Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

2. Низменные мотивы – тщеславие, алчность[29 - История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1973. Т. 10. С. 226–227; Другая война… С. 322.], месть. Такие мотивы обусловлены корыстными и иными эгоистическими побуждениями, когда целью человека выступает улучшение своего социального и экономического положения путем совершения аморальных поступков либо реализация низменных страстей (ненависть, ревность, зависть и пр.). В период войны и оккупации «улучшение» коллаборационистами своего материального положения часто достигалось за счет людей, репрессированных или уничтоженных оккупантами, например, выселенных в гетто и отправленных в «лагеря смерти» евреев. Некоторые коллаборационисты присваивали себе чужие квартиры, мебель и другое имущество. Другие «выслуживались», делали карьеру при оккупационной администрации. Использовали они и возможность осуществлять всевластие над другими людьми, распоряжаясь их судьбами, безнаказанно применяя насилие, мстя своим «недругам», перед которыми они были бессильны при советской власти. Другие применяли данные оккупантами полномочия для вымещения садистских и иных патологических и преступных наклонностей. Даже сами германские оккупанты отмечали «чрезмерные» зверства со стороны коллаборационистов по отношению к мирному населению, причиной чего они считали «личную ненависть» к советской власти и «жажду мести»[30 - Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 165. Л. 65–66.].

3. Политические мотивы – неприятие советской власти[31 - История СССР… С. 226–227; Семиряга М.И. Судьбы советских военнопленных // «Вопросы истории» (Москва). 1995. № 4. С. 33.], негативная реакция на социально-политические условия в СССР, в том числе коллективизацию и репрессии[32 - Степаненко С.Г. Коллаборационизм на Кубани в период оккупации (1942–1943 гг.) // Социально-гуманитарный сборник: Межвуз. сб. науч. ст. Краснодар, 2009. С. 47; Наринский М.М. Великая Отечественная война // Союзники в войне 1941–1945 гг. М., 1995. С. 293; Другая война… С. 322.]. Такие мотивы были основаны на идейности, убеждениях, политических взглядах. Целью «политических» коллаборационистов в период Великой Отечественной войны, в основном, было свержение в СССР власти большевистской партии. За рубежом, особенно, в среде русской эмиграции, как известно, сложилась концепция «Освободительного движения народов России», направленного в годы войны как против Германии, так и против СССР (т. н. «третья сила»), а также «антисталинской революции»[33 - Андреева Е. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение. Лондон, 1990. С. 11; Казанцев А. Третья сила: История одной попытки. Франкфурт, 1952. С. 289, 291; Рутыч Н. Между двумя диктатурами // «Родина». 1991. № 6/7. С. 33.] и «новой гражданской войны» в Советском Союзе[34 - Пфеффер К.Г. Немцы и другие народы во второй мировой войне // Итоги второй мировой войны. М., 1957. С. 513.]. Ряд современных российских исследователей поддержал эту концепцию[35 - Александров К.М. Мифы о генерале Власове. М., 2010. С. 208; Вторая мировая: Иной взгляд: Историческая публицистика журнала «Посев». М., 2008. С. 380; Коммунистический режим и народное сопротивление: 1917–1991. М., 2002. С. 53, 56; Романько О.В. Немецкая оккупационная политика на территории Крыма и национальный вопрос (1941–1944). Симферополь, 2009. С. 206; Щеров И.П. Коллаборационизм в Советском Союзе, 1941–1944: типы и проявления в период оккупации. Смоленск, 2005. С. 409.].

К политическим мотивам примыкают этнополитические – шовинизм, национализм[36 - Романько О.В. Коричневые тени в Полесье: Белоруссия 1941–1945. М., 2008. С. 4; Chirovsky N. An Introduction to Ukrainian History. Vol. III: Nineteenth and Twentieth Century Ukraine. New York, 1986. Р. 262–263.], участие в «национально-освободительном движении», направленном против СССР[37 - Мамулиа Г.Г. Грузинский легион Вермахта. М., 2011. С. 266.]. Цель, обусловленная такими мотивами, – завоевание независимости от Советского Союза для отдельных регионов или полная дезинтеграция СССР.

