуна, пробел в праве[79 - См.: Лихачев В.Н. Пробелы в современном международном праве. Казань, 1985.]. В этом случае принципы служат прямым источником прав и обязанностей, и судья, обнаруживший пробел, во избежание неясности, неурегулированности (non liquet) должен извлечь регулирование из принципа[80 - Bogdan M. General principles of law and problem of lacunae // Nordic Journal of International Law. Vol. 46. 1977. P. 35–37.].

Однако более важной регулирующей функцией общих принципов права считается то, что они служат средством толкования всех иных норм правовой системы[81 - Raimondo F.O. General principles of law in the decisions of international criminal courts and tribunals. Leiden, 2008. P. 7.], учитывая их императивный характер (jus cogens)[82 - Первый доклад об общих принципах права, подготовленный Специальным докладчиком Марсело Васкес-Бермудесом. Комиссия международного права. A/CN.4/732. 5 April 2019, А/CN.4/732. P. 21.].

Например, исследовательская группа по фрагментации международного права пришла к выводу, что международные договоры действуют в качестве lex specialis и lex posterior относительно обычной нормы, в том числе и общего принципа права (происхождение из обычая)[83 - Доклад исследовательской группы «Фрагментация международного права: трудности, обусловленные диверсификацией и расширением сферы охвата международного права». Окончательно подготовлен М. Коскенниеми / Комиссия международного права ООН. 13 апреля 2006 года. A/CN.4/L.682/Add.1.]. В первую очередь применяются нормы договора. Необходимость обращаться к международному обычному праву и общим принципам права как по вопросам, которые не урегулированы в договоре, так и для целей толкования в соответствии со статьей 31 Венской конвенции о праве международных договоров возникает не так часто по причине развития системы позитивных норм. Однако они необходимы для преодоления правовой неопределенности в случае ущербности, неясности позитивных норм. Именно императивность общих принципов права делает их непосредственно применимыми к толкованию международных договоров в случаях, при которых: а) договорная норма неясна и допускает разночтения;

б) употребляемые в договоре термины имеют общепризнанное значение в международном обычном праве; в) в договоре ничего не сказано о применимом праве, и, следовательно, необходимо обратиться к иным отраслям права; г) в договоре содержится прямая отсылка к национальному регулированию и т. д.

Последний случай особенно важен, так как императивность принципа не позволяет истолковать взаимосвязь универсальной международной и региональной международной нормы вне контекста целей договора, несправедливо или недобросовестно. Правило о добросовестном соблюдении договора означает, что ссылка на нормы общего, основополагающего характера приводит к тому, что, несмотря на определенную степень их абстракции, в каждой конкретной ситуации они лежат в основе определенных правил и воплощают важнейшие ценности общества (человечества в целом). Иными словами, любая иная норма (правило) вне связи с содержанием принципа или при противоречии с ним становится чуждой современной правовой системе в целом.

Отсюда общие принципы права в силу своего происхождения и исходя из смысла подпункта с) пункта 1 статьи 38 Статута Международного Суда ООН являются универсально применимыми, имеющими общие характеристики и для универсальных правовых систем, и для регионального права. Особо значимая функция этих норм по преодолению пробелов в праве (заполнению лакун) предполагает, что они могут использоваться в этом качестве в международном праве, ибо принципы являются исторически сформировавшимся общим началом (фундаментом, основанием) всех правовых систем.

Исходя из этих теоретических подходов, Суд ЕАЭС неоднократно обращался к применению общих (общепризнанных) принципов права в своих судебных решениях.

В актах евразийского суда неоднократно делались ссылки на принципы pacta sunt servanda, справедливой соразмерности, юридического и суверенного равенства, добросовестности и др.[84 - Консультативное заключение Суда ЕАЭС от 20 декабря 2018 года; Постановление Суда ЕврАзЭС от 8 апреля 2013 года; Решение Суда ЕврАзЭС от 1 ноября 2013 года; Решение Суда ЕврАзЭС от 29 декабря 2014 года; Консультативное заключение Суда ЕАЭС от 15 октября 2018 года; Консультативное заключение Суда ЕАЭС от 10 июля 2018 года; Консультативное заключение Суда ЕАЭС от 11 декабря 2017 года; Консультативное заключение Экономического суда СНГ от 26 апреля 2014 года № 01-1/4-13; Особое мнение судьи Т.Н. Нешатаевой к Постановлению Суда ЕАЭС по делу № СЕ-1-2/3-16-КС от 8 апреля 2016 года; Консультативное заключение Суда ЕАЭС от 20 декабря 2018 года; Решение Суда ЕАЭС от 11 октября 2018 года; Постановление Суда ЕАЭС от 17 апреля 2017 года; Особое мнение судьи Т.Н. Нешатаевой к решению Суда ЕАЭС от 21 февраля 2017 года.]

