С Востока свет. Проза татарских писателей

9

…Квартира была высоко. Она выглянула в окно на шумную улицу. У самого края тротуара сидел инвалид с деревянной ногой и играл на гармони. На нём была обтрёпанная одежонка, в волосах торчали колтуны. Проезжающие мимо водители – те, что посердобольнее – кидали ему в окошко мелочь. Эх, гармонь, гармонь… А ведь всё из-за тебя… Где сегодня этот распутник Авзал? Скольких женщин ещё он сделал несчастными? Теперь ей противно даже вспоминать о нём… А душу гложет какая-то щемящая боль… Кажется, это снова её тоска по деревне, которую всколыхнула незатейливая мелодия уличного гармониста.

– Сколько ему лет? – спросила металлическим голосом Сандугач, не в силах повернуться одеревеневшим телом.

– Бадри? Не считала, милая.

Прислуга была малоразговорчивой. Не считала, видите ли. Старый, конечно, старый!

– Я не люблю его!

– Э-э, разве женщине нужно любить. Пусть мужчина любит. С тех пор, как тебя увидел, он стал какой-то потерянный. Давай одевайся, умывайся, причешись… Обедать будете вместе.

Сандугач была не из тех, кто будет сидеть и плакать, глядя на запертую дверь. Если она захочет, то вырвется на свободу любой ценой. Она осталась по своей воле… Она не стала противиться своей судьбе… Мужчин, среди которых она могла бы выбирать, уже давно разобрали: «зёрна» – то есть те, кто чего-то стоил, – были уже в мешках (женаты, растят детей), а мякина (пьяницы да замухрышки) выброшены на улицу. Сандугач тоже хотя бы раз нужно было побывать в статусе замужней женщины. Всю жизнь она испытывала стыд из-за того, что была брошена. А так она станет замужней женщиной. Всё-таки какой-никакой статус, который позволяет в обществе высоко держать нос.

Глубоко вздохнув, Сандугач сказала:

– Говорят, что утка, попав в безвыходное положение, нырнула хвостом вперёд… Я тоже нырну. В озеро судьбы.

– Тогда с богом…

Служанка, похоже, выполняла во всей этой истории роль свахи. Удалившись в соседнюю комнату, она шёпотом поговорила по телефону. Вскоре, запыхавшись, как только что вскипевший самовар, прибыл Бадри Саматович. Смеялось всё его широкое лицо, смеялись его маленькие глаза-пуговки…

– Сандугач, мне Рокия сообщила приятную новость. Ты согласна… Я хотел сделать тебе предложение…

– Посадив меня под замок? – спросила Сандугач, вглядевшись в него.

«Постой, но ведь это же просто старый влюблённый дурак!»

– Но… Если упустишь из рук птицу счастья, ищи её потом!

«Об него можно ноги вытирать! Но мне, наверно, будет жаль беднягу… Пусть только он не поёт мне о чувствах. Негоже старым губам говорить слова любви!»

– Не станем откладывать в долгий ящик, – сказал мужчина, прихлёбывая суп. – Как тебе удобно – в начале, середине или конце недели?

– В конце.

– Где будешь шить свадебное платье? В Казани, Москве?..

– Я не хочу в белом.

– Ладно, надевай что хочешь. Пригласи всех своих друзей, родственников. Сто, двести человек – решать тебе. Если заранее составишь список, то разошлём приглашения.

– Две.

– Что две?

– На свадьбу придут только две мои подруги.

– Ладно. Какой ресторан хочешь?

Старикан, который, как джинн из лампы, был готов мгновенно выполнить любое желание, сейчас буквально плясал на ладони у Сандугач.

– Пусть свадьба пройдёт на природе. За городом, на какой-нибудь лесной поляне. Моё последнее условие: на свадьбе должны быть десять гармонистов.

Мужчина поперхнулся. Рокия тут же подбежала к нему и – то ли похлопала его по спине, то ли погладила… Глаза у обоих округлились. О чём она говорит, а?! Какой лес, какая гармонь?

– Я же не прошу у вас сказочный дворец, – примиряющим тоном сказала Сандугач, увидев замешательство на их лицах и даже пожалев их немного.

– А ты не стесняйся, проси самое лучшее. – Мужчина взял себя в руки. – Для тебя ничего не жаль. Только на природе будет как-то слишком уж просто.

– А я и сама, Бадри Саматович, простая, деревенская.

– Ладно, ладно, давай не будем портить отношений.

