Восемь лучших пьес «ЛитоДрамы-2019

ДЕНИСОВ. Да. Или нет. Не знаю… Что толку гадать? Сослагательное наклонение может свести с ума. Так не мучьте ни себя, ни меня. Есть то, что есть, и ничего больше. А чего не было, того не было.

ИРИНА. Это и странно. Ничего не было, а чувствую, словно я вам изменила. Словно виновата перед вами. И вы меня никогда не простите.

ДЕНИСОВ. Вы ни в чем не виноваты – по крайней мере, передо мной. Хотя бы потому, что вы мне ничего не обещали. Перед собой – может быть… Но вы же сами говорили, что героиня вашего пока не написанного романа – молодая дура. Через разочарование она и повзрослеет, и поумнеет.

ИРИНА. А что герой? Он ее простит?

ДЕНИСОВ. Он ее не осудит. А жить с надорванной душой ему не привыкать. Каждый пойдет дальше своей дорогой, вот и все. А тоска по любви – поздней и несбывшейся – пусть останется с ним. Другой уже не будет, да и не надо. Дома героя ждет его постаревшая десятиклассница, которой плохо. Он слишком долго жил для себя, и она его прощала. Значит, пришло время отдавать долги.

ИРИНА. Игорь Иванович, ну что мы говорим обиняками… Нет никакого романа! Нет и не было. Ничего я писать не собираюсь.

ДЕНИСОВ. (После паузы.) Представьте себе, я догадывался.

ИРИНА. Конечно, я вас обманывала, но… Это была такая игра, понимаете? Я – автор, вы – консультант… Я просто хотела что-то сказать вам о себе и лучше узнать вас.

ДЕНИСОВ. Ничего страшного. Взрослые люди часто придумывают себе игры. И начинают играть, самозабвенно и всерьез.

ИРИНА. А я больше не хочу играть. (Пауза. Смотрит в глаза Денисову, берет за руку.) Я вас люблю.

ДЕНИСОВ. (После паузы.) Я вас тоже люблю, Ира. (Берет руку, целует.) Не надо бы мне это говорить… Но я люблю вас.

ИРИНА. Почему не надо? Вы чего-то боитесь?

ДЕНИСОВ. За себя – нет. За вас – да.

ИРИНА. Не надо за меня бояться. Я давно взрослая.

ДЕНИСОВ. Если вы взрослая, то понимаете, что мы не можем быть вместе.

ИРИНА. Где это написано?

ДЕНИСОВ. В книге судеб… Мне нечего вам дать.

ИРИНА. А мне от вас ничего и не надо. Квартира есть, а работу я найду.

ДЕНИСОВ. Разве я говорю про шубу или машину? Вы не можете быть моей женой, а все прочие варианты…

ИРИНА. Варианты всегда есть. (Обнимает Денисова.) Игорь Иванович, дорогой мой, милый, я все придумала. Я буду вашей любовницей. Если хотите, считайте меня младшей женой. Вы станете приезжать ко мне, когда сможете, а я вас буду ждать в узорных шальварах и с раскуренным кальяном. Как в гареме. Вам со мной будет хорошо, вот увидите. Я и готовить умею. А когда надоест, вы меня бросите. Ну пожалуйста. Разве вы не хотите моей любви?

ДЕНИСОВ. Чтобы отказаться от вашей любви, надо быть идиотом. А чтобы согласиться – негодяем. Лучше я буду идиотом.

ИРИНА. Нет! Лучше негодяем. Только не отказывайтесь.

ДЕНИСОВ. Вы сами не знаете, о чем говорите… Вот вы думаете, что мы сейчас одни? Но у меня за спиной тени женщин, которым я когда-то дал надежду, а потом сам же и отнял. Они любили меня, а я их оставил. Эти грехи мне не отмолить. И я больше не хочу никого предавать, понимаете?

ИРИНА. (После паузы.) Я не могу найти нужных слов, чтобы убедить вас. Они куда-то все пропали. Если вы не хотите быть со мной ради себя, то согласитесь хотя бы ради меня. Или я этого не заслуживаю?

ДЕНИСОВ. Нет таких звезд на небе, которых вы не заслуживаете.

ИРИНА. Постойте… Может быть, вы считаете себя слишком старым?

ДЕНИСОВ. Нет, пожалуй… Я еще могу жить, работать, заботиться о самой близкой женщине. Я еще могу… И это счастье. А ваше счастье в другом.