Наиболее востребованным в практике Суда ЕАЭС оказался принцип добросовестности, который зачастую привлекался к аргументации при обнаружении конфликта интересов спорящих сторон.

Если конфликт интересов – это формула «личное против публичного», «недопустимо пересечение личного и функционального интереса», то добросовестность – скорее «личное против личного», «никогда не веди себя с другими людьми так, как ты не хочешь, чтобы поступали с тобой», «поступай со всеми так, как ты считаешь достойно тебя». Отказ от добросовестного поведения запрещен, но нарушения древнего постулата bona ?des на практике встречаются постоянно, что позволяет сформулировать основания для запрета недобросовестных решений, как исполнительских, так и судебных, наиболее важные из которых следующие: запрет формализма, обмана, халатности, хитрости и т. д.[85 - Нешатаева Т.Н. Об общих принципах права и судебном толковании // Журнал российского права. 2023. Т. 27. № 3.]

Кроме того, на основе общих принципов права вырабатывались подходы Суда к решению проблем мягкого права (soft law)[86 - Решение Коллегии Суда ЕврАзЭС от 20 мая 2014 года по делу ООО «Забайкалресурс» и ООО «Ника».], действия специального закона[87 - Решение Коллегии Суда ЕврАзЭС от 24 июня 2013 года по делу ПАО «Новокраматорский машиностроительный завод».], международного обычая, внутреннего права международной организации[88 - Консультативные заключения Суда ЕАЭС от 3 июня 2016 года, от 12 сентября 2017 года, от 11 декабря 2017 года, от 20 декабря 2018 года, от 21 марта 2022 года.] и т. д.

О прецеденте и единообразии

Другой острой для Суда проблемой явился «вечный» вопрос о характере решений Суда (право это или «неправо»). Стороны споров неоднократно подчеркивали, что решения Суда не носят прецедентного характера и Суд не вправе создавать нормативное регулирование.

Соглашаясь с этим аргументом, Суд подчеркивал, что в статье 6 Договора, озаглавленной «Право Союза», отсутствует понятие судебного прецедента (от лат. praecedens «предшествующий») как источника права. Однако при этом согласно статье 19 Договора Суд является постоянно действующим судебным органом Союза. Пункт 2 Статута Суда устанавливает целью деятельности Суда обеспечение единообразного применения государствами-членами и органами Союза Договора, международных договоров в рамках Союза, международных договоров Союза с третьей стороной и решений органов Союза.

Согласно «Словарю русского языка» в четырех томах под редакцией А.П. Евгеньевой «единообразие» означает «устройство по одному образцу».

В связи с этим взаимосвязанное прочтение нормы пунк-та 2 Статута Суда в сочетании с формулировкой пунктов 103 и 111 Статута Суда позволяет сделать вывод, что Суд устанавливает в мотивировочной части решения образец – единообразное понимание и толкование норм права Союза – и повторяет его в схожих обстоятельствах вне зависимости от предмета и сторон спора, т. е. предписывает единообразное понимание, толкование и применение норм права Союза по определенному образцу. При этом отсутствие идентичности обстоятельств (отсутствие преюдициальности) не имеет значения для формирования позиции по единообразному пониманию и применению права (нормоконтроль). Таким образом, правовые позиции Суда, излагаемые в мотивировочной части решения, становятся единообразными (приобретают характер предшествующего образца).

Отсюда следует, что решения Комиссии, признанные Судом не соответствующими Договору и международным договорам в рамках Союза, должны быть приведены в соответствие с правом Союза «без ущерба» для единообразия, установленного Судом.

В таком контексте Суд создает правовую позицию, которая со временем, возможно, станет нормой права.

Судебная позиция, являясь результатом судебной деятельности (практики), формулирует обычаи (usage – opinio juris) как общеизвестные формы (источники) международного права или в рекомендательных актах – обыкновения (usage).