Нашлись и лес, и подходящая поляна. Были возведены три шатра, а к ним проложены дорожки из камня. Специально вызванные с санэпидстанции санитары обильно обработали деревья и кусты вокруг поляны. Комары и мухи не должны были докучать высокопоставленным гостям.

Нису не удивили эти капризы невесты. А Шакира то и дело начинала возмущаться:

– Ты, подруга, вообще-то в своём уме?! Почему не потребовала ресторан «Нурбакча»?! Там бывает только самое крутое начальство. Там даже ручка туалетной двери золотая! Там змей и лягушек привозят на самолёте из Африки и жарят прямо у тебя на глазах! Стыдоба, из-за тебя такие люди пачкают в траве ботинки. Да и пришли сюда, наверно, через «не хочу». Не пришли бы, да Бадри Саматовичу угодить нужно… Слушай, Ниса, а наша птичка-то нам ни слова о том, кого на крючок поймала, да? Ну и скрытная!

– Это её личное дело, – спокойно ответила Ниса.

Но Шакира не могла успокоиться:

– Ба-а, а эти тупые гармонисты – это что, колхозная самодеятельность? Другой бы по такому случаю пригласил артистов из Москвы. А ты сама-то, птичка, чего такая кислая? Пожелтела вся, словно отца родного хоронишь. Радуйся, прыгай, пляши! Ты теперь жена такого богача! Кстати, и муж твой не такой уж и старый…

«Не старый…» До свадьбы Бадри Саматович съездил в одну из московских клиник и значительно «уменьшил» свой возраст. Его лицо теперь было гладким, словно после утюга. Да, лицо, конечно, было гладким, но вот под одеялом «следов молодости» почти не ощущалось. И если изношенное годами тело кудесники могли хоть как-то преобразить, то пробудить в нём молодую страсть было не в их силах. Пропитанный запахом старости Бадри Саматович был подобен старому пальто, насквозь пропахшему нафталином. Не разумно возлагать надежды на мужчин, чьё солнце жизни склоняется к закату. Так свеча, перед тем, как погаснуть, вдруг неожиданно вспыхивает. И ты по глупости своей удивляешься: «Какое удивительное сияние!» Но затем свеча гаснет навсегда…

Во время перерыва Шакира снова начала зудеть:

– Здесь есть евреи, русские. Почему тамада только по-татарски тарахтит? Устроила тут комедию на деревенский лад!

И тут Сандугач взорвалась. Её душа и без того рыдала, весь мир катился в тартарары! Заодно досталось и не виноватой ни в чём Нисе:

– Пусть научатся понимать! Раз уж на татарской земле живут! А вот вы, татарки, должны ещё похвалить меня. За то, что я уважаю свой язык. Хотя… татарского в вас – кот наплакал. Что, например, татарского в Нисе? Разговаривает по-татарски – и всё! На правильном книжном языке. Это, видите ли, литературный язык! Но что в нём есть от народа? Вы, городские мадонны, не знаете вкуса настоящего татарского языка!

Потом, конечно, Сандугач было стыдно за свою выходку. Ведь среди двух сотен гостей действительно близкими людьми для неё были только Ниса и Шакира…

Ах, какая это была ночь на лесной поляне! Создавая иллюзию душистого деревенского вечера, в небе зажглись тысячи звёзд, и эта бесконечность над головой словно всасывала в себя томительные звуки гармони. И уже было не понятно – то ли стонет вселенная, то ли плачет душа Сандугач…

Налаженную жизнь влюблённого старика молодая жена постаралась не нарушать. И сам Бадри Саматович, поначалу изо всех сил пытавшийся угнаться за молодостью, трезво оценил свои возможности и отказался от «соревнования». Искусственная страсть утихла, движения сделались неторопливыми. Гладкая кожа лица постепенно начала приобретать прежние формы.

Так они и жили… Одно только название и было – муж… Одно только название было – жена… В этой семье из трёх человек каждый занимал своё место. Вот Рокия, например, готовила еду, которую любит Бадри Саматович. Раньше она пекла пироги из зайчатины. Но Сандугач отучила. Сказала как-то, что длинноухий плачет совсем по-человечески, и – сама расплакалась. А слёз своей молодой жены Бадри вынести никак не мог и сдавался.

…Рокия обладала поразительной способностью чувствовать приближение хозяина к дому, – вот и сейчас она спешно накрывала на стол.

– Давай, Рокия-апа, может, помогу? – спросила Сандугач, хотя до сих пор её ещё ни разу не подпускали к сервировке стола.