«Восстанет цесарь в опустевшей земле»: люди, время и пространство русской истории. К 70-летию профессора Н.С. Борисова. Сборник научных статей

Е. Е. ИВАНОВА[180 - Иванова Екатерина Евгеньевна (Ekaterina E. Ivanova); научный сотрудник Отдела рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея; catherineivanova@mail.ru.]

Reading Circle of the Grand Prince Dmitry Ivanovich and His Family Based on the Inscriptions in Manuscripts

Annotation. Among the numerous entries on manuscripts of the 14

– 15

centuries, eight are noteworthy, containing the title or title and name of prominent statesmen in the dative case. Most often they are interpreted as literary debuts. The small number of records of this type, the case, the feature of the script and the history of existence of codices containing records suggest that these records could be donations or represent marks about the temporary issue of books. All eight entries are related to Grand Duke Dmitry Ivanovich, his sons and nephew. It suggests that the reading circle of the Grand Duke’s family included canonical literature and novelties containing current trends in the intellectual life of the time. All this demonstrates the high cultural level of the Moscow princes.

Key words: the Grand Prince Dmitry Ivanovich, inscriptions in manuscripts, books, library, intellectual life, cultural level of Moscow princes.

Среди записей на рукописях XIV–XV вв. [181 - Для выявления рукописей с интересующими нас записями были просмотрены издания: Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в России, странах СНГ и Балтии. XIV век. М., 2002. Вып. 1; Каталог славяно-русских рукописных книг XV века, хранящихся в Российском государственном архиве древних актов. М., 2000; Столярова Л. В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских пергаменных кодексов XI–XIV вв. М., 2000.], начинающихся со слов «господину и великому князю…», обращают на себя внимание записи из семи кодексов, которые, как оказалось, связаны с семьёй великого князя Московского Дмитрия Ивановича (1359–1389). Речь идет о записях в Апостоле апракос (БАН Литвы. F 19–16), в Словах постнических свт. Василия Великого (ГИМ. Чуд. 10; далее – Чуд. 10), в Сборнике поучений и житий святых (ГИМ. Чуд. 19; далее – Чуд. 19), в Лествице прп. Иоанна Лествичника (ГИМ. Чуд. 218; далее – Чуд. 218), в Диоптре инока Филиппа (ГИМ. Чуд. 15; далее – Чуд. 15), в Творениях прп. Иоанна Лествичника (ГИМ. Усп. бум. 18; далее – Усп. бум. 18) и в Требнике (ГИМ. Чуд. 5; далее – Чуд. 5). К сожалению, не все эти записи рассмотрены в историографии, а те, что привлекли внимание исследователей, были охарактеризованы как пробы пера, эпистолярные или маргинальные. Попытаемся предложить иной вариант интерпретации вышеуказанных записей.

Первая из перечисленных рукописей хранится в Вильнюсе, в Библиотеке Академии наук Литвы. Она представляет собой два пергаменных листа плохой сохранности[182 - Вероятно, когда-то он служил обложкой для фундушевой записи церкви в Троках (См.: Добрянский Ф. Описание рукописей Виленской публичной библиотеки, церковно-славянских и русских. Вильна, 1882. С. 30; Турилов А. А. Заметки о кириллических пергаменных рукописях собрания бывшей Виленской публичной библиотеки (фонд 19 БАН Литвы) // Krakowsko-Wilenskie studia slawistyczne. Seria poswiecona starozytnosciom slowianskim. T. 2. Krakоw, 1997. С. 128).], содержащие отрывок из месяцесловной части Апостола апракос с тропарями и кондаками на ноябрь[183 - Турилов А. А. Заметки о кириллических пергаменных рукописях… С. 128.]. Текст написан уставом одного почерка в два столбца, имеются следы киноварных тератологических инициалов. На л. 2 об., в корешке, ближе к середине, имеется плохо сохранившаяся киноварная запись полууставом XIV в. в шесть строк: «(Господи)Ну кня/зю вели/кому Д/митри/ю Ива/ новичю». Запись одновременна рукописи и, возможно, была сделана писцом ещё до переплетения кодекса; интерпретируется она как проба пера[184 - Там же. С. 129.]. Упоминание в записи великого князя Дмитрия Ивановича и палеографические приметы (начерки букв основного текста) позволили А. А. Турилову уточнить датировку рукописи временем, близким к кончине великого князя, т. е. к 1389 г., а также ограничить место её создания «территорией, сувереном которой он являлся»[185 - Там же.]. Запись охарактеризована как рядовая[186 - Там же.], типичная для своего времени и места.

