Оценить:
 Рейтинг: 0

Политическая наука №2/ 2018

Год написания книги
2018
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
6 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Государства (в разной степени радикальности) отказываются от роли субъекта социальной справедливости. Минимизированы регулятивные функции государства по обеспечению занятости и экономического равенства в пользу рыночных механизмов как регуляторов всех сфер жизнедеятельности общества.

– Социальная политика «покидает» сферу действия устоявшихся в обществе моральных и этических норм. Она все хуже справляется с выполнением интеграционных функций: социально-политического арбитра, морального регулятора, хранителя общественной морали. На грани «летального исхода» такие ее политические функции, как формирование системного и межличностного доверия; развитие и поддержание навыков демократического гражданства; включение институтов гражданского общества в процесс принятия общественно значимых решений.

– Чрезвычайно ослаблен институт социального гражданства во всех своих ипостасях: как статус, как участие, а также как механизм поступательного расширения пределов равенства. «Продавливается» институт неолиберального гражданства (гарантия политических и гражданских прав при минимизации социальных прав). Он применяется как инструмент упразднения эгалитарного измерения неравенства.

Прекарность превращается в новую норму на рынке труда. Полная занятость уже давно потеряла статус права гражданина. Флексибилизация занятости привнесла почти рабские условия найма, на которые люди «добровольно» соглашаются под давлением экономических обстоятельств.

Беспрецедентное углубление неравенства повернуло историю вспять: она вернулась к дизраэлиевским Двум Нациям, богатых и бедных. Проблема неравенства и политической бедности индивидуализируется и вытесняется из публичной сферы. В геометрической прогрессии растет число людей, которые обречены на стратегии выхода, так как развивается культура бедности, стигматизация «лузеров», политическая бедность.

Социальная инклюзия более не является атрибутом статуса гражданства. Она зарабатывается и приобретается как рыночный продукт. Размываются основы социальной сплоченности и солидарности. А эксклюзивная солидарность усиливается, она питает радикализм и одновременно питается им.

Теряет статус общего блага – право иметь права, которое Х. Арендт определила как фундаментальное право граждан на инклюзию, членство в сообществе и признание им.

Разные форматы, в которых предлагается вернуть осязаемость «невидимым гражданам незримого общества» [Бауман, 2005, с. 28], предопределяют содержание стратегий конституирования политического поля. В политических проектах неореспубликанцев основным и непременным условием политического гражданства постулируется защищенность человека от произвола любой власти посредством институциональной среды и морального порядка.

Республиканский поворот

От наивысшего успеха неолиберальной политики в 1970–1980?е годы маятник качнулся до нынешнего ее идеологического и философского упадка. Критики неолиберализма также особенно не преуспели в генерировании схожих по «весу» альтернативных политических проектов.

(Де)политизация, (пере)определение политического, (ре)организация политического порядка – таков неполный «пакет» первоочередных вопросов современной политической повестки [European Sociological Association… 2017]. Глобальный политический порядок переживает непростые времена. Множественные тектонические разломы нарушили сплошность политической «коры», и все оказались на распутье: «правые» и «левые», консерваторы и радикалы.

Республиканизм – одно из немногих политических учений, которое переживает ренессанс в условиях сложных времен неолиберальной доктрины и «топтания» на распутье левой политический мысли.

Неореспубликанцы равнодушны к вопросам идеологической таксономии, предлагая свой проект обустройства политического порядка. Они утверждают, что стержневая аксиома неореспубликанизма – свобода как не-доминирование – включает «богатое, даже радикальное многообразие политических курсов… <и> …может обеспечить лояльность граждан развитых мультикультурных обществ, несмотря на их собственные особые представления об общем благе» [Петтит, 2016, с. 28, 179].

В 1980?е годы республиканизм вступает в период, который в литературе описывают как «республиканский поворот», «республиканское возрождение», «подъем гражданского республиканизма» и проч. С крахом проекта реального социализма, с роспуском Советского Союза и распадом социалистического лагеря рыночная концепция институционализации социального лишилась своего основного идейного оппонента. Неореспубликанизм[12 - Для обозначения этого периода и направления развития республиканской теории в литературе применяют различные определения в синонимичном значении: «республиканизм», «неореспубликанизм», «коммунитарный республиканизм», «гражданский республиканизм» [Olsen, 2006, p. 1].] успешно играет одну из партитур этой роли – дискутанта и основного теоретического соперника современного либерализма [Olsen, 2006].