Суд создает позицию о приоритете применения конкретного правила, которая в будущем будет жить на практике, повторяясь от решения к решению (судебный обычай), либо перейдет в позитивное право путем нормативного закрепления в международном договоре или решении международной организации. Именно в вопросе разрешения таких коллизий деятельность суда крайне важна[89 - См. об этом: Нешатаева Т.Н. Суд и право: евразийская интеграция. М., 2021. С. 138–202.].

Кроме того, Суд развивает и собственное внутреннее право Союза как международной организации[90 - См.: Шибаева Е.А. Право международных организаций. М., 1986; Поточный М., Шибаева Е.А. Правовые вопросы структуры и деятельности международных организаций. М., 1988.].

Таким образом, система права ЕАЭС развивается как исключительно международно-правовая, что не позволяет сравнивать ее с правом Европейского союза.

Придерживаясь классического четкого понимания соотношения правовых систем: в мире существует международное право (обычное (общее) и договорное) и национальные правовые системы (около 200), следует признать, что такие системы обладают обязательностью правил и собственным механизмом принуждения к их исполнению. В международ-ном праве этот механизм неочевиден, так как опосредован властью субъекта права – за принуждение к исполнению отвечает каждое государство как субъект международного сообщества.

Учитывая независимость как второй элемент государственного суверенитета, государства автономны (независимы) в наборе заключенных международных договоров, но обязаны соблюдать общие императивные нормы международно-правового характера jus cogens (принципы – статья 53 Венской конвенции о праве международных договоров). Следовательно, у каждого государства есть своя автономная часть международных договоров, заключенных с другими субъектами международного права, в том числе с международными организациями. Но все государства обязаны соблюдать общие принципы права, носящие императивный характер, отступление от принципов недопустимо. В отличие от государств, международные организации – вторичный субъект международного права, они соблюдают принципы, но заключают лишь те договоры, которые разрешают заключать государства-члены организации. Организация, обладая собственной волей, не имеет суверенитета, независимости и, следовательно, у нее не может быть полностью автономной части договорного международного права. Безусловно, международная организация может заключать договоры, но с согласия государств-учредителей (участников). Следовательно, договорная часть права международной организации не автономна (самостоятельна). Иное – попытка выдать международную организацию за государство. Последнее и происходит в ЕС: подкрепляется практикой Суда ЕС и научными работами[91 - См.: Войников В.В., Энтина Е.Г., Энтин М.Л. Перспективы, потребности и подводные камни конституционализации ЕС и ЕАЭС // Полис. Политические исследования. 2019. № 4. С. 89–103; Энтин К.В. Роль международных договоров и международного обычного права в правопорядке ЕС и ЕАЭС // Международное правосудие. 2021. № 1 (37). С. 102–130.], авторы которых утверждают, что ЕС превращается в государство. Но ЕС так и не превратился в государство – возражают народы и государства-члены (Великобритания вышла из организации), референдумы в государствах-членах не поддерживают идею общего государства. Не следует желать такой судьбы новому союзу – ЕАЭС, создающему свое внутреннее, но не автономное право, и развивающемуся как международная наднациональная организация на основе международного права – регионального и универсального.

1.4. Евразийская юрисдикция в сфере интеллектуальной собственности через призму компетенции Суда Евразийского Экономического Союза

В настоящее время право ЕАЭС, регулирующее охрану и защиту прав на объекты интеллектуальной собственности, достаточно активно развивается.

Так, на данный момент действует раздел XXIII Договора о ЕАЭС «Интеллектуальная собственность», разработанный в развитие указанного раздела Протокол об охране и защите прав на объекты интеллектуальной собственности (приложение № 26 к Договору о ЕАЭС), особенности регулирования оборота интеллектуальной собственности содержатся в Таможенном кодексе Евразийского экономического союза (приложение № 1 к Договору о Таможенном кодексе Евразийского экономического союза от 29 мая 2019 года).

Согласно подпункту 17 пункта 3 Положения о ЕЭК Комиссия вправе осуществлять деятельность в сфере интеллектуальной собственности. Кроме того, государства-члены Союза начинают заключать международные договоры по отдельным аспектам защиты интеллектуальной собственности – так, в Союзе был заключен Договор о товарных знаках, знаках обслуживания и наименованиях мест происхождения товаров Евразийского экономического союза от 3 февраля 2020 года (далее – Договор о товарных знаках).