Однако, «проба пера» с упоминанием имени Дмитрия Ивановича всё же выделяет вильнюсский Апостол апракос из общего ряда. Необычно то, что она сделана киноварью, причем первая сохранившаяся буква «Н» выведена малым инициалом. Такая запись, пусть и расположенная у корешка, несомненно должна была привлечь к себе внимание. Возможно, писец попробовал перо и чернила, прежде чем выполнить инициал. А возможно, эта запись – напоминание о том, что после завершения работы, кодекс нужно передать великому князю – заказчику и/или читателю. Необходимость в книгах после опустошающего пожара в Москве, устроенного войсками хана Тохтамыша в 1382 г., не вызывает сомнений. Апостол великий князь мог заказать и для себя лично. Данная книга, как и Евангелие, Псалтырь и др., входила в круг чтения образованной части средневекового общества[187 - Адрианова-Перетц В. П. К вопросу о круге чтения древнерусского писателя // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 4.]. Если верить представленной в Житии Стефана Махрищского информации, у Дмитрия Ивановича было какое-то количество «своих книг»[188 - РГБ. Ф. 304. I. № 692. Л. 716.]. Часть из них он пожертвовал в основанную прп. Стефаном в 1370 г. Авнежскую пустынь[189 - Там же.].

Следующая рукопись – Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10). Судя по записи писца, она была создана в 1388 г. или 1398 г. в скриптории какого-то монастыря[190 - На л. 216 об. под текстом киноварью: «В лето 6896 (6906?) написаны книги сия замошленьем архимандрита Якима, а писаньемь черньца Антонья». О месте создания и датировке рукописи см.: Тихомиров М. Н. Записи XIV–XVII вв. на рукописях Чудова монастыря // АЕ за 1958 год. М., 1960. С. 13.; Вздорнов Г. И. Книгописание и художественное оформление рукописей в московских и подмосковных монастырях до конца первой трети XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 124; Обитель преподобного Сергия. Каталог выставки. М., 2014. № 26. Описание сделано Е. И. Серебряковой.]. Основной текст выполнен полууставом в два столбца. На нижнем поле л. 95 расположена запись: «господину (к)нязю великому Василию Дмитриеев…». Она сделана писцом[191 - Щепкина М. В., Протасьева Т. Н., Костюхина Л. М., Голышенко В. С. Описание пергаменных рукописей Государственного Исторического музея. Ч. I // АЕ за 1964 г. М., 1965. С. 176; Вздорнов Г. И. Книгописание и художественное оформление рукописей… С. 124.] мельчайшим полууставом (илл. 1). Данная запись трактуется как эпистолярная[192 - Столяровой Л. В. Свод записей писцов… С. 355.], маргинальная[193 - Обитель преподобного Сергия…] или как проба пера[194 - Мошкова Л. В., Турилов А. А. Плоды ливанского кедра. М., 2003. С. 71.]. Думается, для её создания использовалось другое перо, отличное от того, которым писался основной текст, начерки букв записи – тончайшие. В этом случае теряется весь смысл пробы. По нашему мнению, запись могла быть пометой о «выдаче» книги из монастырской библиотеки великому князю Василию Дмитриевичу или «дарственной» надписью. Данная рукопись представляет собой один из древнейших русских списков южнославянского перевода «Слов постнических» свт. Василия Великого[195 - Обитель преподобного Сергия…] и содержит в качестве заставки изображение автора. Перевод, выполненный во второй половине XIV в.[196 - Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV–XVII вв. СПб., 1903. С. 15.], был новинкой того времени и поэтому мог заинтересовать великого князя (тем более, что наречён он был именно в честь этого святого[197 - Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Выбор имени у русских князей в X–XVI вв.: Династическая история сквозь призму антропонимики. М., 2006. С. 486–487.]). Книга могла быть преподнесена государю, например, в день его тезоименитства.

Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10). Запись на л. 95

Великий князь Василий Дмитриевич упоминается и в Сборнике поучений и житий святых начала XV в. (Чуд. 19). На л. 117, полууставом того же времени написано: «Господину великому князю Василью Дмитриевичу и Московскому и Володимерскому и Новгородскому. О Пасха велика, велика освященная Христе» (илл. 2). Запись интерпретирована как начало письма к великому князю Василию Дмитриевичу[198 - Тихомиров М. Н. Записи XIV–XVII вв. на рукописях Чудова монастыря… С. 17.]. Здесь имеется ещё одна запись с упоминанием другого сына Дмитрия Ивановича – Андрея, написанная полууставом XV в.: «Господину святому Фотию митрополиту Киевскому и всея Руси сын твои господин князь Андреи Дмитриевич Можаискыи челом бьет за честь».