Текущий кризис неолиберальной доктрины и ставшая очевидной интеллектуальная слабость ее коллективного визави из «левого» лагеря усилили привлекательность республиканского проекта и среди теоретиков, и среди практических политиков. Не очень большим преувеличением можно считать утверждение, что неореспубликанизм стал важнейшим, и, возможно, наиболее убедительным примером постсоциалистической политической мысли [Republicanism… 2008].

Как и следовало ожидать, в неореспубликанизме проявились две исторически сформировавшиеся ветви классической республиканской политической философии, которые восходят к учениям Древней Греции и республиканского Рима.

Представители первой ветви (communal republicans) опираются на максимы аристотелевско-арендтовской республиканской традиции: (само)ценность политического участия и восприятие его как общего блага, подчинение личного интереса общественному, участие в публичной жизни как высшая форма самореализации, способ самоопределения и получения общественного признания.

Но мейнстримом современной республиканской мысли стала другая ветвь – неоклассический республиканизм. Она восходит к республиканскому периоду Древнего Рима, развивается в трактатах «божественного» Макиавелли, в трудах английских республиканцев XVII в. В концептуальных построениях неоклассического республиканизма отчетливо читается цицероновская трактовка свободы. В республиканском Риме свобода (libertas) означала прежде всего не равенство в участии и не право на публичную делиберацию общих дел на агоре, как в Афинах. Главная привилегия римского гражданства состояла в обладании права быть под защитой закона и требовать такой защиты от правителя.

Неоклассический республиканизм развивается в работах Квентина Скиннера, Изольт Хонохен, Джона Покока, Касс Санстейн и, разумеется, Филипа Петтита – пожалуй, самого авторитетного современного теоретика республиканской традиции.

Неоклассики продолжают теоретическую традицию своей alma mater. Высшей политической ценностью и мерилом политической институциональной жизни они прокламируют не массовое политическое участие, а эмансипацию от подчиненности любой произвольной власти. Эта principalis ratio выражена в концепции свободы как не-доминирования[13 - «Термин “non-domination” в первом вышедшем на русский язык тексте Ф. Петтита был переведен более благозвучно как “отсутствие доминирования”. Но в таком переводе он теряет свою “терминологичность”, превращается в обычное словосочетание двух понятий. Мы согласны, что термин “не-доминирование” является более точным» [Павлов, 2016, с. 20].].

Телос не-доминирования: Политическое как пространство господства гражданских норм и верховенства закона над беззаконием власти

Значение концепции «свобода как не-доминирование» в политической философии и теории неореспубликанизма таково, что в полной мере не передается заштампованными определениями «ключевая», «стержневая» и проч.

Свобода как не-доминирование[14 - Неореспубликанцы опираются на веберианскую трактовку доминирования: один агент доминирует над другим только в том случае, если он имеет над ним власть вмешательства, основанного на произволе [Вебер, 2016].] – суть и соль неоклассического республиканского мышления о политике: о политическом идеале и институциональном дизайне; о целях и формах республиканского правления; о власти и подчинении; о субъектности и агентности (agency); о гражданственности; об общем деле, общей вере и общем мире.

Концепция свободы как не-доминирования определяется как институциональное обеспечение условий, которые не только препятствуют произвольному вмешательству любого агента в свободный выбор своего визави. Свобода как не-доминирование требует наличия конституций, которые устраняют саму возможность осуществить произвол [Петтит, 2016; Pettit, 2012; Honohan, 2002; Skinner, 1998]. Из определения следует, что государству и законоправию отводится ключевая роль в создании и поддержании политического порядка не-доминирования. Задача государственного управления – обеспечить такую институциональную среду, которая позволяет властью закона оградить человека от произвола власти.

Свобода как не-доминирование имеет политическую природу. Она может быть реализована только в процессе общественного взаимодействия равных по статусу индивидов.

