Вскоре, 20 июля 1934 г., эти статьи были введены в Уголовный кодекс РСФСР[10 - Принят в 1922 г., редакция 1926 г.] под номерами 58
и 58
. Таким образом, квалификация коллаборационизма как преступного деяния стала составной частью пресловутой «58-й статьи», которая долгое время служила в СССР юридическим базисом для осуществления массовых репрессий. Тем не менее, dura lex, sed lex («закон суров, но это закон») – определение коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны базируется именно на положениях статей 58
и 58
УК РСФСР[11 - В Уголовных кодексах остальных союзных республик присутствовали аналогичные статьи. Далее под нормами УК РСФСР мы будем понимать и соответствующие нормы уголовного законодательства других союзных республик].
Термин «коллаборационизм» мы сформулируем путем анализа состава преступления, описанного в указанных статьях Уголовного кодекса. Конечно, сделать это непросто, ввиду недостаточной четкости терминологии, которая использовалась в советском уголовном законодательстве тех времен (как, например, с точки зрения современного права можно однозначно объяснить понятие «переход на сторону врага»?)[12 - В законодательстве РФ такая форма государственной измены как «переход на сторону врага» не предусмотрена. См.: Научно-практическое пособие по применению УК РФ / Под ред. В.М. Лебедева. М., 2005. С. 638.].
Как известно, состав преступления как правовая категория включает в себя четыре компонента – «объект», «объективную сторону», «субъективную сторону» и «субъект». Только при наличии всех этих компонентов деяние, совершенное человеком, может быть по приговору суда признано преступлением.
Объект
Объект преступного посягательства (общественные отношения, которые нарушены преступлением) для деяния, которое мы определяем как коллаборационизм, – это, в первую очередь, суверенитет, безопасность и целостность государства, в которых заинтересована подавляющая часть его граждан. Это неотъемлемое право государства, подлежащее защите, в том числе в рамках международных отношений. Суверенитет СССР распространялся на всю его территорию, поэтому право Советского государства на защиту своей безопасности и целостности действовало в отношении всей территории страны, включая регионы, оккупированные Третьим рейхом и его сателлитами в период Великой Отечественной войны.
Мнение ряда историков о наличии среди граждан СССР сторонников «антисталинских сил»[13 - Подробнее об этом см. ниже в параграфе «Субъективная сторона».], которые, фактически, не признавали легитимность Советского государства, не может влиять на правовую оценку коллаборационизма. СССР был субъектом международного права, и поэтому его право на защиту своей безопасности и целостности действовало безоговорочно, в независимости от желания и отношения к советской власти каких-либо людей.
Объективная сторона
Объективная сторона – это характеристика собственно преступного деяния. Для ее определения необходимо ответить на ряд вопросов:
Есть ли в наличии факт преступления и, если «да», то заключался он в действии или бездействии? (Например, бездействие в виде неоказания помощи пострадавшему человеку в некоторых случаях закон признает преступлением).
Какими были место, способ, время, обстановка, орудия совершения преступления?
И, наконец, к каким вредным для общественных отношений последствиям привело это деяние?
Во-первых, совершение преступления, которое мы обозначаем как коллаборационизм, может иметь место только в виде действия (именно его предполагает формулировка «переход на сторону врага», данная в ст. 58
УК РСФСР). Например, житель оккупированной территории СССР, который и не помогал, но в то же время не препятствовал в чем-либо оккупантам, считаться коллаборационистом не может. Если врагу не оказывал сопротивления военнослужащий, при наличии приказа о вступлении в бой и возможности исполнения этого приказа, – это не коллаборационизм, а другое правонарушение (неисполнение приказа, дезертирство и пр.).