Сборник поучений и житий святых (Чуд. 19). Запись на л. 117

Записи рассказывают историю бытования рукописи в период с 1410 по 1425 гг., со времени переезда митрополита Фотия в Москву до смерти великого князя Василия Дмитриевича. Сначала Сборник был преподнесён митрополиту братом великого князя Андреем Можайским. Подарок мог быть сделан, например, в связи с основанием Колоцкого монастыря в 1413 г. в вотчине князя[199 - ПСРЛ. СПб., 1897. Т. 11. С. 223.]. Тогда в Москве при участии митрополита происходило торжественное чествование Колоцкого образа Божьей Матери[200 - ПСРЛ. М., 2004. Т. 25. С. 241.]. Или же – для восполнения возможных утрат в библиотеке митрополита после пожара, уничтожившего его «горницу» в 1414 г.[201 - ПСРЛ. Т. 11. С. 224.] Позже из библиотеки митрополита Фотия книга могла быть выдана великому князю Василию Дмитриевичу на время или преподнесена в качестве подарка на Пасху или в пасхальную неделю, о чём и была сделана соответствующая запись.

В Лествице прп. Иоанна Синайского (Иоанна Лествичника) конца XIV в. (не позднее 1391–1392 г.) (Чуд. 218), на л. 201 об. среди проб пера полууставом XV в. сделана запись: «Господину князю великому Василью Дмитриевичу бьет ти челом». Компонента «бьет ти челом» позволяет, на наш взгляд, трактовать ее как помету о преподнесении кодекса великому князю по аналогии с представленной выше записью о преподнесении Сборника поучений и житий святых митрополиту Фотию.

В Диоптре инока Филиппа 1388 г. (Чуд. 15), на л. 91 скорописью XV в. читаем: «г(о)с(поди)ну князю великому». Запись анонимная и интерпретируется как проба пера[202 - Вздорнов Г. И. Роль славянских монастырских мастерских письма Константинополя и Афона в развитии книгописания и художественного оформления русских рукописей на рубеже XIV–XV вв. // ТОДРЛ. Л., 1968. Т. 23. С. 190.].

Диоптра инока Филиппа была переведена на славянский язык в середине – второй половине XIV в.[203 - Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси… С. 22; Прохоров Г. М. Роль новых переводов византийских религиозных текстов в образовании культуры Московского государства // Русская агиография: Исследования. материалы. Публикации. Т. II. СПб., 2011. С. 535.] Как и Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10), она являлась новинкой. Так же, как и Слова, данный русский список Диоптры – один из древнейших. Созданы они были приблизительно в одно время в 1388 г.[204 - Слова постнические Василия Великого имеют варианты датировки. См. об этом выше.] Интересующая нас запись по палеографическим приметам датируется XV в. и не принадлежит писцу[205 - Вздорнов Г. И. Роль славянских монастырских мастерских письма… С. 190.]. Сложно представить, что в XV в. кто-то мог взять созданную ранее книгу для того, чтобы «испытать» на ней чернила и перо. Более вероятным, на наш взгляд, выглядит предположение о том, что данная запись – помета о выдаче, либо «дарственная» надпись. Новая книга, содержащая все известные в то время знания о человеке, извлечённые не только из творений святых отцов, но и из произведений античных философов[206 - О Диоптре см.: Прохоров Г. М. Памятники переводной и русской литературы XIV–XV вв. Л., 1987. С. 60–87.], несомненно могла заинтересовать великого князя. Вопрос – какого?

В отобранных нами рукописях имеется комплекс созерцательно-аскетической литературы. Это Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10), Лествица прп. Иоанна Синайского (Чуд. 218) и Диоптра инока Филиппа (Чуд. 15). Слова и Диоптра – литературные новинки, которые появились на Руси в конце XIV – начале XV вв. вместе с другими южнославянскими переводами. Эти новые книги оказали влияние на развитие русской литературы и культуры[207 - Тихомиров М. Н. Русская культура X–XVIII вв. М., 1968. С. 258.]. Нет необходимости рассказывать о месте князей московского дома в культурной жизни, об их связи с образованнейшими людьми своего времени, митрополитами, основателями монастырей, просветителями и т. д. Очевидно, что находясь в такой культурной среде, князья были в курсе движений в интеллектуальной сфере, в том числе посредством знакомства с новыми книгами. Возвращаясь к нашему комплексу из трех книг, отметим, что новыми и особенно актуальными они были именно в великое княжение Василия Дмитриевича. Не даёт ли это оснований для осторожного предположения, что «господин великий князь» в Диоптре – именно Василий Дмитриевич?

