Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

на роскошь лета. Нет, ни на крупицу
его восторг чудной не сократится —
сорняк приют даст, загрусти едва.
Поэзия земли останется всегда.
В молчании мороза, ближе к ночи,
сверчок за печкой остро застрекочет,
сквозь дрему ты почувствуешь тогда:
зеленым стал наряд холмов —
кузнечик вновь поет среди лугов.

On the Grasshopper and Cricket

«День кончился, ушла пора услад…»

День кончился, ушла пора услад.
О, где вы, руки нежные и грудь,
и губы сладкие, и взгляд?
О талии томительной забудь!
Да, выскользнула Красота из рук —
очарование цветка, прощай!
И голоса растаял звук,
исчезли свет, тепло и рай.
Утехи ночи празднует закат
не по сезону, и любви черты
укрыв, и нежный аромат
под плотной тканью темноты.
Псалтырь любви читая, сон я заслужил,
ведь целый день постился и молил.

The day is gone, and all its sweets are gone!

Альфред Теннисон

(1809–1892)

Улисс

В том мало проку – праздным королем
при мирном очаге средь голых скал
в согласье с престарелою женой выдумывать
и даровать никчемные законы дикарскому народу,
что припасает, ест да спит, меня не замечая.

Мне от скитаний отдыха не нужно, я жизнь хочу
допить до дна. Я много радовался, многое я вытерпел
и с теми, кто меня любил, и в одиночку,
на суше и когда я шел под парусом, ненастные Плеяды
едва над дымкой моря различая.
И тем прославился, что с ненасытным сердцем
я рыскал всюду; много видел, много понял;
средь разных климатов, обычаев и стран,
народов и властей я не последним стал
и принят был с почетом; с товарищами битвой упивался
средь лязга, ветра, на равнине Трои.
Я стал частицею всего, что видел. Но все, что видел —
только арка, за ней мерцает неизведанный простор,
чьи дали меркнут, только подойдешь.
Остановиться скучно, все закончить,
покрыться ржавчиной, утратить блеск.
Ведь жизнь не сводится к дыханью.
Такую жизнь хоть взгромозди на жизнь —
немного выйдет. Пусть жизни мне осталось мало,
но каждый час уберегу от вечного молчанья,
пускай он новое мне принесет.
Постыдно из-за каких-то трех годов
беречь себя, свою седую душу, что, тоскуя,
стремится к новому, как в море потонувшая звезда,
чтоб выйти за последнюю границу людских идей.

И скипетр свой, и остров
с любовью оставляю сыну Телемаху.
Сумеет выполнить задачу
и осторожно, не спеша, помягче сделать
этих грубиянов, по не крутым ступенькам
подвести к добру и пользе.
Он безупречен, нацелен на гражданский долг.
Он будет править нежно, чтить моих богов домашних.
Он сделает свою работу. Я – свою.

Там, в гавани, уж ветер надувает парус
и сумерки ложатся на морской простор.
Ну, моряки, мои товарищи, вы тяжело работали,
одолевали трудности и думали, как я.
Вы весело приветствовали и грозу, и солнце,
им подставляя сердце вольное и вольный лоб.
Мы старики – и вы, и я.
Но старость славна по-своему, полна работой.
Да, смерть все обрывает, но кое-что прекрасное
и перед смертью мы успеем сделать, не уронив себя
пред всеми, кто с богами спорил.
Уже мерцают скалы отблесками солнца,
и длинный день тускнеет, вверх ползет луна,
и голоса из глубины завыли. Вперед, друзья,
еще не поздно – отправимся и новый мир разыщем.
Отталкивайтесь от берега. Садитесь поудобней
и звучно взройте пашню моря. Мы будем плыть
под парусами за закат и за купели
всех звезд на западе, пока я не умру.
Быть может, потопят нас водовороты,
быть может, достигнем мы Счастливых островов