Во-вторых, важным является вопрос о времени и обстановке совершения преступления. Коллаборационизм может иметь место тогда, когда у страны в наличии есть «враг». К сожалению, ни сама диспозиция статей 58
и 58
УК РСФСР, ни комментарий к этим статьям не дают конкретного определения, что следует понимать под упомянутым в ст. 58
термином «враг». Однако из комментария к УК ясно, что совершение преступления, предусмотренного этими статьями, относится к сфере «защиты отечества»[14 - Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс РСФСР: Комментарий. М., 1941. С. 63.]. Современный комментарий к этой норме Уголовного кодекса гласит, что «переход на сторону врага» мог иметь место «в период войны или в боевой обстановке»[15 - Научно-практическое пособие по применению УК РФ… С. 638.]. Таким образом, наличие «врага» у СССР относится и к периодам, когда официально объявлено состояние войны с неким государством (или несколькими государствами), и к периодам вооруженных конфликтов без объявления войны. В случае не вооруженного, а политического, экономического или иного противостояния на международной арене (например, экономический бойкот), к гражданам СССР, оказывавшим помощь противной стороне, должна применяться ст. 58
УК РСФСР («Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями, а равно способствование каким бы то ни было способом иностранному государству, находящемуся с Союзом ССР в состоянии войны или ведущему с ним борьбу путем интервенции или блокады»).
В-третьих, к понятию «враг» может относиться только государство, как субъект международного права. Известно, что для предвоенного, военного и послевоенного периода актуальной была проблема сотрудничества граждан СССР с негосударственными структурами антисоветской направленности. К ним относились белоэмигрантские организации, басмачи и другие банд-повстанцы, Организация украинских националистов (ОУН)[16 - ОУН и другие подобные организации, с точки зрения современного международного права, не могут быть признаны его субъектами, т. к. они не осуществляли контроль ни над какой частью территории СССР. – См. ст. 1 Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв немеждународных вооруженных конфликтов (Протокол II). 1977 г.] и пр. Сотрудничество с этими структурами, а также отдельными лицами, самостоятельно действовавшими против СССР, попадало под диспозицию других статей УК РСФСР, в частности, ст. 58
(«Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры») или 58
(«Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению… [контрреволюционных] преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения… [таких] преступлений»). Однако нормы только статей 58
и 58
должны применяться в том случае, если такие организации и лица не сотрудничали с враждебным СССР государством в военный период или если человек, вовлеченный в деятельность этих организаций, не знал о наличии такого сотрудничества. Иначе здесь может быть применима квалификация такого деяния как коллаборационизма (по статьям 58
и 58
УК РСФСР). Наверное, одним из самых трудных вопросов в этом аспекте является оценка сотрудничества в период Великой Отечественной войны граждан СССР с ОУН, которая в разное время находилась и в оппозиции к Третьему рейху, и сотрудничала с ним.
В-четвертых, участие в коллаборационизме должно иметь направленность на причинение ущерба, т. е. существенных общественно опасных последствий. Это прямо указано в диспозиции статьи 58
УК РСФСР – «ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории». Существенность последствий, т. е. масштаб ущерба, должна устанавливаться судом в каждом конкретном случае.
Подчеркнем, что сам факт причинения ущерба стране в результате участия в коллаборационизме не является обязательным – достаточно того, что действия лица были направлены на причинение такого ущерба[17 - Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс… С. 63.]. Если действия не привели к результату, квалификация их должна проводиться по нормам законодательства о покушении на совершение преступления и приготовлении к нему. Если человек «одумался» и добровольно отказался от доведения преступления до конца, он все равно должен нести ответственность за те действия, которые им уже фактически были совершены (ст. 19 УК РСФСР).
Итак, при квалификации деяния в качестве коллаборационизма важнейшим аспектом является выявление направленности этого деяния на причинение ущерба своей стране. Дело в том, что любое полезное для вражеской державы взаимодействие с ней советского гражданина гипотетически можно было признать ущербом для СССР. Работая на заводе, фабрике, шахте, в сельском хозяйстве в период германской оккупации, советские граждане, фактически, трудились и на Третий рейх. Например, из собранного крестьянами урожая пекари делали хлеб, которым вермахт кормил своих солдат, которые затем убивали на фронте советских воинов. Такие логические цепочки иногда порождают разговоры о том, что всех жителей оккупированной территории СССР можно было, в принципе, отправить в ГУЛаг за коллаборационизм (а уж о вывезенных на работу в Германию советских гражданах-остарбайтерах и говорить нечего).
Но если осмыслить этот вопрос с правовой точки зрения, то станет ясно, что это не так. Между деянием человека, обвиняемым в коллаборационизме, и ущербом, причиненным его стране, должна быть прямая причинно-следственная связь. Если такой связи нет или она косвенная, «через посредника» (работа крестьянина и пекаря – питание солдат вермахта – гибель советского воина), то нет и вины человека в причинении ущерба.