С правовой точки зрения, мотивы и цели совершения преступления имеют большое значение и для квалификации деяния, и для назначения наказания. Не является исключением и коллаборационизм.

В годы войны и после нее советские власти рассматривали психологические мотивы вовлечения в коллаборационизм и обусловленную этими мотивами цель (физическое выживание) как имевшие наименьшую общественную опасность. Таким образом было проявлено понимание, во-первых, вынужденности взаимодействия с оккупантами значительной части жителей захваченной территории СССР, отсутствия у них низменных мотивов и прямого умысла причинить ущерб своей стране, и, во-вторых, малозначительности ущерба, причиненного таким взаимодействием в большинстве случаев. Согласно упомянутому выше указанию НКВД СССР от 18 февраля 1942 г., основанием для ареста жителей освобожденной территории СССР были данные «о предательской работе с их стороны при немцах», но не сам факт работы «в созданных немцами учреждениях и предприятиях»[38 - Органы государственной безопасности… С. 130–132.].

Такой же подход, в целом, применялся и к военным коллаборационистам из числа советских граждан, среди которых подавляющее большинство составляли бывшие военнопленные. В германском плену оказалось 5,74 млн военнослужащих Красной армии[39 - Первышин В.Г. Людские потери в Великой Отечественной войне // «Вопросы истории». 2000. № 7. С. 116.], из которых 3,9 млн чел. погибли[40 - Соколов А.К. Методологические основы исчисления потерь населения СССР в годы Великой Отечественной войны // Людские потери СССР в период второй мировой войны. Сб. ст. СПб, 1995. С. 22.], что составляло 68 % попавших в плен (для сравнения: во время Первой мировой войны погибло 2,9 % военнопленных солдат и офицеров Русской армии)[41 - Reitlinger G. The House Built on Sand: The Con?icts of German Policy in Russia, 1939–1945. New York, 1960. Р. 98.]. Значительная часть пленных погибла в первую же военную зиму (1941–1942 гг.). Невыносимые условия содержания в лагерях вынудили часть выживших пленных проявить слабоволие и поддаться на «добровольно-принудительную» вербовку в коллаборационистские формирования.

Необходимо также учитывать, что часть военнопленных, дав согласие на вступление в коллаборационистские формирования, изначально намеревалась из них дезертировать и при первой возможности перейти на сторону советских партизан, европейского движения Сопротивления или за линию фронта[42 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 168. Л. 23; ЦАМО. Ф. 32. Оп. 11302. Д. 104. Л. 611–612; Дембицкий Н.П. Судьба пленных // Война и общество, 1941–1945. М., 2004. Кн. 2. С. 250; Пережогин В.А. Указ. соч. С. 301; Алиева Р.М. Некоторые неизвестные страницы истории европейского движения сопротивления // Az?rbaycan 1941–1945-ci ill?r m?harib?sind?: (M?qal?l?r toplusu). Baki, 2008. S. 154–156.], что и происходило даже в тяжелые для СССР периоды, когда перевес на фронте был не на советской стороне. Так, в 1942 г. произошел переход десятков и сотен полицейских к партизанам в Орловской, Смоленской, Витебской областях. В сентябре того же года в Харькове были арестованы 37 украинских полицейских, которые подстрекали других полицейских к дезертирству. В Запорожье в деятельности советского подполья принимали активное участие русские коллаборационисты. В октябре из 3-го батальона «Туркестанского легиона» дезертировала значительная часть солдат и командиров, после чего батальон был расформирован. Из «Грузинского легиона» по пути на фронт сбежали с оружием 170 чел., а по прибытию на фронт, 10 октября, части «легионеров» удалось перейти на сторону Красной армии. Из «Армянского легиона» по дороге на фронт сбежали около 100 чел., а в ноябре на советскую сторону перешли 39 легионеров[43 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 165. Л. 12–13, 32–34; Там же. Д. 253. Л. 24; Там же. Ф. 69. Оп. 1. Д. 1045. Л. 51; Там же. Д. 1076. Л. 17–17об; РГВА. Ф. 1370к. Оп. 1. Д. 56. Л. 199; ЦАМО. Ф. 32. Оп. 11302. Д. 59. Л. 362об–363, 369об; Там же. Д. 61. Л. 163;].

