И когда Астемир увидел ее в этой одежде, радостно воскликнул:
– Моя милая, славная девушка!
И крепко-крепко поцеловал ее.
С того дня, как Астемир возвратился с набега, Докшуко ни разу не видел пленницы-казачки, а от старухи-рабыни наслушался рассказов о ее красоте.
И хотелось ему взглянуть на нее, а зачем – он и сам не знал.
Заговорить о ней с братом он не смел – обычай этого не позволял.
В одно утро казачка вышла на двор вместе со старухой-рабыней, и случайно увидел ее Докшуко.
Взглянула она на него, чуть-чуть улыбнулась, и от этой улыбки огнем вспыхнули щеки Докшуко, а сердце так забилось, заколотилось…
А ночью не мог он заснуть: казачка стояла перед его глазами, смеялась, манила к себе, поднялся он с постели, вышел на двор и, как вор, прокрался к той сакле, в которой казачка жила, приложил глаз к щелке ставни и ничего не увидел – темно было в сакле.
Приложился он ухом к ставне, и почудился ему девичий смех, шепот страстный почудился.
И дрожал Докшуко, а ночь стояла теплая.
Убежал он в саклю свою, бросился в постель, а перед глазами стояла казачка и все также смеялась, манила к себе.
И потом, едва начинался день, Докшуко, притаившись во дворе, ждал, когда выйдет казачка.
Как и раньше, она выходила с прислугой, пробиралась в сад, рвала вишни и, смеясь, давала их ей кушать.
Докшуко глаз с нее не спускал, а в висках у него кровь стучала, и сердце билось так часто, что дышать становилось больно.
А как наступала ночь, он крался к сакле казачки, слушал под окном и дрожал всем телом.
И в эти бессонные ночи безумное и страшное задумал Докшуко, задумал он брата убить, чтобы завладеть казачкой.
Ночь давно опустилась на аул.
Докшуко снял со стены заряженную винтовку, свежего пороху подсыпал на полку и вышел из сакли.
Было тихо, только Баксан за аулом шумел да ветер в вишневом саду листьями шелестел.
Осторожно подошел Докшуко к сакле казачки, сильно постучал кулаком в ставню и стал против двери.
Скрипнула дверь, и в темноте голос Астемира послышался:
– Кто там?
Докшуко выстрелил на голос и побежал в свою саклю, повесил ружье на стену, лег в постель. И дрожал он, и зубы его громко стучали.
И услышал он – шум на дворе поднялся.
– Вставай, Докшуко: с Астемиром несчастье случилось!
Быстро вскочил он, выбежал на двор, а там уже народ собрался и огни смоляных факелов горели.
Растолкал он толпу и увидел Астемира лежащим на земле в крови.
Склонился Докшуко над ним, проговорил дрожащим голосом:
– Брат мой! Брат милый!
Открыл глаза Астемир, зашевелились губы его и тихо прошептали:
– Будь проклят, братоубийца…
Поднял было руку, но она сейчас же бессильно упала и умер Астемир.
И никто, кроме Докшуко, не слыхал, что прошептал Астемир.
Из сакли выбежала почти нагая казачка, упала на труп Астемира, обнимала, целовала его и кричала-кричала.
И когда женщины подняли ее, повели в саклю, она вырвалась из их рук и бросилась бежать со двора.
– Держите ее, держите! – крикнул Докшуко и, оставив труп брата, кинулся вслед за ней.
Как коза лесная, быстро бежала она, и Докшуко остался далеко позади нее.
Он слышал, как крикнула она, добежав до обрывистого берега Баксана.
А утром волны выбросили ее труп на песок за аулом.
Глянул Докшуко на мертвое тело, толкнул его ногой, отвернулся и пошел в аул.
И лежало мертвое тело на песке, и жгло его солнце, а ночью из ближайшего леса волки и лисы пробрались к нему, рвали и терзали его…
Похоронил Докшуко брата и предался печали.
Надел старую овчинную шубу, вывернутую шерстью вверх, старые и дырявые чевяки обул, сидел у потухшего очага и тяжело вздыхал и к пище не притрагивался.
– И кому это понадобилась смерть брата? – в печальном раздумье говорил он, покачивая головой.
Стоявшие тут же уздени только плечами пожимали, как бы говоря: кто это знает?
А старик Индрис вперед выступил и громко сказал:
– Да будет проклят убийца князя Астемира!
– Амен (аминь), – ответили уздени.
Вздрогнул Докшуко, взглянул на Индриса и в глазах его что-то прочитал и уж больше не мог открыто смотреть в них.