Государственное управление, которое допускает условия для произвольного вмешательства, нельзя считать справедливым и демократичным. Республиканские неоклассики утверждают: непременное условие современной политики и политического гражданства – «независимость от власти другого человека или группы лиц… власти настолько сильной, что может избегать санкций закона или обходиться с ним, как ей захочется… <ибо сам факт ее существования>, даже если она действует в интересах подданных, порождает у подчиняющихся рабский менталитет» [Вироли, 2014, с. 33, 40, 38, 34].

Обратим внимание на важный тезис – недопущение даже возможности произвола. Он положен в основу различения неоклассическими республиканцами двух противоположных состояний: свобода граждан и свобода слуг. Последняя приравнена к сервитуту или рабству [Вироли, 2014; Scinner, 1998; Sen, 2009]. Человек не свободен даже в том случае, когда он вольготно пользуется свободой при по тем или иным резонам не вмешивающемся в его дела господине (лицом или группой лиц, которые имеют возможность по своей воле попирать закон). Ибо наличие господина (т.е. персонифицированной или деперсонифицированной возможности произвольного вмешательства) все равно остается фактором доминирования и делает из граждан слуг.

Не менее важен второй тезис. Недостаточно, чтобы человек перестал быть объектом произвола. Важна его осознанная решимость самому не стать субъектом господства. Не-доминирование означает не только не быть рабом (т.е. свободу человека от любого беззакония), но включает его готовность не быть господином (самому не допускать произвола по отношению к другим).

«Третий глаз» свободы как не-доминирования: Припадая к истокам

Концепция и идеал свободы как не-доминирования позиционируется как особый третий республиканский подход [Skinner, 2002].

Неоклассические республиканисты считают досадным упрощением дихотомию концепций свободы Исайи Бёрлина: негативная свобода (свобода от) и позитивная свобода (свобода для). По их мнению, это закосневшая дуальность. Она «поддержала философскую иллюзию» о существовании только двух пониманий свободы и затмила «философскую обоснованность и историческую реальность третьего пути» [Петтит, 2016, с. 55]. В чем его особость? Какие измерения открывает «третий глаз» свободы как не-доминирования?

В отличие от негативной свободы, свобода как не-доминирование исключает внутреннюю эмиграцию и любые стратегии выхода. Но она содержит либеральные директивы о главенстве закона, автономии индивида, его праве на собственность в трактовке Локка (которая, напомним, содержит собственность на самого себя) [см.: Локк, 1988, с. 277].

С отношением к позитивной концепции свободы положение сложнее. Развивая идеи Квентина Скиннера, Филип Петтит вскрывает «исторические наслоения» в республиканском понимании свободы и заключает, что концепция свободы как не-доминирования не является концепцией позитивной свободы. Но это и не придуманное новшество. Она возвращает нас к более широкому досовременному республиканскому пониманию свободы: не быть ни рабом, ни господином.

По мнению неоклассиков, в Новое время, когда гражданские права были расширены на ранее исключенные категории граждан (женщины, неимущие), количество предоставленной свободы отразилось на ее качестве. Классическое республиканское понимание свободы как не-доминирования было редуцировано до свободы / права / привилегии политического участия и представительства. «Следствием этого стало искажение республиканского мышления о политике и понимания республиканского государственного правления» [Петтит, 2016, с. 74].

Неоклассические республиканцы весьма критичны к той версии республиканской теории, которая сформировалась под влиянием работ Ханны Арендт. В арендтовской трактовке позитивной свободы Ф. Петтит видит «дух популизма». Он убежден, что «партиципаторный идеал неосуществим в современном мире, и в любом случае подчинение каждого человека всеобщей воле вряд ли можно считать привлекательной перспективой» [там же, с. 155].

В этой части «республиканизм вступает в союз с либерализмом против коммунитаризма, так как республиканскому подходу свойственно стремление к «относительно нейтральной повестке, не привязанной ни к одной конкретной концепции блага» [Петтит, 2016, с. 218]. Но, разумеется, в силу своей политической природы свобода как не-доминирование является коммунитарным благом. Как и политическое в нашем понимании, это благо возникает как событие, которое имеет «степени интенсивности и объема» [там же, с. 458; Pettit, 1993; Lovett, 2010]. Оно – как солидарность или статус – появляется и исчезает, вместе с появлением и исчезновением интерактивных предрасположенностей [Miller, 1990].