ИРИНА. В чем же?

ДЕНИСОВ. В том, что у вас впереди целые десятилетия для надежд, ошибок и поиска. А моя дорога определена, и финишная черта уже в шаговой доступности.

ИРИНА. Что ж вы себя отпеваете раньше времени…

ДЕНИСОВ. Даже не думаю. Отпевание – вообще не мой жанр. Просто розовые очки разбиты еще в девяностых.

ИРИНА. (После паузы.) Игорь Иванович… а вы правда любили ту светловолосую девушку? Ну, с Дальнего Востока? Которую встретили во Франции?

ДЕНИСОВ. (После паузы.) Правда.

ИРИНА. И вы действительно каждый день писали ей стихи?

ДЕНИСОВ. Действительно.

ИРИНА. Прочтите последнее стихотворение. Самое последнее. Ну пожалуйста.

ДЕНИСОВ. (Читает):

Светлейшая, ты помнишь город Страсбург, Где целовались мы с тобой так страстно, Где ночь летела быстро, точно птица, Предчувствуя, что ей не повториться. Любимая, ты помнишь древний Страсбург, Где ты была пленительно прекрасна, Где небо звездным вышито узором, Где не спалось лишь нам и светофорам… Куда уходит время, скажет кто мне? Запомню эту осень я, запомню, Как нас ее ладони согревали, А в том, что все ушло, ее вина ли…

ИРИНА. (Со слезами.) Господи, ну почему эти стихи не мне? Почему мне никто никогда не писал стихов?

ДЕНИСОВ. Потому что вы пока не встретили человека, которого сделаете поэтом.

ИРИНА. Но я встретила вас.

ДЕНИСОВ. На тридцать лет позже, чем надо.

ИРИНА. Но тридцать лет назад я еще не родилась.

ДЕНИСОВ. В том-то и дело. Я восьмидесятник, Ира. Надежды и стихи остались там, в прошлом веке. Сил для новых иллюзий и стихов больше нет. Простите меня. (Встает.) Пойдемте, я вас отвезу домой.

ИРИНА. (Поднимаясь.) Сейчас вы меня отвезете домой и останетесь.

ДЕНИСОВ. Сейчас я вас отвезу домой и попрощаюсь.

ИРИНА. (Срываясь на крик.) Но я не хочу!.. Я не хочу с вами прощаться! Я вас люблю! Люблю, люблю! Мне больно, понимаете?

ДЕНИСОВ. А мне? (Пауза.) Но лучше так… Не надо, чтобы ваша жизнь измерялась моей. Слишком разные отрезки. А вы… вы еще встретите человека, который ради вас станет поэтом. На меньшее не соглашайтесь. Жаль только, что это буду не я.

Гаснет свет. Когда он снова загорается, на авансцене стоит Ирина.

ИРИНА. (Глядя в зал.) Он исчез из моей жизни, словно вышедший на своей станции пассажир. Шагнул на перрон и затерялся в толпе. Жизнь, как поезд, идет дальше, а его нет. И уже никогда не будет. И кто виноват, что у нас оказались разные станции… (Пауза.) Наверно, я все-таки напишу этот роман, эту «Балладу о восьмидесятнике». Это будет роман о человеке, чья жизнь разрублена пополам гибелью великой страны. Все рухнуло, все обесценилось – от денег до святынь. На руинах вчерашнего прошлого все пришлось начинать заново. И он сумел это сделать. Он не сдался, понимаете? (Пауза.) Милый мой, седой, несбывшийся… Мы не могли быть вместе, это правда. Мы все же из разных поколений. Восьмидесятников все меньше, и жизнь все быстрее вытесняет их на обочину. Они беззащитны перед Интернетом, гаджетами, диким пульсом информационных потоков – перед всем, чем живет наше поколение. По восьмидесятникам, как по живому мосту, мы перешли в двадцать первый век. Может, в этом и было их предназначение… А что дальше? Мы-то какие? Как разглядеть лица, уткнувшиеся в смартфоны? Какое зелье кипит в мозгах и душах, пришпоренных прогрессом? Захочет ли кто-нибудь через тридцать лет написать о нас роман? А главное – будет ли о чем и о ком писать? (Пауза.) Вопросов много, ответов нет. Но одно я знаю точно. Если у меня когда-нибудь родится сын, он будет Игорем.