В 1943 г., после перелома в войне, переход коллаборационистов на сторону советских партизан был отмечен на оккупированной территории Ленинградской и Калининской обл. (украинские полицейские), Витебской обл. (825-й волжско-татарский батальон), Киевской обл. (туркестанский батальон в составе 360 чел.), Латвии (солдаты 283-го русского батальона и группа латышских «легионеров»), в Крыму (152-й крымскотатарский батальон, 60 чел. из I/73-го азербайджанского батальона, а также грузинские «легионеры»). Особенно массовым дезертирство и переход «легионеров» на советскую сторону стали после коренного перелома в войне – только с июня по декабрь 1943 г. перешли около 10 тыс. чел. Число перешедших могло быть и большим, если бы коллаборационисты не были запуганы германской пропагандой, утверждавшей, что на советской стороне «мучают пленных»[44 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 135. Л. 28; Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 165. Л. 71–75; Там же. Д. 172. Л. 16; Там же. Д. 173. Л. 27–28; Там же. Ф. 69. Оп. 1. Д. 448. Л. 39; Там же. Д. 450. Л. 62; Там же. Д. 721. Л. 39; Там же. Ф. 625. Оп. 1. Д. 12. Л. 88об; НА ИРИ РАН. Ф. 2. Раздел 2. Оп. 10. Д. 51б. Л. 14; Кудряшов С. Предатели, «освободители» или жертвы войны? // «Свободная мысль». 1993. № 14. С. 87; Романько О.В. Мусульманские легионы третьего рейха: Мусульманские добровольческие формирования в германских вооруженных силах (1939–1945). Симферополь, 2000. С. 49, 60.].

Германские власти осознавали невысокую боеспособность коллаборационистских формирований и, при всем усердии в их создании, изначально относились к ним с недоверием. Политико-моральное состояние коллаборационистов оценивалось как «низкое». Многие формирования были признаны нелояльными, а к их военнослужащим были применены репрессии. В 1943 г. в Могилеве были разоружены несколько украинских отрядов, при этом 1350 чел. были отправлены в лагеря для военнопленных, а 105 командиров посажены в тюрьму. Также были разоружены 653-й, 668-й и 669-й «восточные» батальоны, 198-й армянский полк, 8-й туркестанский батальон. Командир 154-го крымскотатарского батальона был арестован оккупантами «как неблагонадежный». В 147-м крымскотатарском батальоне 76 чел. были расстреляны как «просоветский элемент». Около трети всех крымскотатарских батальонов были разоружены, а остальные выведены в Румынию. Отмечались и такие случаи, как расстрел оккупантами «добровольцев», которые отказались участвовать в карательных акциях против партизан или просто надеть немецкую форму[45 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 165. Л. 32–34, 71–75; Там же. Д. 172. Л. 16; Там же. Д. 173. Л. 27–28; Там же. Ф. 69. Оп. 1. Д. 721. Л. 40; Там же. Д. 1048. Л. 12; Там же. Ф. 625. Оп. 1. Д. 12. Л. 88об; Катусев А.Ф., Оппоков В.Г. Движение, которого не было, или История власовского предательства // «Военно-исторический журнал» (Москва). 1991. № 4. С. 22; Романько О.В. Мусульманские легионы третьего рейха… С. 60.].

Все эти факты говорят о главенствующей роли психологических мотивов в процессе вовлечения советских военнопленных в коллаборационизм. Эта ситуация была осознана советскими властями (что было отражено в советской пропаганде военного периода[46 - См., напр.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 143. Л. 48–48об.]). Поэтому к основной массе рядовых военных коллаборационистов в СССР было применено достаточно мягкое наказание – в подавляющем большинстве они были отправлены в ссылку на спецпоселение, в основном, сроком на шесть лет[47 - ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 217. Л. 92; Бердинских В.А. Спецпоселенцы: Политическая ссылка народов Советской России. Киров, 2003. С. 63.].