Конструирование политического как свободного от доминирования пространства

Ф. Петтит с жаром прозелитизма (сказывается духовное образование) прокламирует свободу как отсутствие рабства / сервилитета / доминирования высшими ценностью и целью республиканского государства.

Неманипулируемая система, социальная справедливость, широко распространенная гражданственность – три основных условия и необходимые инструменты домена республиканской свободы [Scinner, 1998; Honohan, 2002; Pettit, 2012; Birnbaum, 2015].

Способы достижения всеобщего не-доминирования во многом определяют требования, которые неоклассические республиканцы предъявляют себе как разработчикам теоретических обоснований «нового курса». Одной фразой их суть можно выразить так: оставить башню из слоновой кости. Неоклассический республиканизм избавляется от «родового греха» кабинетности республиканской мысли и деонтологического мышления. Ф. Петтит говорит о решительности развивать такие черты эмпирической направленности неоклассического республиканизма как антидеонтологизм, антиутопизм и антиморализм [Pettit, 2017]. Любой политический проект должен пройти тест на реалистичность и реализуемость: желательность означает доступность. Он должен непременно учитывать черные и серые «пятна» сущего: несовершенство человеческой природы, склонность индивидов и институтов к политическому оппортунизму и коррупции, подверженность людей манипуляции, гедонизму, эгоистическим соображениям и проч.

Исходя из этих посылок, неоклассики акцентируют внимание на трех принципах «обустройства» политического порядка всеобщего не-доминирования: резистентность к манипуляции и коррупции трех «И» – институтов, инструментов управления и инициатив; контрмажоритаризм, контестаторная демократия.

Резистентность к манипуляции и коррупции

Неманипулируемая система должна соответствовать минимум трем условиям: верховенство закона, рассредоточенность властей, сопротивляемость закона воле / тирании большинства [Pettit, 2015; Olsen, 2006; Sunstein, 1990; Lovett, 2012].

Устойчивые институты – предмет особой заботы неореспубликанцев. Институт считается устойчивым, если он не поддается эрозии коррупции, даже в том случае, если его участники коррумпированны.

И вновь мы видим, что в утверждении такой формы конституционализма и такого понимания гражданственности неоклассики опираются на «столпы» неоримской и итальяно-атлантической ветвей республиканской традиции.

Монтескьё отмечал, что соблюдение закона – это главная доблесть гражданина и условие его свободы. Если гражданин делает то, что закон запрещает, он лишается защиты закона и теряет свободу, потому что у другого гражданина появится такая же власть нарушить закон и попрать свободу. Несоблюдение принципа рассредоточения власти ведет к тирании, так как для обеспечения свободы важнее не гражданские добродетели участия, а чтобы одна власть могла контролировать другую власть [Монтескьё, 1999].

Контрмажоритаризм и контестаторная демократия

В отношении массового участия граждан в процессе принятия политических решений неоклассики не скрывают, что опасаются легко манипулируемого большинства в несправедливо устроенном социуме. Такая позиция созвучна выводу Ю. Хабермаса о невозможности рациональной дискуссии при наличии экономического и / или политического доминирования в обществе [Хабермас, 2000]. Поэтому в неоклассическом республиканизме контестаторная форма гражданской активности считается более адекватной реалиям общества растущей асимметрии ресурсов (властных, экономических, информационных, культурных и пр.).

Оспариваемость – одна из ипостасей традиционной для республиканизма идеи гражданской бдительности. Республиканскому гражданскому контролю имманентна обоснованная делиберация – «республика доводов». Ее роль неоклассики ни в коей мере не принижают. Но Петтит категоричен: «Приближение к идеалу обеспечивает в первую очередь не широкое согласие людей по общественно значимым вопросам, а институции, которые гарантируют людям возможность оспаривать действия государства… важно обеспечить, чтобы действия власти были не продуктом народной воли, а были способны выдерживать испытание народным оспариванием» [Петтит, 2016, с. 465]. Неоклассики убеждены, что сильная видимая рука общества измеряет участие не массовостью, а степенью возможности гражданина оспаривать деятельность государства при безусловной институционально обеспеченной гарантии такой возможности. Петтит почти дословно повторяет Монтескьё: «Власть контролировать принятие решений важнее участия в них» [Pettit, 2012; Honohan, 2002, p. 228].

Welfare как условие и инструмент не-доминирования

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
6 из 8