Казанский альманах 2018. Изумруд

– У мальчишки сильный голос, – с одобрением произнёс Мухаммад.

– Но это не мальчик! – радостно отозвался Урак. – Аллах на старости лет даровал мне дочь!

– Дочь?!

Мухаммад, не доверяя словам старика, склонился над ребёнком. Разочарование, постигшее его, оказалось сильней, чем он ожидал.

– Девчонка, – с презрением произнёс юный солтан. – Всего лишь девчонка! Одна из тех, что будет всю дорогу пищать, а после играться с куклами. От женщин одни неприятности!

Брюзжание воспитанника вызвало приступ смеха у старого воина.

– Если бы ты знал, как я рад, что моя младшая жена, услада всей жизни, отосланная год назад в урочище святого Ахмеда, даровала мне дочь! Девочки отличаются большой живучестью, и я верю, что мы не потеряем это создание Всевышнего и придёт время, когда малышка подарит мне внуков – продолжателей рода отважных воинов.

Холодный дождь постепенно стихал, и ночь укрывала заснувшую степь чёрным покрывалом. Старик, баюкая дочь, наблюдал за первыми звёздами, возникавшими на бархатном небосводе.

– Простите, мои дорогие, – шептал он, думая о тех, кто оставался лежать неподвижными на сырой земле, – вскоре придёт рассвет, и я предам ваши тела недрам родного урочища. А сейчас время думать о бренном, время жить…

Старик, казалось, позабыл о своей ране, мысль о ребёнке, которого он закутал в казакин, заставляла забыть о недугах. Помог и бальзам, найденный в разорённом аиле. Теперь все беспокойства аталыка были о Мухаммаде, а ханский внук еле тащился вслед за ним, и юзбаши Урак сетовал на то, что дворцовая жизнь изнежила воспитанника. Как бы ни было тяжело их сегодняшнее положение, но оно могло пойти на пользу мальчику, которому пора стать мужчиной. На привалах Урак не щадил самолюбие знатного отпрыска, приказывал ему ломать хворост, бить птицу, добывая пропитание для них обоих. В урочище они нашли кобылицу, и она давала им молоко. Но этот напиток, казавшийся столь сладостным, старик отдавал малышке. Мухаммад делал вид, что его не касается судьба ребёнка, лишь однажды на привале он спросил воспитателя:

– Как же мы её назовем?

Слова солтана поставили старика в тупик. В запасе для дочки у него была сотня самых прекрасных и нежных слов, но не одно не стало именем.

– Назовите её Алтынчач, – небрежно молвил мальчик. – Её рыжие волосы блестят на солнце как золотые монеты.

– Красивое имя, но его носила мать девочки. Нехорошо давать имя покойной малышке, у которой вся жизнь впереди. Может, назовём Мелек? Она похожа на солнечного ангелочка.

– Скорей уж на маленького шайтана, – проворчал Мухаммад. – Она так кричит, что я совсем оглох.

– Напрасно, господин, вы так считаете. Взгляните, какая она красивая, а кожа у неё словно лепесток цветка.

Старый сотник за всю долгую жизнь не прочёл ни одной газели, а сейчас напоминал поэта, млевшего над своей музой. Мухаммад вновь взглянул на девочку и последовал приглашению аталыка коснувшись щеки ребёнка. Малышка среагировала мгновенно, ухватила его за палец, залопотала что-то, заставив солтана невольно улыбнуться.

– Её кожа и правда нежней лепестка, а сама она умеет быть ласковой, если захочет. Назовите её Назлы.

– И верно! – обрадовался Урак. – Красивое имя для девочки. Пусть зовётся Назлы – нежная, ласковая.

И старик с любовью взглянул на исхудавшее лицо мальчика.

– А вы, мой господин, станьте ей названым братом, раз уж я – ваш аталык. Прошу – не откажите в такой чести!

Мухаммад засиял, но вдруг смутился, упрятал мальчишескую улыбку. Он встал и оправил некогда нарядный камзол. За дни скитаний солтан похудел и вытянулся, одежды его обтрепались, и руки торчали из ставших короткими рукавов. Даже знаменитый пояс деда, дарованный повелителем, болтался на животе. Но, несмотря на столь неблестящий вид, царевич не забывал о своём знатном происхождении и о славных предках, к чьему роду принадлежал. С достоинством кивнув, Мухаммад промолвил:

– Пусть Назлы станет мне названой сестрой, и я буду заботиться о её судьбе, как старший брат, а, если придётся, и как строгий, но справедливый отец.

Урак довольно кивнул в ответ. Его удовлетворил новый взгляд Мухаммада, не тот затравленный взор испуганного свалившимися на него несчастьями подростка, а взгляд собранный, полный важности и достоинства, хотя и с ноткой неиссякаемой печали.