Известен, как минимум, один резонансный случай. В августе 1943 г. на сторону советских партизан перешло крупное коллаборационистское формирование – 1-я русская национальная бригада СС (известна также под названием «Дружина») под командованием бывшего подполковника Красной армии В.В. Гиля. Решением ЦК КП(б) Белоруссии бригада была переименована в «Первую антифашистскую» и впоследствии сражалась с оккупантами. В.В. Гиль получил звание полковника Красной армии и был награжден орденом Красной звезды. В мае 1944 г. он погиб в бою с карателями[48 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1048. Л. 66; Там же. Ф. 69. Оп. 1. Д. 721. Л. 39; Калинин П. Участие советских воинов в партизанском движении Белоруссии // «Военно-исторический журнал». 1962. № 10. С. 35–36.]. В настоящий момент детали этой истории в целом известны. Если раньше считалось, что наказание за участие в коллаборационизме и карательных акция подчиненные В.В. Гиля не понесли вовсе, то сегодня эта точка зрения подвергается пересмотру, поскольку еще в период существования 1-й Антифашистской бригады сотрудники органов госбезопасности СССР стали, не привлекая лишнего внимания, изымать вчерашних эсэсовцев из соединения и отправлять их под различными предлогами на «большую землю». Некоторые из них были арестованы сразу после операции «Весенний праздник», когда бригада была полностью разгромлена, а некоторые – после окончания войны. Не ушел бы от наказания и сам В.В. Гиль, в чем сегодня нет никаких сомнений[49 - Подробнее о «Дружине» и обстоятельствах ее перехода на советскую сторону см.: Жуков Д.А., Ковтун И.И. Первая русская бригада СС «Дружина». М., 2010. 368 с. – Прим. ред.].

Фактически, к квалификации деяний значительной части коллаборационистов в СССР было применено положение ст. 48 УК РСФСР об обстоятельствах, смягчающих вину, – как к преступлениям, совершенным «под влиянием угрозы, принуждения… сильного душевного волнения; в состоянии голода… по невежеству, несознательности или случайному стечению обстоятельств». 17 сентября 1955 г. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», согласно которому амнистии подлежали лица, которые «по малодушию или несознательности оказались вовлеченными в сотрудничество с оккупантами» (что подразумевает психологические мотивы вовлечения в коллаборационизм) и при этом не совершили преступлений в отношении граждан СССР.

Действительно, участие в коллаборационизме не обязательно влечет за собой причастность к совершению военных преступлений. Можно поспорить с мнением М.И. Семиряги о том, что в условиях оккупации коллаборационисты, «в соответствии с международным правом… совершают военные преступления»[50 - Семиряга М.И. Коллаборационизм… С. 815.]. Очевидно, что на оккупированной территории СССР далеко не все коллаборационисты (например, гражданские) совершали такие преступления, что и подтверждалось советской практикой назначения наказания за коллаборационизм.

Другие мотивы участия в коллаборационизме были признаны в СССР наиболее общественно опасными. Действительно, низменные мотивы проявлялись в совершении коллаборационистами тяжких и особо тяжких преступлений против жизни и здоровья граждан, включая убийства, причинение вреда здоровью, грабеж, присвоение чужого имущества. Коллаборационисты принимали участие в нацистских карательных операциях, уничтожении гражданского населения, репрессивной деятельности Гестапо и других преступных организаций Третьего рейха.