Именно такой подход был принят во время Великой Отечественной войны. Согласно приказу Прокурора СССР «О квалификации преступлений лиц, перешедших на службу к немецко-фашистским оккупантам в районах, временно занятых врагом» от 15 мая 1942 г., ответственности по ст. 58
УК РСФСР подлежали советские граждане, «перешедшие на службу к оккупантам, а также выполнявшие указания германской администрации по сбору продовольствия, фуража и вещей для германской армии; провокаторы, доносчики, уличенные в выдаче партизан, коммунистов, комсомольцев, советских работников и их семей; лица, участвовавшие в деятельности оккупационных карательных органов»[18 - См.: Ковалев Б.Н. Указ. соч. С. 9–10.]. Видно, что среди таких лиц нет ни рабочих, ни шахтеров, ни крестьян, которые занимались своим обычным трудом и не принимали участия в деятельности германских вооруженных сил и структур оккупационной администрации. Таким образом, их работа не рассматривалась как направленная на причинение ущерба СССР. Сбор продовольствия и фуража здесь следует рассматривать как деятельность разного рода гражданских коллаборационистов (бургомистров, старост и др.), а не как работу по производству этого продовольствия и фуража, которая составляет обычный труд крестьянина. Иначе практически все советские крестьяне, побывавшие под оккупацией, подлежали бы наказанию за коллаборационизм. А этого, как известно, не было.
Важным обстоятельством является также то, что ущерб в результате участия в коллаборационизме, согласно советскому законодательству, должен был быть причинен именно СССР. Однако закон установил здесь дополнение, обусловленное духом того времени, – не только СССР, но еще и «всякому другому государству трудящихся», а именно двум другим социалистическим государствам того периода – Монголии и Туве (но только в случае, если такое преступление было совершено на территории СССР)[19 - Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс… С. 63.].
В-пятых, местом совершения преступления может быть оккупированная территория Советского Союза (в общем случае) или любая другая территория, находящаяся вне контроля СССР. «Переход на сторону врага» мог быть осуществлен, фактически, где угодно, кроме территории, находившейся под советским контролем. Сношения с вражеским государством, совершенные на территории, контролируемой властями СССР, должны квалифицироваться не как коллаборационизм, а по нормам ст. 58
УК РСФСР.
В-шестых, способом совершения преступления является оказание помощи вражескому государству. Оказание помощи может быть осуществлено в виде взаимодействия (т. е. контактный способ). Так, в период Великой Отечественной войны ущерб мог быть причинен СССР в рамках работы (службы) гражданина в административных органах, вооруженных, полицейских и прочих формированиях Третьего рейха. Однако оказание помощи врагу могло состояться и в одностороннем порядке, например, когда человек самостоятельно вел вооруженную борьбу против советских партизан. Однако в этом случае коллаборационизм имел место, только если у такого человека был умысел[20 - Содержание понятия «умысел» раскрыто в параграфе «Субъективная сторона».] именно на оказание помощи Третьему рейху, а не просто на причинение ущерба СССР. Иначе в коллаборационисты можно было бы записать все антисоветские силы, действовавшие на оккупированной территории СССР, а это не так.
В-седьмых, средства и орудия совершения преступления, которое можно квалифицировать как коллаборационизм, могут быть разными, что и показывает типология коллаборационизма, достаточно хорошо разработанная в историографии[21 - См.: Семиряга М.И. Коллаборационизм…; Ковалев Б.В. Указ. соч.].
Субъективная сторона
Субъективная сторона преступного деяния – это отношение человека, совершившего преступление, к своему деянию. Сюда входит определение вины (у нее есть две формы – умысел и неосторожность), мотивов и целей лица, совершившего деяние.
Во-первых, коллаборационизм характеризуется наличием умысла (осознание виновным сущности совершаемого деяния, предвидение его последствий и наличие воли, направленной к его совершению). Кроме того, здесь следует говорить о сдвоенном (дуальном) умысле, который одновременно должен был быть направлен и на оказание помощи врагу СССР, и на причинение ущерба Советскому Союзу. Наличие только одной из перечисленных направленностей умысла не дает основания рассматривать деяние как коллаборационизм.