В Творениях прп. Иоанна Лествичника 1422–1424 гг. (Усп. бум. 18) на л. IX полууставом XV в. имеется сходная «анонимная» запись: «г(осподи)ну великому князю». Книга также являлась новинкой, рассматриваемый список с южнославянского перевода Творений был создан на Афоне[208 - Вздорнов Г. И. Роль славянских монастырских мастерских письма… С. 194–195.]. Вероятно, упоминаемый в записи великий князь – это Василий Васильевич, сын Василия Дмитриевича, сменивший отца на великокняжеском столе в 1425 г.

Племянник великого князя Дмитрия Ивановича князь Семён Владимирович Боровский и Серпуховской упоминается в Требнике первой половины XIV в. (Чуд. 5). На л. 65 мелким полууставом XIV–XV вв. написано: «Господину князю Семену Володимерович(ю)».

В своем составе Требник содержит чин исповеди, который по мнению М. В. Корогодиной, был создан специально для княжеской исповеди, возможно, духовником одного из князей[209 - Корогодина М. В. Исповедь в России в XIV–XIX вв.: исследования и тексты. СПб., 2006. С. 54–55.]. Князь Семён Владимирович умер от чумы в 1426 г., приняв перед смертью постриг в Троице-Сергиевом монастыре. Поскольку в записи указан титул и мирское имя князя, требник, скорее всего, принадлежал ему до пострига[210 - Там же. С. 54.]. Запись сделана спустя более полувека с момента создания рукописи, мельчайшим полууставом, как и в Чуд. 10, мелко и с первого взгляда незаметно, как аккуратная помета о выдаче.

Итак, среди многочисленных записей в рукописях XIV–XV вв. имеются восемь записей одного типа, содержащие титул или титул и имя лица, в дательном падеже. Форма записей (подразумевается, что кому-то дали что-то), история бытования книг, в которых они представлены, особенности исполнения (киноварь, мелкий полуустав, расположение в книге), позволяют, на наш взгляд, сделать предположение о том, что записи такого типа могли являться пометами о временной выдаче из библиотеки или «дарственными» надписями.

О том, что рукописи свободно перемещались между монастырями в целях копирования, часто – вместе со своими владельцами, хорошо известно по тем же записям на самих книгах. В этом отношении интересна анонимная запись в Словах Федора Студита второй четверти XV в. (Чуд. 238). Возвращая одну книгу, адресант обращается к игумену монастыря (если Чудова, то – Питириму) с просьбой прислать другую: «Да пожалуи, господине игумен, пришли ми книгу Никона»[211 - ГИМ. Чуд. 238. Л. 105 об.].

Думается, что князья московского дома также могли брать книги из монастырских библиотек, которые, кстати сказать, пополнялись в том числе благодаря их вкладам. Знакомству князей с книжными новинками способствовали и личные отношения с основателями обителей, от которых они могли узнавать о новых поступлениях. В «шаговой доступности» от княжеского двора располагался Чудов монастырь, из библиотеки которого происходят пять из семи наших рукописей. О том, что князья находили время для чтения, говорится в Послании прп. Кирилла Белозерского князю Юрию Дмитриевичу: «И ты, господине князь Юрьи, не подиви на нас о сем, понеже, господине, слышу, что божественное Писание сам вконец разумееши и чтеши»[212 - Того же чудотворца Кирилла послание ко князю Юрию Дмитриевичу // БЛДР. СПб., 1999. Т. 6. С. 430.]. В источниках есть информация и о том, что князья сами переписывали книги. Согласно Житию Кирилла Белозерского, князь Андрей Дмитриевич «книгы же, много написав, церкви приложи»[213 - Житие Кирилла Белозерского // БЛДР. СПб., 1999. Т. 7. С. 190.].

Князья могли пользоваться и библиотекой митрополитов, которая хранилась в резиденции главы русской церкви в Кремле. Об этом может свидетельствовать рассмотренная выше запись в Сборнике поучений и житий святых (Чуд. 19).

Если представленные в данной работе записи рассматривать как пометы о выдаче из библиотеки или как «дарственные» надписи, можно составить представление о круге чтения великого князя Дмитрия Ивановича и его семьи. Он состоял из хорошо знакомых «классических» книг церковного круга (F 19–16), книг, интерес к которым был вызван определенными жизненными обстоятельствами (Чуд. 5) и книжных новинок, отражающих актуальные тенденции культурной жизни своего времени (Чуд. 10, 15, 19, 218, Усп. бум. 18). Надо полагать, что уровень образованности представителей московского княжеского дома был достаточно высоким не только для знакомства с последними тенденциями в интеллектуальной сфере, но и для их осмысления. Приведённые данные лишний раз указывают на вовлечённость московского великокняжеского семейства конца XIV – первой половины XV в. в духовную, интеллектуальную и культурную жизнь своего времени.

