Политическая наука №3 / 2014. Посткоммунистические трансформации: Политические институты и процессы

Governance and development. – Washington, D.C.: World Bank, 1992. – 69 p. – Mode of access: http://documents.worldbank.org/curated/en/1992/04/440582/governance-development (Дата посещения: 28.03.2014.)

Lindberg S. Mapping accountability: Core concept and subtypes // International review of administrative sciences. – L., 2013. – Vol. 79, N 2. – P. 202–226.

Lonsdale J. Political accountability in African history // Political domination in Africa / Chabal P. (ed.). – N.Y.: Cambridge univ. press, 1986. – P. 135.

Maskin E., Tirole J. The politician and the judge // American economic review. – Pittsburgh, 2004. – Vol. 94, N 4. – P. 1034–1054.

Melville A., Mironyuk M., Stukal D. Trajectories of regime transformation and types of stateness in post-communist countries. – M.: National research univ. higher school of economics, 2012. – 41 p.

Mitnick B. The political economy of regulation: Creating, designing and removing regulatory forms. – N.Y.: Columbia univ. press, 1980. – 506 p.

Moncrieffe J. Reconceptualizing political accountability // International political science review. – Montreal, 1998. – Vol. 19, N 4. – P. 387–406.

Mulgan R. Holding power to account: Accountability in modern democracies. – N.Y.: Palgrave McMillan, 2004. – 240 p.

O’Donell G. Horizontal accountability in new democracies // Journal of democracy. – Baltimore, MD, 1998. – Vol. 9, N 3. – P. 112–126.

Piotrowski S., Ryzin, van G. Citizen attitudes toward transparency in local government // The American review of public administration. – Thousand oaks, 2007. – Vol. 37, N 3. – P. 306–323.

Polity IV project: Political regime characteristics and transitions, 1800–2012 / Marshall M. (director). – Maryland, 2012. – Mode of access: http://www.systemicpeace.org/polity/polity4.htm (Дата посещения: 28.03.2014.)

Press freedom index. – Paris: Reporters without borders, 2014. – Mode of access: http://rsf.org/index2014/ru-index2014.php (Дата посещения: 28.03.2014.)

Shugart M., Carey J. Presidents and assemblies: Constitutional design and electoral dynamics. – N.Y.: Cambridge univ. press, 1992. – 332 p.

Sinclair A. The chameleon of accountability: Forms and discourses // Accounting, organizations and society. – L., 1995. – Vol. 20, N 2–3. – P. 219–237.

Spruyt H. The origins, development, and possible decline of the modern state // Annual review of political science. – Palo Alto, 2002. – N 5. – P. 127–149.

The rise of «new» policy instruments in comparative perspective: Has governance eclipsed government? / Jordan A., R?diger K., Wurzel W., Zito A. // Political studies. – L., 2005. – Vol. 53, N 3. – P. 477–496.

Votes, budgets, and development: Comparative studies in acccountable governance in the south (international political economy) / Healey J., Tordoff W. (eds.). – N.Y.: St. Martin’s press, 1995. – 270 p.

Willems T., Dooren van W. Lost in diffusion? How collaborative arrangements lead to an accountability // International review of administrative sciences. – L., 2011. – Vol. 77, N 3. – P. 505–530.

Трансформация официальной символической политики в сфере государственных праздников в современной России

    В.Н. Ефремова

После распада СССР все бывшие советские республики, в том числе Россия, столкнулись с необходимостью проведения новой символической политики, которая могла бы легитимировать новые режимы. Неотъемлемой частью таких изменений стали пересмотр праздничного календаря и выбор новых государственных праздников. В Советском Союзе праздники занимали важное место в арсенале пропаганды, они «служили инструментом для популяризации политических целей и манипулирования людьми… они также были одним из каналов, через которые политика режима проводилась в жизнь» [Рольф, 2009, с. 7]. В 1991 г. казалось, что поражение августовского путча и установление новой власти могут лишить возможности отмечать привычные «красные дни календаря». Однако новые демократические силы не пошли на кардинальное упразднение старых праздников: власть решила кооптировать советские практики с постепенным вводом в праздничный календарь новых.