На основании положений уголовного законодательства СССР, включая подзаконные акты, изданные в период Великой Отечественной войны, в 1943–1949 гг. в СССР состоялись 20 судебных процессов в отношении нацистских военных преступников и коллаборационистов – в Харькове, Краснодаре, Краснодоне, Смоленске, Брянске, Ленинграде, Николаеве, Минске, Киеве, Великих Луках, Риге, Сталино, Бобруйске, Севастополе, Чернигове, Полтаве, Витебске, Кишиневе, Новгороде и Гомеле. Так, важным событием был Краснодонский судебный процесс над коллаборационистами (август 1943 г.), которые обвинялись, в том числе, в предательстве известной подпольной организации «Молодая гвардия». Трое осужденных были казнены публично в присутствии около 5 тыс. жителей Краснодона. Харьковский процесс (декабрь 1943 г.) – первый в мире суд над нацистскими военными преступниками, среди которых были трое германских военнослужащих и один коллаборационист. Они были приговорены к смертной казни, которая была приведена в исполнение в присутствии 50 тыс. жителей Харькова. Именно этот процесс создал юридический прецедент, закрепленный позже Международным военным трибуналом в Нюрнберге: «Приказ не освобождает от ответственности за геноцид»[51 - Сагалов З.В. Прелюдия к Нюрнбергу: Повесть, основанная на документах. Харьков, 1990. С. 83.]. Следует также отметить, что амнистия 1955 г. не применялась «к карателям, осужденным за убийства и истязания советских граждан».

К коллаборационистам, совершившим на оккупированных территориях СССР военные преступления, фактически, применялись не только «законы военного времени», но и положение об обстоятельствах, отягчающих вину: «совершение преступления из корыстных или иных низменных побуждений… с особой жестокостью, насилием или хитростью, или в отношении лиц, подчиненных преступнику… либо в особо беспомощном по возрасту или иным условиям состоянии» (ст. 47 УК РСФСР).

Одним из наиболее спорных моментов для историков является оценка причин и последствий политических мотивов участия в коллаборационизме. Однако, с точки зрения советского законодательства, здесь все однозначно – эти мотивы имели своей целью насильственное изменение в СССР конституционного строя (соответственно, реализация этнополитических мотивов выливалась в покушение на территориальную целостность Советского Союза), а такой вид преступных деяний всегда признается особо опасным для государства.

Известны два резонансных судебных процесса над «политическими» коллаборационистами. Первый был проведен 30–31 июля 1946 г. по обвинению, пожалуй, самого известного коллаборациониста из числа граждан СССР – бывшего генерал-лейтенанта Красной армии А.А. Власова, а также 11 его соратников. Обвинение было предъявлено по статьям 58

, 58

, 58

, 58

, ч. 2, 58

УК РСФСР и по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. Всем подсудимым был вынесен смертный приговор, приведенный в исполнение 1 августа 1946 г. Решением Верховного суда РФ от 1 ноября 2001 г. с осужденных было посмертно снято обвинение в «контрреволюционной пропаганде» (ст. 58

, ч. 2), однако по остальным пунктам обвинения они реабилитированы не были, в том числе по «коллаборационистской» статье 58

УК РСФСР.

15–16 января 1947 г. состоялся судебный процесс в отношении П.Н. Краснова, А.Г. Шкуро, Султан-Гирея Клыч, С.Н. Краснова, Т.Н. Доманова и Г. фон Паннвица. Обвинения были предъявлены по статьям 58

, 58

, ч. 1, 58

, 58

УК РСФСР и по упомянутому выше Указу Президиума Верховного Совета СССР. Среди подсудимых единственным гражданином СССР был Т.Н. Доманов, и поэтому только он получил обвинение по «коллаборационистской» статье 58

(наряду с ст. 58

и Указом). Г. фон Паннвиц, урожденный гражданин Германии, не имевший отношения ни к России, ни к СССР, был осужден исключительно за военные преступления (т. е. только по Указу). Обвинения в отношении четырех остальных подсудимых – деятелей Белого движения, эмигрантов из России и не граждан СССР – были основаны на нормах Указа и разных сочетаний статей 58

, ч. 1, 58

, 58

УК РСФСР. Всем подсудимым был вынесен смертный приговор, и 16 января 1947 г. они были казнены. Из всех осужденных был в 1996 г. реабилитирован только Г. фон Паннвиц, однако в 2001 г. это решение было отменено.