– Во дворце я даровал бы Назлы нить жемчуга, – сказал мальчик, – а пока могу ей дать только это.

На раскрытой ладони блеснула золотая пайцза[21 - Пайцза – небольшая охранная дощечка, выдаваемая от имени хана, давала многие преимущества обладателю в пути. Пайцза, в зависимости от того, кому выдавалась, бывала золотой, серебряной и даже деревянной.]. Растроганный старик украдкой смахнул слезу:

– Здесь в степи, молодой господин, такой дар превыше десяти жемчужных ожерелий. Мы повесим её на нить рядом с родовым талисманом. Пусть она защищает нашу малышку от недобрых людей. А пока отправимся дальше в путь, поищем себе пристанище, где сможем остановиться надолго и подождать вашего отца.

Они вскоре достигли желанного жилья, увидели глиняные строения и две ветхие юрты, хлопающие пологом на сильном ветру. Лай собак и мычание волов показались самыми прекрасными звуками на свете. Это был мирный аил, и само осознание, что в степи, наполненной кровью и огнём пожарищ, ещё существуют мирные уголки, обрадовало их. Даже кони под ними радостно заржали, они предчувствовали скорый отдых и кормушки, полные овса. Навстречу им спешили люди. Крепко сбитый кочевник в овчинном долгополом чапане прижимал руки к груди, приветствуя странников, а пожилая женщина в цветастом кулмэке, следуя обычаю кочевников, несла чашу с пенистым кумысом.

Глава 9

Они поселились у степного колодца, через который в добрые времена целыми днями шли караваны. Путь разноязычных торговцев лежал в чужеземные города, простирался на многие месяцы дорог. Караванщики останавливались у колодца, наполняли аил многолюдьем, запахами диковинных специй, оживлением и весельем. Теперь колодец лишь печально поскрипывал деревянным журавлём, и на выложенной из саманного кирпича стене ржавели пустые кольца. Никто ныне не привязывал к ним лошадей, верблюдов и волов, да и жителей здесь поубавилось.

Семья хранителя колодца проживала в этих местах издавна. Почтенный Ахмед-ага упоминал три поколения тех, кто обитал у степного караван-сарая. Сейчас его жёлто-коричневое здание стояло необитаемым и полуразрушенным, скрипело на ветру перекошенными дверцами. Семейство Ахмеда было большим, кроме старухи-матери и двух жён, целый выводок чумазых детишек. Среди них ростом и яркой внешностью выделялся старший сын – Алтынай. Он был взрослей Мухаммада, и солтан сразу почувствовал соперника в дерзком подростке, глядевшем на него с вызовом и чувством превосходства. Мухаммад мог попросить аталыка объявить его громкий титул и знатное имя, велеть этим простым людей склонить головы и спины, но голос разума прозвучал раньше, чем он открыл рот. Мальчик согласно кивнул, когда старый Урак на расспросы Ахмеда-ага сообщил, что они единственные остались в живых из всего кочевья. Этими словами юзбаши словно объявил, что они принадлежат к обычному степному роду, чьё благополучие уничтожено воинами Тимура. Смотритель колодца посочувствовал их бедам и устроил в одной юрте с детьми. Он не стал выспрашивать подробностей, хотя даже одежда мальчика, пусть грязная и потрёпанная, но богатая, а особенно роскошный, дорогой пояс вызывали десятки вопросов. Уважаемый Ахмед-ага считал любопытство грехом, недостойным истинного мусульманина, и потому удовольствовался скудными объяснениями Урака.

Царевича из рода чингизидов вынудили ютиться в большой кибитке с десятком болтливых и кричащих детишек, которыми правила седая строгая старуха. Здесь он почувствовал шаткость положения странника, явившегося из неизвестности и вынужденного скрывать своё высокое звание. Ему казалось недостойным, да и несправедливым пользоваться милостями приютивших его людей, когда они могли позаботиться о себе сами. Вскоре мальчик отозвал аталыка к колодцу и протянул ему кошель:

– Это мне дал отец, уважаемый наставник. Прошу вас распорядитесь этими средствами от своего имени. Нам нужно собственное жильё.

Урак в тот же вечер отправился к Ахмеду-ага и договорился о новой юрте. У семейства были припасены шкуры и войлок, и вскоре стараниями мужчин у колодца встала третья кибитка, где и поселился наставник со своим воспитанником и маленькой дочкой. За золотые динары удалось раздобыть и кое-какие припасы. Было огромной удачей, что война обошла стороной этот тихий уголок, и семья не стала жертвой грабежа воинами Железного Хромца и степными разбойниками. До этих мест доносились лишь отдалённые слухи, пугающие своей обречённостью и порой противоречащие друг другу. Редкие путешественники, которые волею судьбы оказывались у колодца, доносили слухи о хане Тохтамыше. Одни говорили о его бегстве в булгарские земли; другие уверяли, что повелитель берёт приступом русские города; третьи слышали о завоёванных им землях Поморья.