Кирилл Белозерский в Симоновом монастыре: штрихи к биографии святого

А. В. НОСОВ[214 - Носов Артём Владимирович (Artem V. Nosov); специалист по учебно-методической работе кафедры истории России до начала XIX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова; js32r@yandex.ru.]

Cyril Belozersky in the Simonov Monastery: Touches to the Biography of the Saint

Annotation. The article attempts to clarify some episodes of the biography of Cyril Belozersky during his stay in the Simonov monastery. The work explores questions about the time of the coming of the ven. Cyril to Simonov monastery, about the period of his abbacy, about his conflict with the new Archimandrite Sergei Kazakov, as well about the reasons for his leaving to Beloozero. Thus the article demonstrates the possibilities of Hagiography as a historical source.

Key words: Cyril of Beloozero, Simonov monastery, hagiography, obedience, archimandrites, 14

century.

Создание Симонова монастыря было связано с волей великого князя Московского Дмитрия Ивановича. Он повелел преподобному Сергию Радонежскому основать близ Москвы новую общежитийную обитель в духе тех, что возникали во второй половине XIV в. вследствие «монастырской реформы» митрополита Алексия и личного стремления благочестивых иноков. В те годы появление новых обителей имело не только духовное, но и политическое значение. По словам Н. С. Борисова, «монастыри должны были стать опорными пунктами московского влияния в масштабах всей страны»[215 - Борисов Н. С. Русская Церковь в политической борьбе XIV–XV веков. М., 1986. С. 87–88.].

Сергий Радонежский поручил создание обители своему племяннику Феодору, который уже давно желал основать монастырь[216 - Первая Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. Житие Сергия Радонежского: Рукописная традиция. Жизнь и чудеса. Тексты. М., 1998. С. 366; Кучкин В. А. Начало московского Симонова монастыря // Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С. 116.]. Около 1370 г. вместе с несколькими монахами Троицкого монастыря он обнаружил подходящее место на берегу реки в пяти-шести вёрстах от Москвы. Сергий пришёл туда проверить пригодность местности для иноческой жизни и благословил основание обители. Вскоре там была выстроена и освящена церковь в честь Рождества Богородицы, и по завету своего дяди молодой игумен Феодор ввёл в монастыре общежитийный устав[217 - Первая Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского… С. 367; Кудрявцев М. История православного монашества со времен Сергия Радонежского. М., 1999. С. 128–129.]. Спустя некоторое время Феодор перебрался в лес за монастырской оградой в поисках уединения. За ним последовала братия, которая вокруг кельи настоятеля возвела новые монастырские постройки. В 1379 г. туда окончательно перенесли обитель, посвящённую отныне Успению Богоматери. Феодор оставался настоятелем в «Новом Симонове» до своей архиерейской хиротонии в 1387 г.[218 - Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра. М., 1909. С. 76–77, 85.]

Именно в Успенском Симоновом монастыре принял постриг Козьма, будущий преподобный Кирилл Белозерский – одна из ярчайших звёзд на небосводе Северной Фиваиды. Исследователям до сих пор не так много известно о симоновском периоде жизни Кирилла. Нет ясности в вопросах о времени его прихода в Симонов монастырь, о периоде его настоятельства, о конфликте с новым архимандритом Сергием Азаковым, а также о причинах ухода на Белоозеро. Пристальное внимание к памятникам агиографии позволяет выдвинуть ряд предположений, которые подробнее освещают детали биографии Кирилла Белозерского.

Искушённого мирскими заботами Козьму, сорокатрёхлетнего казначея боярина Тимофея Вельяминова, привёл в Симоново Стефан Махрищский – собеседник Сергия Радонежского[219 - Житие Кирилла Белозерского // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские / Сост. Г. М. Прохоров. СПб., 1994. С. 56–62; Успенский Б. А., Успенский Ф. Б. Иноческие имена на Руси. М.; СПб., 2017. С. 33.]. Н. К. Никольский попытался установить время этого события. На основе житийных и летописных известий исследователь изучил имеющиеся датировки, связанные с жизнью Кирилла в Симонове, и заключил, что Козьма мог прийти в монастырь не позднее 8 сентября 1380 г., поскольку в тот день на Куликовом поле погиб окольничий Тимофей Вельяминов, у которого он служил[220 - Есть версия, что вместо Т. В. Вельяминова в битве пал Тимофей Васильевич Волуй, а летописные записи о смерти Вельяминова попали в летописи по ошибке; См.: Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 216.]. Н. К. Никольский также отметил, что Кирилл принял священство после девяти лет пребывания в Симонове[221 - Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII века (1397–1625). М., 1897. Т. 1. Вып. 1. С. 12–13.]. Видимо, вскоре он стал архимандритом монастыря: согласно Житию Феодора Ростовского, на похоронах Дмитрия Донского 19 мая 1389 г. присутствовал и «Кириллъ, архимандрит Симановский»[222 - Там же. С. 14.].