Трансформация существующих и введение новых государственных праздников потребовали скрупулезной работы по отношению к выбору исторически значимого прошлого. Подобную ситуацию в семиотическом ключе хорошо описал М.Ю. Лотман, заметив, что «меняется не только состав текстов, меняются сами тексты. Под влиянием новых кодов, которые используются для дешифровки текстов, отложившихся в памяти культуры в давно прошедшие времена, происходит смещение значимых и незначимых элементов структуры текста» [Лотман, 2010, с. 263]. Таким образом, для новых праздников было необходимо «извлечь» «нужные» события из истории и придать им современный смысл. Содержание «культурной памяти», в контексте которой чаще всего исследуются праздники в целом [см., например: Rodriguez, Fortier, 2007], не постоянно, оно изменяется в зависимости от социальных и политических условий, т.е. обусловлено «социальными рамками» памяти [Ассман, 2014, с. 161].

В отличие от других инструментов символической политики, таких как государственный флаг, гимн, официальная символика, государственные праздники представляют собой «нестабильные символы»[22 - Термин принадлежит авторам коллективной монографии «Национальные праздники: конструирование и мобилизация национальной идентичности» [National day’s, 2009].]. Их невозможно отменить и забыть в одночасье: требуется достаточно длительное время, чтобы поколения утратили культурную и социальную память. Поэтому новые режимы, как правило, идут на трансформацию уже существующих практик и содержания праздников. Как показал В. Глебкин, процесс создания культурных форм, соответствующих советскому празднику, сопровождался перенесением на новую реальность ранее сформировавшихся механизмов. Именно благодаря повсеместной ритуализации, уходящей своими корнями в культуру русской интеллигенции и крестьянства, советские массовые праздники изначально получили поддержку в народе. Так, например, элементы религиозного крестного хода, популярного в дореволюционной России (Пасха, Крещение Господне и т.д.), были заимствованы советскими демонстрациями. А элементы обряда крестин легли в основу посвящения в пионеры [Глебкин, 1998].

Проблематика, связанная с социальной памятью, использованием и интерпретацией прошлого, стала активно обсуждаться в профессиональном сообществе историков и политологов не столь давно [см.: Миллер, 2009; 2012; Малинова, 2013 a, 2013 b, 2013 c; Копосов, 2011; Империя и нация… 2011; Власть времени, 2011; Ассман, 2014 и др.]. Как отмечает А.И. Миллер, «о политизации истории можно говорить в том случае, когда политики используют “исторические” аргументы в своих выступлениях», а собственно политика памяти «касается различных общественных практик и норм, связанных с регулированием коллективной памяти» [Миллер, 2009, с. 7]. Вслед за О.Ю. Малиновой мы исходим из того, что политическое использование прошлого является элементом символической политики, под которой понимается «деятельность, связанная с производством различных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование в публичном пространстве» [Малинова, 2013 c, с. 115]. В связи с чем символическая политика государственных праздников во многом определяется действиями элит, которые, в терминах П. Бурдье, находятся в уникальном положении и обладают символической властью по учреждению, упразднению или трансформации тех или иных праздников. Государственный праздник подчеркивает роль власти. В сущности, продвижение определенного видения идеи праздника – это формулирование ценностей, на основе которых организуется общество, выбор исторического прошлого и путей развития.

Мы отдаем себе отчет в том, что публичное пространство, в котором происходит символическая борьба за наделение праздников смыслами, не является закрытым: помимо государства существуют другие политические акторы, использующие в своих целях их идеологический потенциал. В данной статье объектом нашего внимания являются собственно действия политической элиты, действующей от имени государства. Опираясь на работы других авторов, посвященных символической политике и исследованию политики прошлого, мы попытаемся проследить, каким образом происходила трансформация государственных праздников в России начиная с 1990?х годов и до настоящего времени. Задача данной статьи – выявить основные тенденции использования властвующей элитой государственных праздников в контексте политики памяти.