Умысел здесь может быть и прямым, и косвенным[22 - Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс… С. 62.]. Прямой умысел мы должны предположить у идейных, «политических» коллаборационистов. Косвенный умысел, т. е. сознательное допущение последствий или безразличное отношение к ним, – у лиц, которые были вовлечены в коллаборационизм по другим мотивам. Хотя, конечно, нужно изучать каждый конкретный случай.
Наличие умысла коррелируется с добровольностью вовлечения в коллаборационизм. Этот аспект принимался во внимание советскими властями. Согласно указанию НКВД СССР о задачах и постановке оперативно-чекистской работы на освобожденной от немецко-фашистских оккупантов территории СССР от 18 февраля 1942 г., советские спецслужбы брали под наблюдение «лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей», а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги не носили», кроме тех людей, которые были оккупантами «насильно мобилизованы»[23 - Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Сб. док. Т. 3: Крушение «Блицкрига». Кн. 1 (1 января – 30 июня 1942 г.). М., 2003. С. 130–132.]. Таким образом, последние, фактически, выводились из круга лиц, подозреваемых в коллаборационизме.
Во-вторых, мотивы (побуждения, которые провоцируют решимость на правонарушение) и цели (представление человека о желаемом результате, к которому он стремится, нарушая закон) совершения человеком преступного деяния, которое квалифицируется как коллаборационизм, могут быть разными, что отмечено в историографии. При этом добровольность вовлечения в коллаборационизм не исключает вынужденности принятия такого решения: так, С. Хоффман выделял вынужденный и сознательный коллаборационизм[24 - Hoffmann S. Op. cit. P. 378 et al.], В.А. Пережогин сделал вывод, что в СССР «гражданский коллаборационизм по большей части носил вынужденный характер»[25 - Пережогин В.А. Вопросы коллаборационизма // Война и общество, 1941–1945. М., 2004. Кн. 2. С. 293.].
Мы предлагаем более подробный анализ мотивов и целей вовлечения граждан СССР в коллаборационизм в период Великой Отечественной войны:
1. Психологические мотивы – страх перед жестокостью оккупантов, стремление защитить свои семьи[26 - Калинин П. Указ. соч. С. 32–33; Гилязов И.А. Коллаборационистское движение среди тюрко-мусульманских военнопленных и эмигрантов в годы Второй мировой войны: дис… д-ра ист. наук. Казань, 2000. С. 4–5; Безугольный А.Ю., Бугай Н.Ф., Кринко Е.Ф. Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: Проблемы истории, историографии и источниковедения. М., 2012. С. 332; Подпрятов Н.В. Национальные воинские формирования народов Советского Союза в СССР и в фашистской Германии в годы Второй мировой войны. Пермь, 2006. С. 228; Другая война: 1939–1945. М., 1996. С. 322.], спастись от тяжелейших условий плена[27 - Кондратьев Н. Оплачено кровью // «Родина» (Москва). 1991. № 6/7. С. 8.]. Такие мотивы лишены низменного содержания. Цель, обусловленная ими, – физическое выживание человека. Попав в экстремальную психологическую ситуацию оккупации или плена, люди часто были вынуждены делать биологически обусловленный выбор – умереть от голода и иных тяжелых условий или пойти на сотрудничество с врагом.
В некоторых случаях решение пойти на сотрудничество с врагом люди принимали в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), которое могло быть как резким, так и «накопившимся» (кумулятивный аффект). Ситуация оккупации, плена, жизни «остарбайтеров» с точки зрения психологии была экстремальной. Для многих попавших в нее людей она выходила за пределы «нормального» человеческого опыта. Определявшими ее экстремальность факторами были эмоциогенные воздействия в связи с опасностью, трудностью, новизной положения человека; дефицит необходимой информации; чрезмерное психическое, физическое, эмоциональное напряжение; воздействие неблагоприятных климатических условий: жары, холода и т. д.; наличие голода, жажды. Эта ситуация была связана с угрозой потери здоровья или жизни и существенно нарушала базовое чувство безопасности человека, веру в то, что жизнь организована в соответствии с определенным порядком и поддается контролю[28 - Определение экстремальной ситуации и ее характеристики взяты из: Психология экстремальных ситуаций для спасателей и пожарных. М., 2007. С. 20.].