Несмотря на убедительность построения этой датировки, её слабым местом является житийное указание на девятилетнее послушание Кирилла. И дело здесь не в трафаретном употреблении чисел в агиографии. Напротив, маловероятно, что число девять в данном случае представляет собой часть нумерологического замысла агиографа, вложившего в сочетание чисел и событий скрытый подтекст: подобно тому, как искусно Епифаний Премудрый оформил в Житии Сергия Радонежского тринитарную концепцию[223 - См. Грихин В. А. Сюжет и авторские принципы повествования в агиографических произведениях Епифания Премудрого // Филологический сборник. Алма-Ата, 1973 Вып. XII. С. 84–85; Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI–XVI века). М., 2000. С. 174–221.]. Исследователи Жития Кирилла Белозерского не выявили в памятнике схожих идей[224 - Прохоров Г. М. Пахомий Серб (Логофет) // СККДР. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 173; Карбасова Т. Б. Кирилл Белозерский (агиографические источники) // ПЭ. М., 2014. Т. 34. С. 318–319.], автору настоящей статьи это так же не удалось. В. М. Кириллин в основательном труде о символике чисел в древнерусской литературе не рассматривал значение числа девять и варианты его употребления средневековыми книжниками. Филолог отмечал тесную связь богослужебных текстов с нумерологией. Число молитв, возгласов, словесных повторов, припевов, поклонов было строго определено – 3, 7, 9, 12, 40. Эта литургическая данность влияла, в том числе, и на древнерусскую литературу. Однако это влияние не было повсеместным: такие числа в памятниках могли быть не только этикетными, но и реальными[225 - Кириллин В. М. Символика чисел… С. 51–52, 82, 123–124, 130; Лаушкин А. В. Морские расстояния в Житии прпп. Зосимы и Савватия Соловецких // Вестник Университета Дмитрия Пожарского (в печати).]. В свою очередь, Г. М. Прохоров отмечал насыщенность Жития Кирилла конкретными историческими сведениями[226 - Прохоров Г. М. Пахомий Серб (Логофет)… С. 173.]. Поэтому можно допустить достоверность указания Пахомия Логофета на девятилетнее послушание Кирилла.

В Житии Кирилла Белозерского говорится, что святой девять лет трудился в монастырской хлебне и поварне не до своего рукоположения, а включая время, когда он приходил туда даже будучи священником[227 - Житие Кирилла Белозерского… С. 68–70: «Помал? же убо настоатель пакы и в поварню посылаеть его братиамъ службу съвръшати <…> Пребысть же святый в той служб? 9 л?т въ всяком въздержании и злостраданиихъ <…> Посемъ же повел?ниемъ настоателя и священьству сподобляется. И служаше по нед?лям, яко-же и прочии священници. И егда простъ бываше чредина своего, пакы в поварню отхождаше и службу съвръшаше, якоже и прежде. И тако многа времяна бяше тружаяся».]. С осторожностью можно предположить, что преподобный оставил данное послушание, став архимандритом: при описании настоятельства Кирилла агиограф ни разу не сообщает о его работах в поварне или хлебне[228 - Житие Кирилла Белозерского… С. 70.]. Упоминание послушания в поварне в житиях преподобных нередко сопровождается элементами агиографической топики, призванной показать все тяжести начала иноческого пути – как физические, так и нравственные[229 - Водолазкин Е. Г. Монастырский быт в агиографическом изображении («поварня» древнерусских житий) // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 48. С. 230–231; Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 474.]. В Житии Кирилла присутствуют все эти черты. Но реалистичный характер описания послушания святого в Симоновом монастыре побуждает видеть в этом топосе не только дань литературному этикету. Кирилл носил воду в поварню, колол дрова для растопки печи, следил за поддержанием огня и подавал свежеиспечённый хлеб братии за общей трапезой[230 - Житие Кирилла Белозерского… С. 64.]. Такое послушание испытывало волю человека, решившегося встать на путь иноческого подвига. Опытный и духовно закалённый настоятель монастыря вряд ли мог трудиться в поварне. Исключение составляет казус из истории Кирилло-Белозерского монастыря, который агиограф специально оговаривает. Кирилл по обычаю посещал поварню, чтобы посмотреть за ходом приготовления угощений, а иногда и сам принимался помогать инокам готовить различные блюда – в память о своём послушании в Симоновом монастыре[231 - Там же. С. 90.].

