Город

Дедушка встает и расхаживает по комнате, он что-то невнятное бормочет под нос.

– Ерундовая та история, – отмахивается Мария Владимировна. – Не включат ее в сборник.

Старик останавливается и смотрит на жену.

– Почему это не включат?

– Сюжета нет.

– Предсказуемо?

– Ну да. Гнали вы этого зверя и гнали, а дальше что? Словили – убили. Так это все и так ясно. Нет кульминации, развязки необычной. Ты же читал в условиях конкурса, что победителями станут те, у кого будет самый интересный герой, сюжет или концовка. Или я не так тебя поняла?

– Что ты предлагаешь?

– Не герой должен гнать зверя, а зверь героя. Герой должен быть в беде. Зверь должен застать его в самый неудобный момент. И вот тут будет ясно, кто кого сильнее.

– Так ведь я всегда гнал зверя, а не он меня.

– Вот и думай над этим, а я пока фото посмотрю…

Николай Андреевич не слышит последние слова. Он стоит, окутанный ворохом мыслей о прошлом. Его губы раскрываются под впечатлением ярких воспоминаний. Язык высовывается из глубокого старческого рта и облизывает губы.

– …Не смей! – издалека доносится крик жены.

Мария Владимировна вскакивает с кровати, превозмогая боль в ноге.

– Не смей об этом думать! – кричит она.

* * *

Вечером того же дня Николай Андреевич сидит на кухне и обматывает голень широкими, толстыми лоскутами телячьей шкуры, которые соединяет между собой металлическими крючками. Бедра дедушки, его плечи и запястья уже туго перетянуты таким же образом.

Покончив с обмоткой, дедушка встает и подходит к зеркалу. Крутится с минуту, похлопывает себя то по локтям, то по коленям. Затем Николай Андреевич идет в спальню, где поверх кожи натягивает широкие шерстяные брюки и кофту. Воротник кофты доходит ему до самого подбородка, где изгибается и образует гармошку, закрывая шею. Дедушка возвращается в прихожую, ищет туфли.

– Где мои туфли? – говорит он.

– А они тебе нужны? – слышно из спальни.

В ответ тишина.

– Туфли на батарее в кладовке, – говорит Мария Владимировна. – И в кого ты такой упрямый, твердолобый? Сдался тебе этот рассказ!

– Не в рассказе дело, – раздается из кладовки. – Я много чего в этой жизни повидал, но, как оказывается, можно еще хоть немного разнообразить старость.

– Полезай снова на Эверест, если хочешь разнообразия!

– Не удивила.

– Тогда подерись с Наполеоном.

– Так умер же он лет двести назад.

– А вот и не умер, – говорит Мария Владимировна и, прихрамывая на правую ногу, выходит к мужу. – Я слышала, что из той тюрьмы он бежал.

– С острова Святой Елены?

Бабушка прислоняется к входной двери. Она продолжает:

– Не помню название тюрьмы, совсем девкой была тогда. Так вот, прах Наполеона, ну который хранится сейчас в Доме инвалидов в Париже, не настоящий.

– Ага, – Николай Андреевич ухмыляется. – Говорят, царь не настоящий!

– Хочешь, верь, а хочешь – нет, но он тоже был обращен. И сейчас живет в пятом доме, кажется, во втором подъезде.

Дедушка слегка подталкивает бабушку в бок.

– Ну, давай, – он говорит. – Пусти меня уже… Пойду я. Нет времени.

– Да иди ты уже к черту! – вскипает Мария Владимировна.

Она рывком распахивает дверь. Старик от неожиданности стоит на месте. Бабушка кивком указывает ему на площадку. Николай Андреевич притупляет взгляд и робко ступает за порог. Жена смотрит ему вслед.

Вдруг дедушка оборачивается.

– Ты сказала, в пятом доме он живет?

– Да.

– Если это так, то сюжет усложнится.

* * *

Только к обеду следующего дня раздается короткий стук в дверь.

Тук-тук.

Сердце Марии Владимировны, словно у спринтера, взрывается бешеным ритмом. Кровь мгновенно приливает к лицу. Зрачки сужаются до черных точек. Нос улавливает тончайший шлейф постороннего запаха. Уши – глубокое дыхание чужака.

Тихое «Началось…» слетает с губ бабушки.

– Иду-иду! – отзывается она.

Боли в ногах нет.

– Кто там?

– Все свои, – раздается второй сигнал от Николая Андреевича.