Субъект

Наконец, субъект преступного деяния – это всегда, по определению, человек (физическое лицо). Для деяния, которое квалифицируется как коллаборационизм, советское законодательство определило специальный субъект – лицо, обладающее гражданством СССР[52 - Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс… С. 63.]. Это один из самых важных моментов в определении термина «коллаборационист», поскольку иногда в публицистике к «отечественным» коллаборационистам причисляют людей в независимости от наличия у них гражданства СССР.

Таким образом, при квалификации преступного деяния необходимо осуществить идентификацию гражданства (подданства[53 - В государствах с монархической формой правления.]) человека. В Советском Союзе наличие гражданства подтверждалось материалами учета в соответствующих государственных органах (паспортные столы и пр.) и документом, который находился на руках у человека (паспорт гражданина СССР). В этом вопросе могут возникнуть две основные трудности. Во-первых, утрата учетных материалов паспортных столов в условиях войны (можно представить, сколько документов не было вывезено или было уничтожено, особенно летом и осенью 1941 г. и летом 1942 г.). Во-вторых, отсутствие паспортов у сельского населения. Согласно постановлению СНК СССР от 28 апреля 1933 г., жители сельской местности (таковые составляли около 67 % населения Советского Союза) были лишены права иметь паспорта (кроме жителей «населенных пунктов, являющихся районными центрами, а также на всех новостройках, на промышленных предприятиях, на транспорте, в совхозах, в населенных пунктах, где расположены МТС, и в населенных пунктах в пределах 100-километровой западноевропейской пограничной полосы Союза ССР»).

Может возникнуть трудность также в выяснении наличия гражданства у эмигрантов из России и СССР, которые были вовлечены в сотрудничество с Третьим рейхом и его сателлитами. С одной стороны, советское законодательство предусматривало некоторую «принудительность» присвоения гражданства СССР. Ст. 3 Положения о союзном гражданстве (утверждено постановлением ЦИК СССР от 29 октября 1924 г.) гласила, что «каждое лицо, находящееся на территории Союза ССР, признается гражданином Союза ССР, поскольку не будет им доказано, что оно является иностранным гражданином». Таким образом, не совсем правомерно на самого человека возлагалась обязанность доказывания отсутствия у него советского гражданства.

В то же время, в довоенный период в Советском государстве был принят целый ряд нормативно-правовых актов, которые имели своей целью лишение гражданства. Так, согласно декрету ВЦИК от 26 апреля 1918 г., предусматривалось лишение советского гражданства лиц, самовольно покинувших ряды Красной армии до истечения шестимесячного срока после их добровольного вступления в нее. 28 октября 1921 г. был принят декрет СНК РСФСР «О лишении прав гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей». В соответствии с ним советского гражданства были лишены, в том числе, лица, пробывшие беспрерывно за границей свыше пяти лет и не получившие от советских представительств заграничных паспортов или соответствующих удостоверений; выехавшие после 7 ноября 1917 г. за границу самовольно, без разрешения советской власти; добровольно служившие в армиях, сражавшихся против советской власти, или участвовавшие в какой бы то ни было форме в контрреволюционных организациях. Консульский устав Союза ССР, утвержденный постановлением ЦИК и СНК СССР от 8 января 1926 г., предоставил советским консулам право возбуждать вопрос о лишении советского гражданства лиц, отказавшихся по требованию консула вернуться на Родину. И, наконец, в соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 мая 1933 г., советского гражданства лишались все бывшие российские подданные, выехавшие за границу до 25 октября 1917 г. и принявшие иностранное гражданство или подавшие заявление о принятии их в иностранное гражданство[54 - Понизова Е.В. Лишение гражданства в советский период // Труды Института государства и права Российской академии наук. 2013. № 6. С. 123–125.].

Ст. 2 Закона СССР о гражданстве от 19 августа 1938 г. гласила, что «гражданами СССР являются все состоявшие к 7 ноября 1917 г. подданными бывшей Российской империи и не утратившие советского гражданства». Таким образом, эмигрантов – особенно, белоэмигрантов, большинство которых никогда не бывало в СССР и являлось идейными противниками этого государства, – советское законодательство рассматривало как «утративших» гражданство СССР либо вовсе никогда его не имевших.