Соответственно, вернее будет расценивать упомянутые в Житии девять лет как время между началом послушаний Кирилла и его настоятельством в Симонове.

Сопоставление свидетельств Пахомиева и Краткого Жития Кирилла Белозерского также свидетельствует в пользу предположения, что в девятилетний период послушания преподобного следует включать и его иерейскую хиротонию. Согласно Краткому Житию, Кирилл «понужденъ же бысть от отца своего прияти священство, и не хотя повинуся на се»[232 - Краткое Житие Кирилла Белозерского // Карбасова Т. Б., Шевченко Е. Э. Краткое Житие Кирилла Белозерского // Книжные центры Древней Руси. Книжники и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря. М., 2014. С. 48.]. Речь идет о старце Михаиле – духовном наставнике преподобного, впоследствии рукоположенном на Смоленскую кафедру[233 - Житие Кирилла Белозерского… С. 62–64; Романенко Е. В., Шибаев М. А. Кирилл Белозерский (биография) // ПЭ. М., 2014. Т. 34. С. 322.]. Вероятно, Кирилл стал иеромонахом до того, как Михаил покинул Симоново в 1383 г. Феодор следил за тем, как происходит становление Кирилла в монашестве, поэтому мог с радостью благословить его иерейскую хиротонию.

В 1387 г. архимандрит Феодор поехал в Константинополь, чтобы свидетельствовать против митрополита Пимена. Однако в какой-то момент Феодор и Пимен сговариваются и бегут из Царьграда в Малую Азию, откуда возвращаются в Москву в 1388 г. Во время этого путешествия Пимен возвёл Феодора в сан епископа Ростовского[234 - Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский… С. 77, 85; Кучкин В. А. Начало московского… С. 118.]. Поэтому в 1388 г. Симоновская обитель должна была избрать себе нового настоятеля, которым стал Кирилл. Учитывая предшествующее девятилетнее послушание преподобного, его приход в Симоново стоит датировать около 1379 г. Такая дата не противоречит и крайней возможной – 8 сентября 1380 г. Козьма не мог прийти в Симоново и раньше 1379 г., поскольку агиограф называет монастырь Успенским – это Новое Симоново, возникшее именно в этом году[235 - Борисов Н. С. Сергий Радонежский… С. 124.].

Став архимандритом обители около 1388 г., Кирилл вкладывал много сил в управление монастырём и в духовные беседы с «многими князьями и вельможами», приходившими к нему. Но вскоре он оставил настоятельство и удалился в келью для продолжения молитвенного подвига и воздержания: «безмолъствовати начятъ, никоеже ими попечение от вн?шних»[236 - Житие Кирилла Белозерского… С. 70.]. Мог ли агиограф понимать под этим затвор? Прежде на послушании в поварне Кирилл часто размышлял над негасимым адским пламенем, глядя на огонь в печи: «Терпи, Ки-рииле, огнь съи, да сим огнем тамошняго възможеши изб?жати»[237 - Там же. С. 66.]. В этой проникновенной фразе отражена вся тяжесть его внутренней борьбы. Теперь же она окрасилась в тона близкие к его доиноческой жизни: мирские заботы, от которых он некогда бежал, вновь окутали архимандрита. Вероятно, тогда он осознал, что должен оставить настоятельство ради сохранения и преумножения благодатных плодов духовного подвига.

В связи с уходом Кирилла братия монастыря возвела на архимандритию Сергия Азакова, который затем руководил обителью с 1390 по 1409 гг. Вероятно, он был членом скандального посольства архимандрита Михаила (Митяя) в Константинополь в 1379–1381 гг.[238 - Прохоров Г. М. Повесть о Митяе. Л., 1978. Прил. III. С. 222.], а с 1389 г. около 12 месяцев являлся настоятелем Ново-Спасского монастыря в Москве. Впоследствии Сергий Азаков занимал Рязанскую епископскую кафедру[239 - Здравомыслов К. Я. Сергей Азаков // Русский биографический словарь. СПб., 1904. Т. 18. С. 360.].

Житие сообщает, что Азаков с завистью наблюдал за тем, как люди продолжали идти за советом к Кириллу, избегая бесед с новым настоятелем: «…вси прихождаху к нему [к прп. Кириллу – А. Н.] от различныхъ странъ и градовъ ползы ради»[240 - Житие Кирилла Белозерского… С. 72.]. Чтобы не раздражать нового архимандрита и не гневаться самому, Кирилл переселился в старый Симоновский монастырь в честь Рождества Богородицы, где спустя время стал свидетелем знамения, указавшего на место возведения Белозерского монастыря[241 - Там же; Борисов Н. С. Возвышение Москвы. М., 2011. С. 433.].