– А в Хаджитархане ныне правит царевич Тимур-Кутлуг, – поведал им худой нескладный торговец.

В это неспокойное время он отважился вывести из города, стоящего в дельте Итиля, рыбный товар. Из Хаджитархана купец со своими возами отбыл не более десяти дней назад, и его сведениям можно было доверять.

– Довольны ли местные беки новым ханом? – поинтересовался аталык.

– Поговаривают, Тимур-Кутлуг не довольствуется доставшимся ему уделом и обращает свой взор на Сарай. А хаджитарханцы в дни смут ожидают сильного господина, дабы сумел он не обирать, а защищать их.

Урак-баши переглянулся с Мухаммадом, им обоим почудилось за двоякими речами торговца недовольство хаджитарханцев новым повелителем. И слова о Сарае задели за живое. Неужто осмелится изменник Тимур-Кутлуг взять власть над столицей Орды? По рассказам странников, Сарай ал-Джадид, некогда прекрасный, шумный и многолюдный, лежал в развалинах, и лишь вороны каркали среди былого величия и изобилия. У Мухаммада сердце заходилось тоской, он никак не мог представить дворцы, украшенные бело-голубой мозаикой, грудой почерневших, обожженных пожарами камней. В памяти ещё жил цветущий ханский сад и виделись его уютные покои с любимым уголком из мягкой тахты у окна и полки с прекрасными книгами. Где теперь эти драгоценные творения великих поэтов, философов и астрономов? Видимо, и их пожрал беспощадный огонь разрушений, или обагрённые кровью руки захватчиков унесли книги, как редкую добычу, что после сбывают за бесценок на созданных наскоро рынках? Его мало занимали рассказы о вражде между царевичами Куюрчуком и Тимур-Кутлугом, хотя странники часто рассказывали об их делах.

– Изменники не поделили власть и добычу, пусть дерутся на радость нам, – с горечью шептал Мухаммад. – Туранский эмир Тимур вручил оглану Куюрчуку шитый золотом халат и золотой пояс, он провозгласил его падишахом разорённых и ограбленных земель. А теперь Тимур-Кутлуг отнял у своего дяди Куюрчука принадлежности ханского достоинства. Что скажет на это Самаркандец, на кого пойдёт войной?

За повседневными заботами и чередой похожих как близнецы дней пережили они зиму и весну. В начале лета к колодцу свернул караван из Сыгнака, и Мухаммад снова достал припрятанный кошель с монетами. Он без сожаления расстался с окончательно истрепавшимся и ставшим ему тесным камзолом, его одеждой стал чапан из зелёного сукна с глухо застёгнутым воротом, а голову увенчал лисий малахай. Теперь никто не смог бы признать в вытянувшемся исхудавшем мальчике отпрыска ханского рода.

Караван задержался у колодца на долгие три дня, сотоварищи владельца раздумывали, не повернуть ли верблюдов назад. Бескрайняя степь, лежавшая перед ними, пугала своими неожиданностями.

– Мы слышали, города, через которые лежит наш путь, в развалинах, и смерть царит там, где раньше жизнь била ключом.

Такие разговоры у костров были не редкостью, и солтан, ища общества людей, садился в их круг и с напряжением вслушивался в рассказы бывалых торговцев. Но купцов успокаивал караван-баши, он ходил по землям Великого Улуса год назад и старался переубедить своих соратников:

– Непобедимые багатуры Тимура прошлись огнём и мечом по большим городам, и Орда разошлась на четыре части, но жизнь не ушла из этих мест. Вы можете нажить целое состояние там, где все тонут в вихре бедствий и лавине голода. Говорили, даже воины непобедимого эмира испытывали здесь нужду и отдавали за еду последние монеты. Можно выторговать заман проса семьдесят кепекских динаров, а быка – за сто. Где вы ещё найдёте такой барыш? В караване полсотни верблюдов, гружённых просом и ячменём, мы гоним отары овец, которые купили у воинов Тимура за бесценок, а назад поскачем на прекрасных скакунах, и наши перемётные сумы будут переполнены динарами!

У торговцев загорались глаза, и они согласно кивали головами, забывая о своих тревогах:

– Верно-верно! Ведите нас за собой, уважаемый караван-баши. Забудьте о наших сомнениях.

Мухаммад покинул круг купцов, ушёл к глиняной стене, где, прядая ушами, стояли привязанные к кольцам ослики. Мальчик опустился на землю и обхватил колени обеими руками. К нему неслышно подобрался юзбаши Урак:

– О чём задумались, солтан?

Ханский внук спрятал заблестевшие слезой глаза: