Оценить:
 Рейтинг: 0

Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг.

Автор
Год написания книги
1962
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Но ни все сказанные на съезде слова, ни резолюции на «строителей новой жизни» и солдат не оказали никакого влияния, и все осталось по-прежнему. Единственный результат – смещение генерала Алексеева.

* * *

Проходили недели, а положение не менялось. Армия стояла в окопах в бездействии. Предполагаемое весеннее генеральное наступление не состоялось: солдатская распропагандированная масса не желала наступать, она желала мира «без аннексий и контрибуций». Новый Верховный главнокомандующий, генерал Брусилов, «попутчик революции», бездействовал. Дисциплина в армии падала с каждым днем; эксцессы учащались: офицерам наносились оскорбления, над ними совершались насилия за побуждения солдат к наступлению, за требования подчинения и за запрещение братания с врагом.

У Временного правительства оставалось одно средство, чтобы как-нибудь побудить армию перейти в наступление: уговаривание. По всему фронту стали разъезжать разные делегации от комитетов, от матросов, члены правительства и сам г-н Керенский – военный министр. Внешний успех пожинал лишь Керенский, до потери голоса произнося зажигательные речи и принимая с самодовольством громкое «ура». Он говорил о революции, о закреплении ее достижений победой над внешним врагом; звал к наступлению ради революции. Он считал себя сердцеведом и был уверен в успехе своей миссии.

Успех красноречивых речей «главноуговаривающего», как прозвали г-на Керенского, завершился позорным бегством революционных солдат на третий день удачно начавшегося наступления, названного «наступлением Керенского». Виновный нашелся – это генерал Брусилов. Он был смещен и заменен генералом Корниловым.

* * *

Первое испытание сознательности и патриотизма революционной армии завершилось позором. За ним последовали другие на Западном и Северном фронтах с тем же результатом.

Назначение генерала Корнилова Верховным главнокомандующим не было случайным и вызванным лишь теми мерами, которые он принял в отношении бегущих солдат революции, сдававших без сопротивления не только результат успеха первых двух дней наступлений, но и занимаемую ими до этого территорию с огромными боевыми запасами; не только потому, что за ним была подлинная слава боевого начальника, но и генерала, заявившего в начале революции:

– Старое рухнуло! Народ строит новое здание свободы, и задача народной армии всемерно поддерживать новое правительство.

Офицеры знали политические симпатии генерала Корнилова, но для них в данный момент нужен был вождь, который бы остановил развал фронта. И они не ошиблись: генерал Корнилов, как и они, учел уроки пяти месяцев революционных экспериментов над армией и, чтобы спасти армию и страну, обратился к Временному правительству уже не с предупреждениями и пожеланиями, а с требованиями решительного изменения политики демократизации армии.

Генерал Корнилов опирался на сохранившиеся элементы армии: офицерство и лучшую часть солдат; на воинские организации, возникшие во время революции: Союз офицеров Армии и Флота, Союз казачьих войск, возглавляемый генералом Калединым, и Союз георгиевских кавалеров. Кроме того, он опирался и на образумившуюся часть российской общественности.

Союз офицеров был морально сильной организацией, но у него были слабые стороны: распыленность офицерства и далеко не удовлетворительная деятельность центра Союза в смысле руководства всей массой офицеров.

Союз казачьих войск был также сильной организацией, и сила его была в том, что он имел большое влияние на боевую казачью силу: полки, дивизии и был с ними тесно связан.

Союз георгиевских кавалеров, как офицеров, так и солдат, быстро вырос в крупную и сплоченную организацию; он должен был создать воинские части, состоящие из георгиевских кавалеров: батальоны, полки и даже дивизии. Деятельность Центрального комитета союза, находящегося в Москве, сразу же обратила на себя внимание и генерала Корнилова, и военного министра Керенского.

Генерал Корнилов лично беседовал со всем составом Центрального комитета, вызвав его в Могилев.

Один из членов этого комитета, поручик Кузминский, записал эту встречу:

«Я отчетливо помню тот знаменательный день, когда к выстроившимся в зале верхнего этажа губернаторского дома в Могилеве членам Комитета быстрым шагом вошел небольшого роста генерал.

Первое впечатление: выразительные глаза, худощавое лицо со скулами, делающими его похожим на монгола, чуть-чуть мешковато сидящий френч с аксельбантами и широкими погонами; Георгий на шее и на груди.

С того момента, когда генерал Корнилов поздоровался с нами, мы были загипнотизированы им. Я не помню слов приветствия капитана Скоржинского (председатель Центрального комитета), стоявшего впереди нас и опиравшегося на палку, но каждый из нас буквально впился глазами в генерала и жадно ловил его медленные, чеканные слова. Он говорил о том, что настанет время, когда каждый из нас должен быть готов не только исполнить свой долг, но и не задуматься принести к жертву Родине все, что он имеет. Он уверен, что Георгиевские кавалеры, носители эмблемы героизма, ни на шаг не отступят от заветов наших славных вождей».

Пожелания вождя Центральный комитет широко распространил по всему фронту в среде георгиевских кавалеров.

Деятельность Союза георгиевских кавалеров особенно горячо интересовался генерал Марков, в это время начальник штаба Западного фронта, всячески помогая ему. Делегату от Западного фронта, поручику Кузминскому, пришлось по делам Союза быть в штабе Западного фронта и разговаривать с генералом Марковым.

«В приемной приветливый адъютант, провожая меня (из записок поручика Кузминского) к дверям кабинета начальника штаба, улыбаясь заметил:

– Вы – единственный комитетчик, которого генерал будет рад видеть.

Стройный, моложавый, с правильными чертами лица и бородкой а ля Генрих Четвертый, генерал поднялся навстречу мне из-за стола, заваленного бумагами и картами. Живые глаза смотрели молодо и пытливо. Протягивая обе руки, с подкупающей простотой, он сразу же пожаловался мне:

– Я рад, что вы с нами. Вы не можете себе представить, как нас одолели эти проклятые комитеты. Главнокомандующий (генерал Деникин) не выносит их и шлет всех ко мне. Сколько времени уходит у меня на разговоры и обуздание их аппетитов. Садитесь и рассказывайте, чем мы можем быть вам полезны.

– Ваше превосходительство! Я должен доложить нашему Центральному комитету ваше мнение об использовании наших организующихся сил.

– Удивительно! Вы, кажется, единственный, кто от нас ничего не хочет.

– Разрешите мне, Ваше превосходительство, предостеречь вас от преждевременных заключений…

На следующий день я уезжал в Москву под впечатлением его продуманных и проницательных советов и указаний для нашей зарождающейся в революционной свистопляске „контрреволюционной“, по определению Керенского, организации».

* * *

Присмиревшая на некоторое время, после вступлении в верховное командование генерала Корнилова, солдатская масса, разлагаемая пропагандой из тыла, видя усилия лишь офицеров в поддержании дисциплины, стала снова быстро разлагаться. И теперь среди офицеров еще глубже и шире происходил раздел и разложение. В то время как одни волю генерала Корнилова принимали и на себя, другие предоставляли событиям течь своим путем.

Не потерявшая дух и волю часть офицеров искала путей и средств к спасению положения. Она обращалась не только за советами и приказами к своим начальникам, но и предлагала им решительные меры для борьбы с разложением, включая формирование частей специально для этой цели из офицеров и верных солдат. Доходили ли эти предложения офицеров до высшего командования? Казалось, не могли не дойти. Офицеры пытались связаться с Союзом офицеров, но «перепуганный представитель этого Союза всеми силами старался от меня поскорее избавиться и никаких директив я от него получить не мог».

Офицеры иных полков принимали меры даже через головы своих командиров. Вот запись офицера 127-го Путивльского полка:

«Все мы принадлежали к той полковой „элите“, которая сложилась из бывших „прапорщиков армейской пехоты“, постепенно заменявших кадровых офицеров на ротах, командах и даже батальонах. Эта „элита“ спаялась в дружную семью со строгой моралью взаимной выручки, независимо от приказаний свыше. Часто собирались и обсуждали положение, вырабатывали общую линию поведения. Была вера в генерала Корнилова и в самый разгар его выступления от имени всех офицеров полка была послана ему телеграмма с предложением оставить полк и явиться ему на поддержку. После его неудачи, строили планы пробраться на Дон к Каледину».

А между тем все требования генерала Корнилова, поддержанные генералами Деникиным, Марковым и др., оставались без должных последствий: сохранению армии Керенский предпочел сохранение революции. В генерале Корнилове, вслед за революционными организациями, он стал видеть врага революции, и 7 сентября генерал Корнилов, а вскоре генералы Деникин, Марков и др., были арестованы и посажены в тюрьму. В эти же дни из тюрем были освобождены Троцкий и др. большевики, арестованные за июньское восстание.

Верховным главнокомандующим стал сам Керенский.

Все то, что делалось в армии и вселяло какие-то надежды, рухнуло. Развал армии стал прогрессировать быстрым темпом. «Долой войну!» – стало злободневным лозунгом масс. «Немцы тоже не хотят войны! Они наступать не будут!» – твердили они. «Долой войну!» – оставалось требованием на митингах и после того, как немцы все же перешли в наступление и заняли г. Ригу.

Для Керенского «самые свободные солдаты в мире» стали «взбунтовавшимися рабами».

Но своей политики он не изменил. Потерявшие воинский вид части еще не оставляли фронты, и это позволяло ему надеяться на лучшее, хотя он, конечно, знал, что они просто выполняли задания Петроградского совета солдатских и прочих депутатов.

Положение офицеров стало нестерпимым: за оскорблениями следовали издевательства, насилия, покушения на жизнь и убийства в диких самосудах. Особенно тяжело было положение офицеров пехоты. Они стали песчинками в разбушевавшейся стихии. Разбитые морально, они стали искать легальные и даже нелегальные возможности оставить ряды своих частей…

Офицерский съезд третьей армии

В конце сентября в м. Будслав, на линии железной дороги Молодечно – Полоцк, при штабе 3-й армии был созван съезд представителей офицеров от частей для выяснения положения в армии и выработки мер для ее сохранения. На этот раз офицерский съезд собирался по инициативе Временного правительства, в лице комиссара армии полковника Постникова.

Съезд длился три дня.

Первый день – открытие съезда комиссаром и доклады с мест о положении. Начался он громким инцидентом: первые же слова комиссара, повторенные несколько раз: «Я комиссар 3-й армии, полковник Постников» – сразу же прерывались криками: «Полковник? Где погоны?» И только заявление командующего армией, что полковник Постников носит «присвоенную ему по должности форму одежды» (форма а-ла-Керенский) заставила прекратить выпады.

Доклады с мест рисовали картину полного разложения пехотных частей и небезнадежное положение в других, «если в пехоте будет порядок». Роль офицера в пехоте свелась, от причин не от него зависящих, быть «мишенью для стрельбы» и «чучелом для штыковых ударов». О продолжении войны думать не приходится. Сохранить хотя бы фронт, т. е. продолжать сидеть в окопах, по мнению одних еще возможно, при условии изменения некоторых порядков в армии и при главном условии – если противник не будет наступать; по мнению других – только при условии полного проведении мер, предъявленных генералом Корниловым.

Как взрыв бомбы поразила всех прочитанная делегатом от 24-го пехотного Симбирского полка резолюция гг. офицеров полка. В резолюции подводились итоги борьбы офицеров и лучших солдат за сохранение боеспособности полка. Достижения следующие: был изъят из полка один из опасных демагогов (под видом командировки), а затем и главный демагог, ненавистник офицеров, председатель полкового комитета солдат Иваночкин. (Он был захвачен ночью в доме деревни, где он жил и… исчез.) Разгон силой собрания полков, комитета, который, несмотря на протесты офицеров, разбирал вопросы, не относящиеся к его компетенции; по настоянию офицеров полка был устранен временно командовавший полком подполковник Гр., заискивающий перед толпой, ей послушный и… ею любимый. Все эти случаи не вызвали никаких эксцессов, и полковник, по словам начальника дивизии, оставался наиболее сохранившимся.

Но одновременно «силы порядка» в полку несли потери. Пришлось перевести из полка двух командиров рот; пришлось оставить полк командиру полка, на которого готовилось покушение; было два покушения на начальника пулеметной команды (стрельба в него) и на командующего батальоном (в убежище которого была брошена ручная граната, контузившая его и двух находившихся с ним офицеров). И, наконец, апогей всего: самосуд над командующим батальоном, кончившийся, к счастью, без смерти, благодаря решительным действиям офицеров, но вышедшими из схватки с сорванными погонами и с полученными ударами.

Резолюция заключалась следующим: теперь офицерам в полку больше нечего делать и, если без промедления не будут восстановлены власть и дисциплина, то они, офицеры 24-го пехотной полка, будут считать себя свободными от несения службы.

Впечатление на всех эта резолюция произвела потрясающее. Помещение огласилось криками: «Правильно! Иного выхода нет! Браво!» и… «Позор! Предательство! Пусть уходят!»

Второй день съезда был посвящен прениям по докладам и выводам.

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8