Митрополит Макарий (Булгаков) считал, что настоятели, следовавшие за Кириллом, пренебрегали монастырским уставом, нарушали обычаи и предания двух первых настоятелей, поэтому ревностные старцы нередко обличали их в этих поступках[242 - Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. М., 1995. Кн. 3. Т. 4. С. 141.]. Н. К. Никольский также полагал, что окончательно оставить Симонов монастырь Кирилла побудили многочисленные нарушения монастырского устава при Сергии Азакове[243 - Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь… С. 15.].

Эту идею допустимо подтвердить иными аргументами. В житийном описании ухода Кирилла в Рождественский монастырь Пахомий Логофет специально отмечает, что преподобный «не оскорбися, ни же тому пререкова [не перечил – А. Н.], ни гн?ву м?сто даеть»[244 - Житие Кирилла Белозерского… С. 72.]. Если следовать мысли агиографа, у Кирилла был повод дать волю обиде и гневу. Поэтому данная фраза позволяет судить о наличии не упомянутого в Житии конфликта между иноками. Маловероятно, что братия спокойно отпустила бы из нового Симонова монастыря своего бывшего архимандрита, следовавшего заветам основателя обители, из-за тщеславия нового настоятеля.

Если взглянуть на целостный образ Кирилла Белозерского в его Житии, становится понятным, почему агиограф не мог писать о его участии в подразумеваемых горячих спорах с новым архимандритом. Кирилл был ориентирован на высокое иноческое житие, живым воплощением которого были Сергий Радонежский, святитель Феодор и святитель Михаил[245 - Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 157–159; Прохоров Г. М. Преподобный Кирилл Белозерский – деятель православного возрождения // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. СПб., 1994. С. 19–20; Борисов Н. С. Возвышение Москвы… С. 432–433.]. Присущий им умеренный аскетизм и соблюдение жесткого иноческого устава в сочетании с нисхождением к слабостям братии Кирилл сохранил в своём сердце и затем утвердил в Кирилло-Белозерском монастыре, который ещё долго хранил заветы преподобного, несмотря на непростую историю этой великой северной обители[246 - Никольский Н. К. Кирилло-Белозерский монастырь… С. 15; Борисов Н. С. Возвышение Москвы… С. 435.].

Упоминание ухода Кирилла сначала в Старое Симоново и затем на Вологодчину перекликается с известным сюжетом из Жития Сергия Радонежского. В результате конфликта в Троицком монастыре со своим братом Стефаном Сергий ушел на Киржач, где основал новую обитель около 1355–1357 гг.[247 - Голубинский Е. Е. Преподобный Сергий Радонежский… С. 39; Борисов Н. С. Сергий Радонежский… С. 119, 287.] Будучи автором нескольких редакций Жития Сергия Радонежского[248 - Прохоров Г. М. Пахомий Серб (Логофет)… С. 171.], Пахомий Логофет мог сознательно описать рассматриваемые события в Симонове в Житии Кирилла Белозерского схожим образом. Однако не следует видеть за этим лишь литературную конструкцию. Знаменитый агиограф таким образом выразил духовную близость Кирилла с Сергием Радонежским и Сергиевской монашеской традицией в её кротости, смирении и незлобии.

Исходя из вышеизложенного, стоит обратиться к житийному повествованию о причинах ухода Кирилла на Белоозеро. В центре внимания два близких по времени варианта памятника – собственно Пахомиево Житие (1462 г.)[249 - Там же. С. 173.] и Краткое Житие Кирилла Белозерского (рубеж XV–XVI вв.)[250 - Карбасова Т. Б., Шевченко Е. Э. Краткое Житие… С. 31.]. Пахомиево Житие сообщает, что после поселения в Старом Симонове Кирилл продолжал мечтать о безмолвии: «Помышляше же се еже н?где далече от мира уединитися и тамо безмолствовати»[251 - Житие Кирилла Белозерского… С. 72.]. Краткое Житие не упоминает настоятельства Сергия Азакова и характеризует уход Кирилла в Старое Симоново как стремление к безмолвию. Далее в обоих текстах следует описания чудесного явления, когда Богородица указала Кириллу путь на Белоозеро. В тексте Пахомия даётся ретроспективный взгляд на это событие: отмеченное Богородицей место подвижничества Кирилла совпадает с местом будущей обители. Краткое Житие напротив повествует о явлении как о результате долгих молитвенных размышлений Кирилла о безмолвии[252 - Карбасова Т. Б., Шевченко Е. Э. Краткое Житие… С. 10.]. Комментируя знамение, агиограф не упоминает о будущей обители:

Житие Кирилла Белозерского… С. 72–74.