Подытоживая вопрос о гражданстве, отметим, что с точки зрения советского законодательства не могут быть признаны коллаборационистами лица без гражданства (апатриды), как и люди, имевшие в СССР вид на жительство, статус беженца или перемещенного лица и пр. Неправомерным является признание коллаборационистом человека только по факту принадлежности к одному из коренных народов Советского Союза (русские, украинцы, белорусы, казахи, татары и др.) или лица, имевшего отношение к Российскому государству в прошлом (например, белоэмигранта).

Определенную правовую коллизию может вызвать ситуация, когда у лица имеется гражданство (подданство) двух или более государств. Конечно, в годы Великой Отечественной войны такие коллизии, наверняка, были редкими. Тем не менее, с точки зрения закона решение представляется таким – человек, имеющий, например, одновременно гражданство СССР и Италии и воюющий в Красной армии, может быть признан коллаборационистом с точки зрения Италии, а воюющий в итальянской армии – с точки зрения СССР.

Еще один специальный субъект предусмотрен диспозицией ст. 58

УК РСФСР – гражданин СССР, состоящий на военной службе. Закон СССР «О всеобщей военной обязанности» от 1 сентября 1939 г. не только устанавливал обязанность для всех мужчин – граждан СССР – «отбывать военную службу в составе вооруженных сил» (статьи 1 и 3), но и напоминал о суровой каре за «переход на сторону врага». Важно определить момент, с которого человек считается военнослужащим, т. к. в санкции ст. 58

УК РСФСР не оговариваются смягчающие обстоятельства (в отличие от ст. 58

): в мирное время таковым будет считаться момент зачисления на военную службу по призыву (ст. 6 Закона), в военное – по мобилизации (ст. 72). Вопрос о наличии факта принятия военной присяги для доказывания участия в коллаборационизме значения не имеет.

Кроме гражданства СССР, субъект преступного деяния должен был обладать еще двумя характеристиками. Во-первых, его возраст должен быть не меньше 14 лет (согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1941 г. «Об уголовной ответственности несовершеннолетних»). Однако здесь есть нюансы – постановление СНК и ЦИК ССР от 7 апреля 1935 г. ввело уголовную ответственность для несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, за совершение краж и преступлений против личности, в том числе «телесных повреждений, увечий, убийств или попыток к убийству», а Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 декабря 1940 г. – за «совершение действий (развинчивание рельсов, подкладывание на рельсы разных предметов и т. п.), могущих вызвать крушение поездов». Очевидно, что в период войны такие деяния могли быть напрямую связаны с коллаборационизмом. Например, известно, что Абвер реализовывал программу по подготовке диверсантов из числа детей – граждан СССР в возрасте от 8 до 16 лет. В случае выявления таких детей в возрасте до 12 лет, они никакой уголовной ответственности не подлежали, в возрасте от 12 до 14 лет – несли ответственность за кражи, насильственные преступления и диверсии на железной дороге, и только с 14 лет – за коллаборационизм.

Во-вторых, субъект должен быть вменяемым, т. е. «отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими», причем не на момент совершения преступления, а на момент вынесения приговора. Лица, признанные невменяемыми, не подлежали уголовной ответственности, однако к ним могли быть применены «меры социальной защиты медицинского характера», т. е. принудительное психиатрическое лечение (ст. 11 УК РСФСР).

Последний важный вопрос, которого мы уже коснулись в рамках данной статьи и который необходимо подчеркнуть еще раз, – лица, которые не могут быть признаны коллаборационистами, тем не менее, могут подлежать ответственности за совершение других деяний (в первую очередь – военных преступлений) и за принадлежность к организациям, признанным преступными, согласно решениям отечественных и международных судебных инстанций – в первую очередь, Нюрнбергского процесса (признана преступлением принадлежность к СС, СД, Гестапо и руководящему составу НСДАП).